Я наблюдала, как женщина, представившаяся моей матерью (и по имени — Кали), наклонилась к Ревику. Она дотронулась до его руки и сказала что-то на не знакомом мне языке. По звучанию напоминало какой-то азиатский язык, но это не походило на любые наречия, которые я слышала в Китае.
Мужчина, представившийся моим отцом, напрягся, наблюдая за взаимодействием его жены с Ревиком. Я видела, что он смотрит на Ревика с нескрываемым недоверием, и почувствовала, как мои мышцы напряглись.
Уйе. Он сказал, что его зовут Уйе.
Я видела, как в его голубых глазах проступает насторожённость, пока Ревик и его жена разговаривали. Я ощущала там безошибочно узнаваемую агрессию вместе с напряжённым испытующим взглядом.
Однако заметив, что я смотрю на него, он улыбнулся. Эта улыбка отразилась и в его светло-голубых глазах, заставив их заплясать.
— Вьетнамский, — сказал он.
Я тупо уставилась на него, стараясь игнорировать продолжающийся разговор между моей матерью и Ревиком, хотя Ревик крепче сжимал мою ладонь и почти зло отвечал женщине-видящей.
Уйе жестом пальцев указал на Кали и Ревика, снова улыбнувшись и предложив мне полную тарелку чего-то, похожего на кусочки жареной рыбы.
— Язык, — объяснил он. — Они говорят на вьетнамском.
— О, — выдала я, не зная, что ещё тут ответить.
— Они встретились в Сайгоне, — добавил он. — Твоего мужа отправили туда по работе.
Я кивнула, всё ещё не придумав никакого ответа.
— Ладно, — сказала я. — Спасибо.
Мужчина-видящий, Уйе, наклонился ко мне, сжимая мою руку ладонью и посылая обжигающую вспышку жара в мою грудь. В ней жило столько любви, что я почувствовала, как моя грудь напрягается, силясь это принять, а сердце пропустило удар, пока я отчаянно пыталась оттолкнуть это и в то же время принять. Взглянув на него в следующий раз, я с трудом не расплакалась, увидев слёзы в его светло-голубых глазах.
Он не отпускал мою руку, и пока он держал меня, я осознала, что опять вспоминаю его.
Честно, я не была уверена, хочу ли этого. В смысле, хочу ли я вспоминать.
Он послал мне очередной насыщенный импульс жара.
«Мне так жаль, дочь», — пробормотал он в моём сознании.
Когда я подняла взгляд, в его глазах по-прежнему стояли слёзы, но он улыбнулся мне, хоть и казался растерянным. Я понимала, что ему хочется обнять меня, но он не знал, стоит ли это делать, так что продолжал сжимать мою руку и протягивать мне тарелку рыбы свободной рукой.
— Тебе нужно поесть что-нибудь, — произнёс он, всё так же улыбаясь.
Абсурдность этого момента заставила меня издать фыркающий смешок. Он тоже рассмеялся, но когда я подняла взгляд, он снова плакал.
Я мельком уловила интенсивность его печали и в этот раз закрыла глаза, отворачиваясь.
Я вытирала лицо тыльной стороной ладони, когда осознала, что Ревик и женщина уже не разговаривают. Я чувствовала, что вместо этого они смотрят на меня, и беспокойство разными разрядами выплёскивается из их светов.
Затем Кали робко потянулась ко мне, сжав другую мою руку, к которой не прикасался её муж — ту, которую Ревик поглаживал пальцами.
— Надеюсь, ты не станешь злиться на Ревика, — сказала она мне по-английски.
Почему-то главное, что я из всего этого уловила — это то, что у неё идеальное американское произношение с западного побережья. С таким же успехом она могла проживать в Калифорнии.
— Надеюсь, ты знаешь, что я заставила его дать мне клятву молчания, — добавила она. — Я заставила его поклясться, что он не скажет тебе про нашу с ним встречу… или что-либо о том, кто я. Или что-то о твоём отце.
Я кивнула, но не смотрела на Ревика.
Он всё ещё сжимал ладонь той моей руки, которую держала Кали.
Теперь они все трое прикасались ко мне, все трое окутывали своим светом, словно боялись, что я могу взорваться… или исчезну; возможно, убегу.
— Убежишь, да, — сказала Кали, робко улыбаясь и вытирая глаза. Она крепче стиснула моё предплечье двумя ладонями. — Думаю, это будет более точным… нежели взрыв.
Я просто тупо уставилась на неё.
Я знала, что я мало говорю. Я не знала, что они ожидали от меня услышать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
«Ты не обязана ничего говорить», — твёрдо послал Уйе.
«Совершенно не обязана», — добавила Кали, крепче сжимая мою руку своими длинными пальцами.
Лишь Ревик продолжал молчать.
Почему-то смотреть на него или ощущать что-то от него было сложнее, чем с этими двумя видящими, которых я знала, но не знала.
Я чувствовала, что Кали хочет рассказать мне разные вещи.
Я ощущала частицы этого в её свете, образы её и Уйе на периферии моего зрения. Я чувствовала, что они смотрели каналы, где транслировалось моё лицо. Я чувствовала, как они наблюдали за мной из Барьера и работали с разведчиками… встречались с Вэшем в Азии, пока Ревик присматривал за мной на другом краю света.
Я чувствовала их до этого, идущих по пляжу, который я узнавала из собственного детства. Я видела набережную Санта-Круз и длинный пирс, с которого они смотрели на океан. Почему-то от ощущения их там, даже беглым проблеском, у меня во второй раз перехватило дыхание.
Образ шёпотом унёсся прочь, растворившись во тьме моего сознания.
Они были рядом.
Всё это время они были рядом, но никогда не подходили ко мне.
Я чувствовала, что они и это хотят объяснить. Я ощущала, что им не хватает слов, в основном моему отцу. Но я чувствовала, что он всё равно хочет попытаться.
Но почему-то я хотела объяснения не от него.
А от неё.
Балидор говорил «она», когда упоминал лидера этих людей. Теперь я без тени сомнений понимала, что он имел в виду Кали.
Я нахмурилась, и мой взгляд сфокусировался обратно. Только тогда я осознала, что в эту паузу уставилась на Даледжема, наблюдая, как он смотрит на нашу странную четвёрку, сидящую в стороне от остальных. Его губы хмуро поджимались, а выражение лица я и вовсе не могла прочитать.
В этот раз он смотрел не на Ревика.
Он смотрел на меня.
Оторвав взгляд от его изумрудно-зелёных и фиалковых глаз, я посмотрела на Кали и тут же пожалела об этом. В её взгляде содержалось даже больше печали, чем я видела в Уйе. Та радость, которую я заметила во время её разговора с Ревиком, померкла вместе с дразнящим блеском, который я видела и слышала, пока она говорила на том другом языке.
Всё это исчезло, когда она посмотрела на меня.
Увидев, как усиливается печаль в её глазах, пока она смотрела на меня, я покачала головой и прочистила горло. Однако я не заговорила. Я просто смотрела в песок.
Отчасти мне действительно хотелось убежать.
Я даже не знала, куда бы я пошла, но что-то в этой ситуации казалось чрезмерным, слишком быстрым и в то же время недостаточным.
Далеко не достаточным.
— Ты пройдёшься со мной? — спросила Кали, по-прежнему сжимая мою руку.
Я ощутила нежелание от Уйе, вспышку желания защитить от Ревика, но лишь кивнула, всё ещё не глядя ей в глаза.
— Ладно, — мой голос звучал онемевшим.
Она плавно поднялась на ноги, двигаясь как струящийся воздух.
Я поймала себя на том, что разглядываю её длинное зеленоватое платье. Внезапно остро осознав свои чёрные армейские штаны и рубашку, а также то, что шея сзади вспотела под длинными волосами, убранными в отнюдь не женственную бойцовскую косу, я поднялась куда более неуклюже, выпустив руку Ревика и присоединившись к ней.
Она жестом показала мне шагать вперёд, улыбаясь и прося идти первой. Я невольно взглянула на Ревика, наблюдая, как он с прищуром смотрит на Кали.
Вспомнив, как Уйе наблюдал за Ревиком, пока тот говорил с женой Уйе — с моей матерью, тихо пробормотал мой разум — я почувствовала, как мой свет закрылся ещё сильнее.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Напрягшись, Ревик взглянул мне в лицо, словно почувствовал это.
Однако я не могла вынести его взгляд.
Я всё ещё просто стояла там, когда Кали, похоже, сообразила, что я не знаю, куда идти.
Она протянула руку, чтобы взять мою ладонь.
