одной пары рук, которая может его гладить.
– Какой красивый пес! – сказала Дженни, наклонившись, чтобы почесать его голову, уши и щеки. – Да, ты красивый.
– Ты собачница? – спросил довольный Джек.
– Абсолютно, но в моей квартире нельзя заводить собак. – Она широко улыбнулась Бринкли. – Придется просто приходить сюда за собачьей дозой, а, мальчик?
– Он будет в восторге.
– Откуда он у тебя?
– Из приюта. Я всегда беру собак там, а не покупаю в зоомагазинах или у заводчиков.
Она широко улыбнулась ему, подняв голову.
– Типичный адвокат защиты, полагаю. Готов всем организовать побег из тюрьмы.
– Ну, я же не могу организовывать побеги своим клиентам, поэтому довольствуюсь собаками.
– Я слышала, ты унаследовал этот дом от человека, который практически вырастил тебя? – спросила она, вставая.
– Где ты это слышала?
– О, вокруг.
– Ты наводила обо мне справки?
– Эй, девушке не помешает осторожность. Ты мог оказаться следующим Тедом Банди.
– Уверяю тебя, я совсем не такой.
– Именно так мне и сказали, так что не напрягайся.
– Я и не напрягаюсь.
– Так что насчет дома? Ты его унаследовал? Он невероятный.
– Да. Хэнк взял меня к себе, когда мои родители погибли в автомобильной аварии.
– Как вы познакомились?
Джек подумал, что если откажется отвечать, то она продолжит задавать вопросы, так что решил рассказать, догадавшись, что это часть ее маленького расследования о нем. Это ему даже некоторым образом льстило.
– Когда мне было почти тринадцать лет, я нашел на Сахарном острове голодающего пса. Я уговорил папу оставить его себе, но должен был сам зарабатывать на его содержание, включая ветеринарные счета. Хэнк был первым, кто меня нанял.
– Он нанял тебя следить за порядком в доме?
– Нет, на самом деле в то время он жил в сломанном школьном автобусе. Он нанял меня следить за ним.
– Погоди! Я слышала о нем. Это его обвиняли в домогательствах к мальчику?
Судя по голосу, она считала Хэнка виновным.
– Ключевое слово здесь «обвиняли». И его обвиняли не в домогательствах к мальчику. Его обвиняли в домогательствах ко мне.
На лице Дженни отразилось неприкрытое потрясение.
– Ох. Ого. Извини, если сказала что-то не так. Значит, он тебя не домогался, да?
– Вовсе нет. Он был добр ко мне. На самом деле, он самое лучшее, что случалось со мной, как и встреча со Скелетом.
– Скелетом?
– Голодный пес, которого я нашел. Хэнка судили и признали невиновным. Собственно, так я познакомился с Чаком и Тришей Шелтонами. Они были его адвокатами.
– Почему же его судили, если ты сказал людям, что он тебя не домогался?
Джек безотчетно вздохнул. Они углубились дальше, чем ему хотелось бы.
– Примета времени, полагаю. Я был бедным сыном людей, единственным величайшим достижением которых было звание городских пьяниц. Никто бы мне не поверил. Сказали бы, что я защищаю Хэнка.
– Мне жаль, что это случилось с тобой.
– Я справился. Мы с Хэнком были больше как отец и сын. Мой собственный отец любил меня, как и мама. Просто алкоголь они любили больше. Хэнк заставил меня забыть боль той жизни.
Дженни бросила взгляд на столешницу, где стояла бутылка вина.
– Это ничего, что я принесла вино?
Джек хохотнул.
– Да, все хорошо. Я не против выпить время от времени, особенно хорошего вина. Просто слежу за тем, сколько пью. Умеренность – ключ ко всему, что мы делаем. Злоупотребление в чем-либо – вот что плохо. Когда верх берет одержимость, мешающая вашему благополучию, жизнь становится горькой.
Дженни будто снова начала дышать.
– Мудрые слова. Итак, когда приедут Шелтоны?
– Около шести. Они не ранние пташки.
– Я предупреждала, что могу прийти раньше.
– Я рад, что так вышло. Это дало тебе время узнать про меня кое-что новенькое. Давай откроем вино?
– Мне нравится.
Джек осмотрел бутылку:
– Каберне совиньон. Одно из моих любимых.
– Боюсь, не очень дорогое.
– Многие дорогие вина переоценены. Это хорошее. – Он вытащил пробку из бутылки и наполнил пару винных бокалов до половины. – Давай сядем в гостиной и насладимся вином, пока ждем Чака и Триш.
Внезапно Дженни засмеялась.
– Что такое?
– Я только что поняла, что всегда называла ее судья Шелтон, а его мистер Шелтон. Не знаю, смогу ли называть их Чак и Триш, не испытывая неловкости, как будто нарушаю какую-то границу.
– Глупости. Ты можешь звать ее судья Шелтон на работе, но в моем доме они просто Чак и Триш, или Триша.
В гостиной Джек решил расспросить Дженни про нее, поскольку теперь она много знала про него.
– А что насчет тебя? Ты говорила, что влюбилась в местность, когда твой отец служил в Пенсаколе, и что он работает в Вашингтоне. Какие у тебя планы на будущее? Как ты стала тем, кто ты есть?
– Ого. На самом деле, мои планы на будущее не такие уж большие. Я счастлива там, где нахожусь сейчас, по крайней мере на время. Я бы не прочь найти работу получше с более высокой оплатой. Что же до человека, которым я являюсь сейчас, полагаю, ты спрашиваешь о моей истории, да?
– Ну, мою ты знаешь.
– Уверена, что не всю.
– Да, но главное.
– Было трудно рассказывать мне все это?
– Должен признать, что да, вроде того.
– Извини. Иногда я могу быть настырной. Папа говорит, это мой самый большой недостаток.
– Понимаю, почему он так говорит.
– Но не позволяй этому тебя оттолкнуть. В целом я безобидна. Просто у меня три старших брата, и, если в детстве я чего-то хотела, приходилось давить, чтобы это получить.
– Чем ты занимаешься в свободное время?
– Я даю бесплатные уроки рисования каждое второе воскресенье в развлекательном центре в Уортоне.
– Сегодня у тебя свободное воскресенье?
– Ага. Повезло тебе, а?
– Еще как. Какое рисование ты преподаешь?
– Просто рисование. Знаешь, карандашом, красками. Такое.
– Ты учишь взрослых?
– Нет, строго неблагополучных детей. Я бы даже не стала учить детей из обеспеченных семей.
– Почему нет?
– Во-первых, потому что они могут позволить себе брать платные уроки. Во-вторых, потому что очень многие считают, что малообеспеченные люди всего лишь технический персонал в жизни, как будто у них нет настоящих талантов.
– Большинство твоих учеников черные?
– К сожалению, да. Я говорю «к сожалению», потому что большинство неблагополучных детей оттуда – из семей национальных меньшинств, а не потому, что мне бы хотелось иметь больше белых учеников. Но у меня есть несколько. Бедность не различает цветов.
– Очень хорошо, что ты делаешь это. Значит, ты еще и художник любитель?
– На самом деле я продала несколько картин, так что, полагаю, меня можно считать профессионалом.
– Извини. Значит, ты профессиональная
