переложением «Тысячи и одной ночи» Антуаном Галланом. Так появились произведения Лафонтена, Перро и сорок один том “Le Cabinet des fées”. Многие из них затем перекочевали через Рейн.
Получается, что к тому времени, когда братья Гримм начинали свою грандиозную работу, мифология древнейших времен уже была покрыта множеством напластований. Сказки со всех концов света, вымыслы представителей всех слоев общества, все периоды истории Запада были смешаны в одном котле. Впрочем, как было точно замечено братьями, во всем наследии прослеживалась известная однородность стиля. Непрерывный процесс воссоздания, своего рода духовный метаболизм, так изменил первоначальные структуры, ассимилируя их в живую ткань цивилизации, что только самое искусное сравнительное исследование, самый тщательный анализ способен выявить подлинное происхождение и все более ранние состояния. Братья Гримм рассматривали все это богатство как нечто живое и стремились исследовать его корни; теперешний ученый, с другой стороны, сначала раскладывает систему на элементы, а затем пытается докопаться до отдаленного источника каждого из них. Читая современные работы, мы получаем более полное впечатление о происходящих в культуре процессах, чем было возможно в эпоху Гриммов.
Поэтому давайте обратимся к проблеме конкретной сказки – этакой блуждающей единицы, которая входит в нашу систему, приспосабливаясь к нашему стилю существования. Какова ее история? Что может с ней случиться на ее творческом пути?
Переходя с Востока на Запад, выживая после всех исторических потрясений и износа времени, пересекая знакомые границы языков и представлений – любимица то сарацинского правителя, то закаленного воина, то монаха-капуцина, то старушки Марии, – сказка переживает самые разные изменения. И первая задача всякого исследователя – выявить, закрепить и охарактеризовать стержневую структуру, формальный принцип бытования сказки, то, без чего ее попросту не было бы. Следуя за сюжетом по ходу его странствий, можно наблюдать, как он вбирает в себя те или иные особенности сменяющих друг друга географических и культурных контекстов. Сказка меняется подобно хамелеону; окрашивается в цвета фона; живет и формируется в соответствии с требованиями момента. «Сказка в этом смысле, – пишет один американский специалист, – является одновременно и неким целостным объектом, и абстракцией. Объектом – в той форме, в которой она записана в конкретный момент времени; абстракцией – в том смысле, что никакие два варианта никогда точно не совпадают, и поэтому сказка живет только в бесконечных модификациях»910.
В процессе бытования каждого конкретного варианта сказки может произойти ряд типичных событий. Какая-то подробность может быть забыта. Чужая черта одомашнивается, устаревшая – модернизируется. Родовой термин (животное) может стать видовым (мышь), и наоборот. Может поменяться порядок событий. Персонажи могут оказаться перемешанными, действия – перепутанными, или каким-то другим образом черты истории могут перекрестно накладываться друг на друга. Количество лиц и предметов может увеличиваться (в частности, за счет чисел три, пять, семь). На месте одного животного может оказаться несколько (полизоизм). Животные могут принимать человеческий облик (антропоморфизм), и наоборот. Животные могут стать демонами, и наоборот. Рассказчик может предстать в образе героя (эгоморфизм). Кроме того, истории зачастую дополняют новыми материалами, которые черпаются из других народных сказок. Содержательное дополнение может произойти в любой момент, но чаще всего «усиливают» начало и конец. Несколько сказок могут быть объединены в одну. Наконец, изобретательность отдельного рассказчика может привести к намеренным вариациям – как в лучшую, так и в худшую сторону11.
Основательное изучение народной сказки началось в Европе с романтиков. В лице братьев Гримм наука эта достигла совершеннолетия. С учреждением же в Гельсингфорсе в 1907 году финского Общества фольклористов эта неисчерпаемая тема стала предметом систематического исследования во всем мире. Благодаря историко-географическому методу, усовершенствованному единомышленниками этой основополагающей группы исследователей[23], современные ученые могут проследить незримый путь устной сказки практически до порога ее создателя – сквозь границы государств, языков, континентов, даже через моря и океаны. Для выполнения этой работы потребовалось сотрудничество ученых пяти континентов; для решения задачи по распространению материалов в международном масштабе потребовалось международное сотрудничество. Однако начиналась работа в обычном для фольклористики ключе – со скромных усилий группы патриотов.
Примерно в середине XIX века в Финляндии начало зарождаться мощное национально-освободительное движение. На протяжении пятисот лет маленькая страна была зажата между Швецией и Россией, а в 1809 году ее территории были присоединены к Российской империи Александром I. С конца XVIII века официальным языком науки был шведский. Группа молодых патриотов начала выступать за возрождение родного духа и родного языка.
Элиас Леннрот служил врачом в небольшом городке, но одновременно изучал финскую филологию и собирал в баллады и народные сказки. Его труды стали северным отголоском дела братьев Гримм. Собрав значительный пласт народной поэзии о легендарных героях – Вяйнямёйнена, Ильмари´нена, Лемминкяйнена и Кýллерво, – он выстроил предания в хронологической последовательности и облек в единообразную стихотворную форму. И вот в 1835 году вышло первое издание того, что с тех пор стало известно как финский народный эпос – «Калевала»[24].
Юлиус Крон стал первым финским студентом, решившимся представить свою дипломную работу на родном языке. Впоследствии он занялся изучением народной традиции и, в частности, материалов, собранных Леннротом в «Калевале». Крон обнаружил, что в балладах и народных сказаниях шведов, русских, немцев, татар и других народов присутствуют – пусть и в разнообразных сочетаниях – многие мотивы из эпоса Леннрота. А значит «Калевалу» неверно было изучать как единое целое: каждый элемент должен был быть прослежен отдельно. Это открытие стало первым шагом на пути создания финского историко-географического метода.
Далее Юлиус Крон обнаружил, что не все финские варианты той или иной сюжетной линии могут быть сопоставлены с иностранными аналогами: более или менее точное сходство наблюдалось только с наиболее древним образцами. Ученый пришел к выводу, что материалы родного эпоса попали в Финляндию извне и подверглись в стране постепенной переработке.
И наконец, Юлиус Крон осознал, что каждая из такого рода переработок, по-видимому, ограничена в диапазоне географического распространения. Поэтому он тщательно фиксировал географические источники, а также хронологические связи между материалами. В итоге он смог изучить трансформацию мотивов сказки в процессе ее передачи из уст в уста в течение многих лет. «Сначала я просеиваю и упорядочиваю различные разновидности в соответствии с хронологией и топографией, – писал он венгерскому филологу П. Хунфалви в 1884 году, – ибо я обнаружил, что только таким образом можно отличить первоначальные элементы от более поздних добавлений».
Что касается «Калевалы», Юлиус Крон пришел к выводу, что это не очень древняя история и составляющие ее материалы не являются исконно финскими. Элементы повествования пришли с волнами культурных приливов, накатывавшихся на Европу на протяжении веков. Возникнув в садах Востока и плодородных долинах стран античного мира, они пересекли Южную Европу – в основном в устной форме, – затем снова повернули на восток в земли славян и татар, откуда уже дошли до народов севера1213. И каждый
