Выскочившие из-за шкуры девушки подхватили корзинки и бесшумно упорхнули обратно. Прошло несколько мгновений, затем шкура вновь затопорщилась, пошла буграми, и к Гильгамешу выплыла Энхедуанна. Она неслышно ступила в комнату, мягко опустилась на пол в двух шагах от него и упёрлась взглядом в его глаза. Вождь почувствовал настороженность и усталость в её взоре. Волосы богини, уложенные в аккуратное чёрное каре и обсыпанные лепестками цветов, отчего-то казались похожими на первозданную бездну Апсу; в ушах сотнями блёсток отсвечивали тяжёлые золотые серьги с драгоценными самоцветами; глаза, окружённые глубокими тенями, сверкали подобно каплям воды в лучах солнца, а густо напомаженные губы походили на два окровавленных лезвия. Гильгамеш ощутил, как по спине его бегут мурашки. Непроницаемый взгляд богини холодил его душу, заставлял учащённо биться сердце. Даже солнце, казалось, померкло, уступив место мрачному величию Нанше.
-- Что привело тебя сюда, о владыка Урука? - спросила Энхедуанна высоким чистым голосом. - Желаешь ли ты найти здесь утешение или ищешь ответы на свои вопросы? А может, демоны ночи преследуют тебя? Ответь мне, открой свои мысли небожительнице Нанше.
-- Видение было мне, о милосердная сестра матери Инанны, - глухо ответил Гильгамеш, не сводя глаз с пронзительного взора прорицательницы. - Оно вселило в меня беспокойство. Объясни мне его, о госпожа сновидений, ибо разум мой смятён, а уши не могут отличить, что есть правда, а что - ложь.
-- Расскажи мне о своём видении, Гильгамеш, - попросила богиня. - Быть может, я внесу успокоение в твою душу.
Вождь на мгновение опустил глаза, потёр вспотевшие ладони о колени. Воспоминание о видении болью кольнуло его печень, тревогой прожгло живот. Говорить о нём было неприятно, как неприятно было признаваться в собственной трусости. Молнией сверкнула мысль: "Может, Забаба пугал меня? Придя сюда, я лишь выдаю свой страх". Но уже спустя мгновение пришла решимость - рассказать богине всё без утайки, и будь что будет. Какая-то обречённость напала на него. С непостижимым для себя хладнокровием он поведал прорицательнице обо всём, что видел в святилище. Голос его был бесстрастен, ни одна жилка не дрогнула на лице, пока он описывал богине своё видение. Закончив рассказ, он сомкнул губы и с суровой непреклонностью посмотрел на прорицательницу. Лик его выражал готовность принять любую правду, сколь бы тяжела она ни была. Богиня сидела, не произнося ни звука. Потом сказала:
-- Видение твоё было тебе послано в назидание. Объяснить его будет непросто. Отдохни в покоях моих рабов, внук Солнца, я вскоре призову тебя.
Гильгамеш поднялся и медленно вышел из комнаты, с трудом переставляя затёкшие ноги. Привратница семенила перед ним, лебезя и заискивая, бормотала что-то заботливо-успокоительное, гримасничала, комкая иссохшее лицо. Гильгамеш шёл за ней, ни о чём не думая, ничего не слыша. Краем глаза, обрывком сознания он замечал какие-то перекошенные от напряжения лица, какие-то предупредительные руки, открывавшие перед ним двери, какие-то отдалённые голоса, мужские и женские, похожие на перекличку бестелесных духов. Всё это проплывало перед ним, не оставляя ни малейшего следа в памяти. Наконец, старуха привела его в небольшую, богато обставленную комнату, и он очнулся от забытья.
-- Побудь здесь, господин. Богиня скоро даст тебе ответ, - произнесла бабка, согнувшись в низком поклоне.
Она убралась, шаркая потрёпанными сандалиями, а на смену ей явилось несколько рабов, выставивших перед Гильгамешем изысканные яства, и окуривших помещение ароматным дымом. Потом рабов сменили два музыканта с лютней и барабаном, и певец в короткой набедренной повязке. У певца были подведены глаза, волосы заплетены в толстую косу. Музыканты расположились по углам, певец уселся посредине, скрестил ноги и почтительно осведомился:
-- Угодно ли будет господину выслушать несколько песен?
Гильгамеш смерил его хмурым взглядом, потом неохотно ответил:
-- Угодно...
-- О чём хочет услышать господин? - ещё более почтительно спросил певец. - О богах, о героях, о демонах подземного мира?
Гильгамеш поднял кубок с сикерой.
-- Развесели меня, певец, - рассеянно ответил он. - Изгони печаль из моей души.
Певец немного подумал, обернулся к музыкантам, пошептался с ними, и снова поклонился Гильгамешу:
-- Господин, я спою тебе песню, которую услышал на севере от торговцев древесиной и медью. Её поют тамошние жители, обращаясь к владыке небес Ану. Я надеюсь, что эта песня развеет твою тоску.
По его знаку музыканты грянули что-то торжественное, певец заголосил:
-- О верховный вседержитель,
-- Тверди с небом сотворитель,
-- Созидатель бела света,
-- Утвердивший час рассвета!
-- Ты скрепил основы мира,
-- Ты исторгнул свет из тьмы!
-- К Господу взываем мы,
-- Пусть же громче звучит лира...
Гильгамеш яростно ахнул кубком о пол. Сикера расплескалась, капли её попали на голые ноги певца. Тот осёкся.
-- Господину не нравится моя песня? - пролепетал он.
-- Я просил развеселить меня, а не напоминать о небожителях, - прорычал вождь, с ненавистью глядя на певца.
-- Раз... развеселить? - заикаясь, повторил певец.
-- Да. Отогнать демонов страха, тоски и уныния. Неужели ты слишком глуп, чтобы понять это?
-- Я з-знаю весёлые песни, господин, - торопливо уверил его певец. - Я м-могу спеть тебе их.
-- Так отчего же не поёшь?
-- Господин, я всего лишь презренный смертный. Как могу я исполнять задорные песни в обители, полной величавости и целомудрия? Гнев Нанше страшит меня.
-- Вздор, - отрезал Гильгамеш, одним глотком опорожняя кубок, предупредительно поданный ему рабом. - Разве не для того существуют певцы, чтобы нести людям утешение? Давай, делай своё дело, или, клянусь боевой сетью Нинурты, я размозжу тебе голову кувшином.
Певец искательно улыбнулся и произнёс:
-- Господин, я исполню тебе песню, которую поют наши крестьяне, возвращаясь с полей. Пусть дух твой преисполнится тем же ликованием, какое испытывают они, собирая урожай для твоих закромов.
Он бросил несколько слов музыкантам и те заиграли что-то лёгкое. Певец загорланил, хлопая себя ладонями по ляжкам и присвистывая:
-- Шагает бык, блестят бока, -- И труд вершит он на века. -- Корми царя и царский дом, -- Трудись, трудись, Энлиля сын, -- Черноголовых господин!
-- Пройду без хитрости в душе -- Я к матушке моей Нанше. -- Я с поля соберу росу -- И ей напиться принесу. -- И будет волею судеб -- Готов взращённый мною хлеб.
-- Селянин! Вволю ешь и пей -- Недаром мне кричал: "Эгей!" -- И понукал к труду меня -- С зари и до заката дня. -- И догоняет он быка -- И с ним вступает в разговор: -- Моя работа нелегка, - -- Промолвил бык, - но до сих пор -- На морде шерсть моя густа, -- Спина, как в юности чиста. -- Так объясни мне выбор свой.
-- Ты несмышлёныш глупый мой. -- Когда-то под твоим ярмом -- Во имя сытости земли -- Мы плуг тяжёлый волокли -- Весь день у неба на виду -- Плетьми хозяин Эмкиду[17] -- Благословляет нас к труду. -- Бык - земледельцу, не спеша: -- Поля благие орошай, -- Пусть даже не падут дожди, -- Земля для нас зерно родит.
-- Эгей! Живей -- Быка гони -- Святое поле борони -- И у Энлиля на виду -- Веди святую борозду -- И бог Нинурта, наш пастух, -- Поднимет добрым пивом дух.
-- Эхей! - воскликнул Гильгамеш. - Клянусь всеми демонами, эта песня мне по вкусу. Ты развеял мою печаль, певец. Но не останавливайся, а то вновь рассердишь меня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
