была оглашена по всей округе. И случилось так, что у старосты названной деревни были две дочери-девы, и каждая желала, чтобы чудо совершилось в ней. Тогда они всякое утро с первыми лучами рассвета стали выходить из дома своего отца. И, взошедши на один из холмов в окрестностях деревни, они устраивались так, чтобы первые лучи солнца беспрепятственно озаряли их. Так продолжалось несколько дней, и по Божественному соизволению (чьи пути непостижимы) демону было даровано, чтобы все произошло так, как он задумал, и одна из девиц понесла, как она объявила, от солнца. Прошло девять месяцев, и она принесла в мир большой и ценный акуата, что на их языке означает изумруд. Женщина взяла его и, завернув в хлопок, положила себе между грудей, где держала несколько дней, по истечении которых он превратился в живое существо – все по приказу демона. Дитя назвали Горанчачо, и он рос в семье старосты, своего деда, пока ему не исполнилось двадцать четыре года…
Затем он стал правителем местного народа и получил имя «Сын Солнца»1.
Свидетельство монаха-францисканца Педро Симона – одно из многих. Если говорить о таком божестве мексиканских мифов, как Кецалькоатль, то его образ настолько напоминает Христа, что святые отцы думали, что в свое время миссия св. Фомы в Индию достигла Теночтитлана. Спустя три столетия Адольф Бастиан, путешествуя по Китаю, Японии, Индии, Африке и Южной Америке, также обнаружил единообразие человеческих «элементарных идей» (Elementargedanken)2, но рассмотрел их более зрело с научной точки зрения. Вместо того чтобы сводить локальные изменения к умению дьявола принимать разные формы, он признал роль географии и истории в развитии «народных идей» (Völkergedanken), т. е. в образовании локальных преломлений универсальных идей. «Сначала – писал он, – надо изучить идею как таковую… а затем следует обратить внимание на второй фактор: влияние климатических и географических условий»3. Третий фактор, которому он посвятил немало страниц своих многочисленных трудов, это эволюция каждой «народной» традиции в ходе истории. Этот взгляд Бастиана остается основополагающим и актуальным до сих пор.
Тайлор, Фрэзер и другие столпы в области этнологии и сравнительного религиоведения конца XIX – начала XX века также признавали очевидную устойчивость «элементарных идей». Франц Боас, например, в первом издании своего капитального труда «Ум первобытного человека» безоговорочно утверждает, что «не подлежит сомнению, что характерные умственные признаки человека в главных чертах одинаковы во всем мире»4 и что «известные формы ассоциировавшихся идей можно признать во всех типах культуры»5. Но эти заявления были изъяты из второго, исправленного (фактически переписанного) издания6, так как пошла мода делать акценты на различиях, даже прямо отрицая какую-либо аналогию в диалектах одного и того же языка.
Этой новой тенденцией мы во многом обязаны путанице, возникшей в голове у Эмиля Дюркгейма. Стоит только прочитать его бессвязное исследование априорных форм чувственного восприятия Канта7 и его откровенно шарлатанский разбор различий в восприятии пространства у зуни и европейцев, как становится очевидной его жалкая претензия на глубину![32] А ведь вся наша современная англо-американская антропологическая мысль стала жертвой этой близорукости Дюркгейма. Неверно истолковав фрейдовский эдипов комплекс и опровергнув его, Бронислав Малиновский повысил чувство собственного достоинства антропологического движения, которое в середине 30‑х годов превратилось в нечто вроде курии, полагающей, что человечество – это бесконечно изменяющаяся масса, формирующаяся волей самопорождающего демиурга по имени «общество». Мысль о наличии у человека помимо физиологических также и психологических качеств была непререкаемо предана анафеме как «мистическая»[33].
Ошибка членов «курии» была в том, что они путали функцию с морфологией – как будто зоологи, изучающие крыло летучей мыши, плавник кита, переднюю лапу крысы, руку человека не должны знать, что все эти органы, хотя и имеют разную форму, являются гомологичными. Игнорируя главную задачу любой сравнительной науки – а именно точно различать аналогию и гомологию – эти люди, взявшиеся изучать человечество, сразу же перешли ко второй задаче – писать монографии. В результате – полное распадание того, что на заре нашего столетия обещало стать полноценной наукой.
С другой стороны, существуют различные школы диффузионистов, делающих акцент на культурных сходствах, объединяющих практически всех представителей рода человеческого. Филологи XIX века (Бопп, братья Гримм, Макс Мюллер и др.) изучали широкое распространение индоевропейских корней слов и имен божеств. Гуго Винклер пришел к выводу, что Месопотамия – та область, откуда распространился образец социальной структуры, следы которой присутствуют во всех современных культурах.9 Брестед, Элиот Смит и Перри отдали предпочтение Египту10; Гарольд Пик и Герберт Джон Флер поддержали Сирию11; в то время как В. Гордон Чайлд считал, что судьбоносный шаг от палеолитического собирательства к неолитическому земледелию был сделан где-то между Нилом и Индом12. С другой стороны, Сильванус Морли, поддерживая традиционный изоляционизм Американского антропологического общества, утверждал, что земледельческие цивилизации Центральной Америки имеют независимое происхождение13, хотя Лео Фробениус задолго до этого представил доказательства распространения культуры через Тихий океан14. Адольф Йенсен поддержал мнение Фробениуса о распространении мифологического комплекса ранней садоводческой культуры через Тихий океан15; Дж. Ф. Скотт Эллиот считал вероятным, что беглецы из Японии ок. 1000 г. до н. э. сделали вклад в развитие Центральной Америки16; Роберт фон Гейне-Гельдерн показал, что художественные мотивы эпохи поздней династии Чжоу были каким-то образом перенесены из Китая в Индонезию и Центральную Америку17; и теперь, совсем недавно, в обширной совместной публикации Бетти Дж. Меггерс, Клиффорда Эванса и Эмилио Эстрады, было показано, что, возможно, уже в 3000 г. до н. э, ранний тип японской керамической посуды с «веревочным орнаментом» (дземон) был перенесен с острова Кюсю на побережье Эквадора18. Кроме того, мы знаем, что батат, называемый в Перу «кумар», в Полинезии называется «кумара»19. Карл О. Зауэр отмечал, что целый ряд домашних растений и животных, и не только батат, по-видимому, были перенесены через Тихий океан в доколумбовы времена (с запада на восток: бутылочная тыква, бобы, кокос и банан овощной, диплоидный хлопок, собака и обычай есть собак, курица, рецепт пива чича; с востока на запад: батат, зерновой амарант и тетраплоидный хлопок)20. Уленбек указал на фундаментальное родство между западными эскимосскими, урало-алтайскими и праиндоевропейскими языками21, и, кроме того, появляется все больше доказательств некой семитско-индоевропейской общности22[34]. Короче говоря, не может быть сомнений в распространении культуры на огромных территориях, причем это распространение относится к очень древним временам. К тому же мы не можем не удивляться четкой согласованности элементов многих из этих культур, а также упорству, с которым ритуалы и мифы сохраняются в разных точках земного шара, несмотря на существенную разницу в экономических условиях,23.
Однако не стоит забывать о том, что мифологические архетипы («элементарные идеи» Бастиана), не ограничиваются двумя-тремя культурами, а в той или иной степени представлены во всех. Например, идея о жизни после смерти присуща человеческому виду в принципе, как
