Стаканчик-два я выпил грогу.
На воздухе мои размялись плечи…
Ночь тиха, пустыня внемлет Богу.
Об УМЕРЕТЬ не может быть и речи!!
…После каждого слова поэт делал легкую паузу.
Наверное, колоритней всех авторское чтение Алексея Крученых описал Андрей Вознесенский в автобиографических рифмах прозы “Мне четырнадцать лет”.
На прощание я процитирую это дело целиком, уж очень “вкусное” описание:
“…Он слезился, попрошайничал и вдруг, если соблаговолит, верещал вам свою „Весну с угощеньицем”, вещь эта, вся речь ее (она есть на диске. — П. К. ) с редкими для русского языка звуками „х”, „щ”, „ю”, „была отмечена весною, когда в уродстве бродит красота”.
Но сначала он, понятно, отнекивается, ворчит, придуряется, хрюкает, притворяшка, трет зачем-то глаза платком допотопной девственности, похожим на промасленные концы, которыми водители протирают двигатель.
Но вот взгляд протерт — оказывается, он жемчужно-серый, синий даже! Он напрягается, подпрыгивает, как пушкинский петушок, приставляет ладонь ребром к губам, как петушиный гребешок, напрягается ладошка, и начинает. Голос у него открывается высокий, с таким неземным чистым тоном, к которому тщетно стремятся солисты теперешних поп-ансамблей.
„Ю-юйца!” — зачинает он, у вас слюнки текут, вы видите эти, как юла, крутящиеся на скатерти крашеные пасхальные яйца. „Хлюстра”, — прохрюкает он вслед, подражая скользкому звону хрусталя. „Зухрр”, — не унимается зазывала, и у вас тянет во рту, хрупает от засахаренной хурмы, орехов, зеленого рахат-лукума и прочих сладостей Востока, но главное — впереди. Голосом высочайшей муки и сладострастия, изнемогая, становясь на цыпочки и сложив губы как для свиста и поцелуя, он произносит на тончайшей бриллиантовой ноте: „Мизюнь, мизюнь!..” Все в этом „мизюнь” — и юные барышни с оттопыренным мизинчиком, церемонно берущие изюм из изящных вазочек, и обольстительная весенняя мелодия Мизгиря и Снегурочки, и, наконец, та самая щемящая нота российской души и жизни, нота тяги, утраченных иллюзий, что отозвалась в Лике Мизиновой и в „Доме с мезонином”, — этот всей несбывшейся жизнью выдохнутый зов: „Мисюсь, где ты?”
Он замирает, не отнимая ладони от губ, как бы ожидая отзыва юности своей, — стройный, вновь сероглазый принц, вновь утренний рожок российского футуризма — Алексей Елисеевич Крученых”.
1 “Голоса, зазвучавшие вновь” (М., 2004).
2 Из вступительной статьи С. Р. Красицкого к первому полуакадемическому изданию сочинений Алексея Крученых; см.: Крученых Алексей. Стихотворения, поэмы, романы, опера. СПб., 2001 (“Новая библиотека поэта”, малая серия).
3 Кстати, любопытно, что в своей работе “Как делать стихи” (1926), в этой, по слову Ходасевича, “смеси невежества, наивности, хвастовства и, конечно, грубости”, из всех своих бывших товарищей “по цеху” Маяковский назвал лишь имя Крученых. “Стихи Крученых: аллитерация, диссонанс, целевая установка — помощь грядущим поэтам”.
4 Следует отметить, что и в дореволюционные времена, и в поздних воспоминаниях о Маяковском Чуковский подчеркивал, что самих футуристов он очень даже любил — по отдельности (дружил с Лившицем, Маяковского и Хлебникова привечал у себя дома, водил будетлян знакомиться к Репину), но их идеологию принять никогда не мог. “Среди московских кубофутуристов немало талантов, и многих нельзя не любить, — но все они вместе, как группа, как явление русского быта, свидетельствуют о роковом понижении нашей национальной духовной культуры. Это нужно сказать раз навсегда” (1914).
5 Из газетного отчета об этом событии Л. Кассиля и М. Поляновского. Цитирую по книге Л. Шилова “Голоса, зазвучавшие вновь”.
КИНООБОЗРЕНИЕ ИГОРЯ МАНЦОВА
ТУМАНЫ
(1) Все ли, все ли понимают, в какое необыкновенное время мы живем?!
В последние два-три года сформировался некий суррогатный “средний класс”. В смысле, у части людей стабилизировались доходы, подросли и приоделись дети. Одновременно страна оказалась завалена невероятным количеством более-менее доступной аудиовидеотехники хорошего качества. Одновременно на внутренний рынок было вброшено чудовищное количество совсем уже дешевых аудио- и видеоносителей, то бишь CD и DVD.
Сегодня в хорошем качестве можно купить хоть черта лысого. Видеокассеты внезапно стали неактуальным вчерашним днем: их распродают по бросовым ценам и с брезгливою ухмылкой, дескать, позавчерашний день, дескать, проехали! Классика и новинки, порнуха и прихотливые документалки, будто бы свидетельствующие о разнообразии мира, а на деле распаляющие воображение и тем самым развращающие сильнее всякой порнухи, — сегодня доступно ровным счетом все .
А я же помню, как еще десять лет назад приходилось с боем прорываться в залы столичного Музея кино, чтобы посмотреть Фасбиндера или Годара. А я же знаю, что еще три-четыре года назад ничего подобного нынешнему изобилию не было.
Теперешние мальчики и девочки наигрались в компьютерные игры и переключились на кино. Это хорошо понимаешь, допустим, в тульских маршрутках. На Зареченском мосту — вечная пробка и вечное торможение. Еще недавно подростки делились подробными впечатлениями о компьютерных “стрелялках”, теперь же в салоне автолайна звучат страстные рассказы о новых киношках. Бум! Невероятный, не осмысленный так называемой мыслящей общественностью бум!
Страна буквально затоплена импортной образностью. Между тем общий культурный уровень упал ниже плинтуса, а более-менее авторитетной и, главное, доходчивой экспертизы нет как нет.
Впервые за много лет нашим людям предписано размножаться, а не вымирать, и это славно. Пускай всего лишь риторика! Ведь еще недавно даже и риторики такой не было, здоровое — вообще не дозволялось! Однако не отрефлексированная обществом образность завозится и размножается куда стремительнее чего бы то ни было. Никакие женщины с мужчинами так быстро не рожают. Тем более измордованные социальными экспериментами наши женщины с нашими же мужчинами.
СМИ безответственно кричат о подъеме отечественной киноиндустрии, однако подъем проявляется единственно в увеличении денежных вливаний. Мало-мальского качества по-прежнему нет, и об этом свидетельствует, допустим, выбор крупнейших западных кинофестивалей: нас опять не было ни в берлинской конкурсной программе, ни в каннской.
Давайте, кстати, договоримся верить крупнейшим западным кинофестивалям! Положим, три главных фильма прошлогоднего каннского смотра представляются неангажированному провинциальному мне — лучшими картинами 2005 года. Поверьте, в этом совпадении что-то есть. Ведь я действительно сначала посмотрел и полюбил эти картины, а только потом с изумлением обнаружил, что все они стояли на каннском пьедестале почета. Рядышком.
(2) Специально для этого кинообозрения купил в видеомагазине два “Тумана”: снятый пару десятков лет назад классический опус Джона Карпентера и совсем свежий римейк, сделанный неким Рупертом Уэйнрайтом по тому же самому сценарию и под патронажем классика.
Две жанровые картины, которые вся наша мыслящая общественность заранее презирает.
На самом деле называется “The Fog”. Поглядел в англо-русском словаре: верно, “туман”, но не простой туман, а “густой”.
А из другого словаря узнал следующее: “ перен. завеса, замешательство, затруднение”.
“Туман, дымка, мгла”.
(3) В свои худшие времена, будучи совсем темным и совсем доверчивым, я, подобно многим соотечественникам, полагал, что “Кроненберг” и “Карпентер” — это совершенно одно и то же. В смысле одна и та же низкосортная западная мура. Порнография духа.
Сделав некоторое внутреннее усилие, таки присмотрелся и — начал отличать. Кроненберга от Карпентера, “туман” — от “густого тумана” и т. д. Вывод: нужно прилагать усилия, не следует валить в одну мусорную кучу все непонятное или, напротив, казалось бы, очевидное.
Выяснилось, что Дэвид Кроненберг — попросту гений! Ко всему прочему, живет и работает не в Голливуде, а в Канаде.
