«Ни дни, ни часы, а столетья…»
Ни дни, ни часы, а столетьяВ разлуке до тла сгорев…И вот наконец Венеция,Дворцы и Крылатый лев.
Стеклянные воды канала,Голубизна голубей.Ты плакала: — «Мне этого мало.Убей меня лучше. Убей!..»
Казалось, что даже и смертьюНичем уж тебе не помочь.Не в первую, нет, а в третьюВенецианскую ночь…
— Послушай, поедем в Венецию!..
«Весной в лесу таинственном…»
Весной в лесу таинственном,Булонском, восхитительном…О, этот день таинственный,Блаженный, светлый, длительный.Трубит труба победная,Труба автомобильная.
Весна такая бледная,Бессильная, холодная.А платье очень бедное,(На медные гроши),И сумочка не моднаяЧулки не хорошиИ даже шляпка пыльная.
В Лоншане скачут лошади,Конечно — страшно нравится,До одури, до зависти…О, только бы прославиться,Чтобы на круглой площадиМне памятник стоял!
— Но разве можно выиграть?— Попробуй. Ведь игра.Теперь как раз пораПобить удачу козырем.С победой по путиИ в дом над белым озеромХозяйкою войти.
Женою? Нет, вдовою,С влюбленностью, с тоскою(Пока шумит гроза),И слабою рукоюЗакрыть ему глаза…
«Все на земле кончается…»
Все на земле кончается,Теряется, находится…Волна с волной встречается,Волна с волной расходится…На мачте флаг качается,А в трюме крысы водятся.
Растрепанная, шумнаяДуша по горю треплется,Высоко в небе теплетсяЗвезда зелено-думная.
Бессонница… Несносица…Соленый бром… Истерика…Тоски разноголосица.Ни отдыха, ни сна.А сердце в омут просится…— Привет тебе, Америка,Чужая сторона!Но если в волны броситься,Не доплывешь до берегаИ не достанешь дна…
«Под лампой электрической…»
Под лампой электрической,С улыбкой истерической,В подушку толовой.
По полю, под луной,Летит стрелой лисица…Нет, это только снится.Нет, это скверный сон —И казино, и Ницца,И лунный Пантеон.
И все ж юна гордитсяБогатством и собойИ горькою судьбой.
Она такая странная,Прелестная и пьяная,И — вдребезги стакан…
— Вы из далеких стран?Вам хочется любить?Вам хочется пожитьНа маленькой землеВ печали и тепле?…
«В аллеях бродят сумерки…»
В аллеях бродят сумеркиТоскливо, будто умер кто-то.Жасмин под ветром ежитсяИ сыплятся цветы.Опять мелькает рожицаНесбыточной мечты.
Как за решеткой пленникаГорит звезда изменница,И в радио-приемникеЛюбовь зовет и пенится.
Истасканное, пошлоеХрипит чужое прошлое,Любви мешая петь, –Про встречи и разлуки,– О, перестань храпеть!Про плечи, губи, руки,О сладостном грехеИ прочей чепухе.
Но зябнущее сердцеУже попалось в сеть.О, только бы согреться,Согреться и сгореть.
«Было счастье подвенечное…»
Было счастье подвенечное,Было платье бесконечное,Шлейф, как млечный путь.Звезды, розы и приветствияИ классически — Венеция.
Все причины и все следствия,Вся земная суть.С океанскою безбрежностью,С восхищеньем, с нежной ревностью,С праздничною повседневностьюНочи до утра…
Это все вчера,А теперь пораДнями жить, а не ночами,Стать портретом в пышной раме,От тоски и от удушьяНаучиться равнодушью,Одиночеству вдвоем.Принимать, вести свой дом.Быть женою экономной,Томной, скромной, вероломной…Вся земная суть,Вся земная жуть.
БАЛЛАДА О ГУМИЛЕВЕ
На пустынной ПреображенскойСнег кружился и ветер выл…К Гумилеву я постучала,Гумилев мне дверь отворил.
В кабинете топилась печка,За окном становилось темней.Он сказал: «Напишите балладуОбо мне и жизни моей!
Это, право, прекрасная тема»,-Но я ему ответила: «Нет.Как о Вас напишешь балладу?Ведь вы не герой, а поэт».
Разноглазое отсветом печкиОсветилось лицо его.Это было в вечер туманный,В Петербурге на Рождество…
Я о нем вспоминаю все чаще,Все печальнее с каждым днем.И теперь я пишу балладуДля него и о нем.
Плыл Гумилев по БосфоруВ Африку, страну чудес,Думал о древних герояхПод широким шатром небес.
Обрываясь, падали звездыТонкой нитью огня.И каждой звезде говорил он:– «Сделай героем меня!»
Словно в аду полгодаВ Африке жил Гумилев,Сражался он с дикарями,Охотился на львов.
Встречался не раз он со смертью,В пустыне под «небом чужим».Когда он домой возвратился,Друзья потешались над ним:
– «Ах, Африка! Как экзотично!Костры, негритянки, там-там,Изысканные жирафы,И друг ваш гиппопотам».
Во фраке, немного смущенный,Вошел он в сияющий залИ даме в парижском платьеРуку поцеловал:
«Я вам посвящу поэму,Я вам расскажу про Нил,Я вам подарю леопарда,Которого сам убил».
Колыхался розовый веер,Гумилев не нравился ей.– «Я стихов не люблю. На что мнеШкуры диких зверей»…
Когда войну объявили,Гумилев ушел воевать.Ушел и оставил в ЦарскомСына, жену и мать.
Средь храбрых он был храбрейший,И, может быть, оттогоВражеские снарядыИ пули щадили его.
Но приятели косо смотрелиНа георгиевские кресты:– «Гумилеву их дать? Умора!»И усмешка кривила рты.
«Солдатские – по эскадронуКресты такие не в счет.Известно, он дружбу с начальствомПо пьяному делу ведет.!..»
...Раз, незадолго до смерти,Сказал он уверенно: «Да.В любви, на войне и в картахЯ буду счастлив всегда!..
Ни на море, ни на сушеДля меня опасности нет…»И был он очень несчастен,Как несчастен каждый поэт.
Потом поставили к стенкеИ расстреляли его.И нет на его могилеНи креста, ни холма – ничего.
Но любимые им серафимыЗа его прилетели душой.И звезды в небе пели: –«Слава тебе, герой!»
«ДЕСЯТЬ ЛЕТ»
(ПАРИЖ, Рифма, 1961)
Вот наша жизнь прошла,
А это не пройдет.
Георгий Иванов
СТИХИ, НАПИСАННЫЕ ВО ВРЕМЯ БОЛЕЗНИ
1. «Мне казалось всегда, что писатель…»
Мне казалось всегда, что писательОчень нужен на этой земле,И что я для Вас, мой читатель,Как тепло, как еда на столе.
Но какое Вам в сущности делоДо того, что я стать хотелаДругом Вашим, опорой в борьбе,Утешеньем в горькой судьбе.
Вот пишу я черным по белому,По щемяще до слез сожалелому,Без утайки и без прикрас,Откровенно, как в смертный час —
Обо всем, что я не сумела,Как горела душа и болела,Как томилась и как всецело —Вами, с Вами, о Вас, для Вас.
2. «Помурлычь, Королевна-Краля…»
