— Испортили человеку имя! — выслушав рассказ Ринтына, проворчал Петр Петрович. — Бюрократы!
— Как сказать! — возразил хорошо одетый мужчина. — Ведь таким образом Ринтын как бы породнился с русским народом, с нами. Поэтому я предлагаю выпить за это.
Петр Петрович, огорченный тем, что его книжные сведения о чукчах оказались не совсем точными, как бы нехотя выпил и долго ловил ускользающий от него кусок селедки.
Ринтын чуточку захмелел. Он стал громко разговаривать и много есть. Наташина мама все подкладывала ему закуску, просила попробовать то одно, то другое. Ринтын попробовал студень и сказал:
— Самый лучший холодец — из моржовых ластов.
Это услышали все, и кто-то попросил:
— Расскажите о своей Чукотке. Нам интересно.
Ринтын положил вилку и задумался.
— Сейчас у нас уже настоящая зима, — медленно начал он. — Снег выпал. Чистый, белый, скрипучий. Может быть, бушует пурга, заметает новый лед на море, на лагуне. Улакцы самыми первыми в стране закончили демонстрацию. Пели, били в бубен. Собаки бродят под стойками для байдар и вельботов. Одним словом, очень хорошо на Чукотке…
Ринтын рассказывал, и перед ним вставала зимняя Чукотка с пронзительным сильным ветром, зимняя луна в окружении полярного сияния, слышался глухой раскат ледового сжатия.
Столы отодвинули к стене, включили радиолу, и начались танцы. Наташа подбежала к Ринтыну, но парень горестно развел руками:
— Этого я не умею.
— Как жаль, — сказала Наташа.
— И мне жаль, — сказал Ринтын.
Он сидел на диване, смотрел на танцующих и корил себя за то, что не научился этому важному делу. Ведь вроде так просто — шаркай по полу подошвами, обнимай девушку… В педучилище девчата предлагали научить его, а он отказывался. Болван! Теперь сиди кусай локти, смотри, как Наташа улыбается другому, танцует с этим красивым мужчиной, который двигается так, будто танец для него самое естественное дело.
В общежитии педучилища тоже иногда танцевали. Холод был такой, что никто не раздевался. Танцевали в шапках, валенках и рукавицах. Возле раскаленной печки сидели музыканты и играли танец тустеп, завезенный на берега реки Анадырь еще в довоенные годы.
Петр Петрович подсел к Ринтыну. Он был настроен благодушно.
— Милый мой, — обратился он к Ринтыну. — Как хорошо, что ты пришел к нам в гости! Ты, можно сказать, украсил наш вечер.
— Кто этот человек? — спросил Ринтын, показав пальцем на Наташиного партнера.
— Этот? — переспросил Петр Петрович. — Валькин муж. Заведующий мясным отделом нашего «Гастронома». Видный мужик. В своем деле король! Ну кто, глядя на него, скажет, что Коля мясник? Никто. Посмотри, как он одет, как себя держит! Ну прямо хирург, а не мясник! Эрудирован! Не гляди, что он не читал романа Зернова "Человек уходит в море". Обязательно прочтет!.. А не выпить ли нам с тобой? А? Пока наши дамы танцуют?
— Не могу больше.
— Это хорошо! — обрадовался Петр Петрович. — Сказано прямо: не могу. Другой бы стал ломаться, изображать из себя черт знает что, а он — чистосердечно, откровенно. Вот что значит неиспорченность! Вот народ!
Ринтын подумал: предложили бы кому-нибудь в Улаке выпить, с руками бы оторвали.
— Когда Наташа сказала, что пригласит чукчу на наш праздник, все ожидали тебя с большим нетерпением. Думали: вот приедет дикарь. Какой-нибудь Гайавата с томагавком… Кстати, у вас томагавки есть?
— Нет.
— Я так и думал… А Колька спросил: может, принести сырого мяса? А я ему: не надо, студент все же. А ты им всем нос утер. Обыкновенный парень, культурный и, — Петр Петрович немного отодвинулся, — симпатичный.
— Замучили тебя? — спросила подошедшая Наташа. Она слегка запыхалась.
— Да нет, — вежливо ответил Ринтын. — Мне очень интересно.
Петр Петрович часто прикладывался к бутылке и скоро совершенно окосел. Он привалился к плечу Ринтына и продолжал бормотать о томагавках и вигвамах.
Гости понемногу расходились. К Ринтыну подошел Коля-мясник.
— Как настроение, Анатолий Федорович?
— Отличное.
— Хвалю, хвалю, — Коля снисходительно похлопал Ринтына по плечу. — Ты, парень, себе на уме. Не пропадешь в городе.
Коля ушел, и тут Ринтын обнаружил, что из гостей он остался один. Петр Петрович тоже каким-то образом исчез. Должно быть, перебрался в спальню.
Ринтын посмотрел на стенные часы. Начало двенадцатого! А ведь надо еще ехать на поезде, потом с вокзала добираться до общежития.
— Я тебя провожу, — сказала Наташа и оделась.
Открыв дверь на улицу, Ринтын вскрикнул от неожиданности — шел мягкий первый снег. Он нежно ложился на черную землю, и, как ни было тепло, на земле успел образоваться слой снега, на котором темнели наполненные талой водой многочисленные следы.
— Как хорошо! — не сдержавшись, сказал Ринтын. — Снег идет.
Наташа подставила ладонь, поймала несколько снежинок и протянула Ринтыну:
— Тебе в подарок.
Ринтын заглянул, но там уже ничего не было. Только крохотные капельки воды на узкой девичьей ладони.
Наташа засмеялась и поднесла руку к лицу Ринтына. Он, даже не думая о том, что делает, коснулся губами теплой, чуть шершавой кожи и ощутил прохладную капельку.
— Спасибо за подарок, — тихо сказал он.
Наташа прятала лицо от снега, а Ринтын шел, расправив грудь, вдыхая приятный прохладный воздух.
Вино еще шумело в голове, и Ринтыну было легко. Он подумал, что Колька-мясник в общем-то неплохой парень, особенно когда не прижимает во время танца Наташу. А Петр Петрович просто забавный старик. Одним словом, Ринтыну было хорошо. Может быть, влюбился? А почему и нет? Разве Наташа плохая девушка? Пусть не такая, какой он себе ее представлял.
До вокзала путь был неблизкий, к тому же дул встречный ветер. Наташа взяла Ринтына под руку. А он был готов вот так бесконечно до самого утра шагать вместе с ней.
И опечалился, когда они дошли до вокзала. На перроне собралось много народу. Высокий парень с волосами, запорошенными снегом, играл на гармошке, а вокруг него вился хоровод девушек и парней. Они вдруг расступились, заключили в круг Ринтына и Наташу. Гармонист громко сказал:
— Поцелуйтесь!
— Ребята, ну не надо, выпустите нас, — взмолился Ринтын.
— Вон уже поезд идет, — сказал гармонист, — если не поцелуетесь, останетесь здесь.
Ринтын двинулся на крепко взявшихся за руки ребят и девчат, но его отпихнули обратно в круг, туда, где стояла растерянная Наташа.
Приближался поезд. Огненный глаз паровоза уже пробивал толщу летящего снега. Послышался свист.
И в эту минуту Ринтын почувствовал на своих губах прохладные, как ягоды недозрелой морошки, губы Наташи.
Круг распался, молодежь кинулась в вагоны.
Ринтын смущенно, наспех попрощался с Наташей и вскочил в вагон. Он нашел место у окошка. Поезд тронулся, проплыл занесенный снегом циферблат вокзальных часов, а под ним тонкая фигурка девушки.
6
— Сколько мы живем в Ленинграде, а не были ни в театре, ни в музее, сказал как-то Кайон. — Может быть, для начала сходим в Эрмитаж?
О намерении ребят узнала Наташа и обрадованно сказала:
— Я пойду вместе с вами!
— И покажешь музей, — подхватил Ринтын.
— Я ведь в нем тоже не была, — смущенно призналась Наташа.
Кайон как-то странно моргнул и вопросительно посмотрел на Ринтына. Наташа объяснила:
— Музей был закрыт всю войну, а до этого я была маленькой.
На Дворцовом мосту Наташа принялась оживленно показывать во все стороны:
— Вот Петропавловка, а над ней шпиль, а на шпиле…
— Ангел, — сказал Кайон.
— Разве ангел, а не крест? — удивилась Наташа и замолчала, поджав губы.
На мосту дышалось легко, как в море. Вырвавшийся из каменных городских закоулков балтийский ветер терял запахи бензиновой гари, угольного дыма.
Ближе к Университетской набережной из воды торчали сваи рыболовного сооружения.
— То, что вы видите, — заговорил Кайон, показывая на них, — это древнейшее орудие рыбной ловли.
— Почему древнейшее? — с раздражением спросила Наташа, догадываясь, что Кайон ее передразнивает.
— Мы слушаем курс истории материальной, культуры, — ответил Кайон. Вчера профессор показывал в окно на эти сваи и говорил, что такой способ ловли был известен еще в эпоху неолита.
Кайон быстро освоился в городе. Сегодня, глядя, как он уверенно шагает по ленинградским улицам, трудно было предположить, что не так давно он страдал от жестокой ностальгии и проклинал этот каменный город, который даже по ночам шумит, как неспокойный осенний океан.
На перилах моста лежал свежий снег. Ринтын собирал его в ладонь и кидал в темную, закрученную водоворотом невскую воду.
Кайон плелся позади, что-то насвистывал и, видимо, был не совсем равнодушен к тому, что Ринтын шел под руку с девушкой.
