Скоро даже ряды, находящиеся чуть ли не под самым куполом, заполнились до отказа. Лишь Ринтын сидел в одиночестве в ложе и чувствовал себя неуютно. Хорошо бы сесть вон там, у самого манежа, или забраться под купол, рядом со стальными тросами и канатами.
В зале притушили свет. На минуту весь заполненный людьми цирк погрузился в темноту. Только где-то сбоку светились красные огоньки, как головешки в костре. Тревожно зарокотал барабан, все громче и громче звенела туго натянутая кожа, словно чудом забрался в цирк шаман и схватился за бубен, вызывая духов празднества и веселья. Духи отозвались нестерпимо ярким светом прожекторов, направивших разноцветные лучи на герб и сплетенные руки. Под знакомые звуки марша вышли колонны знаменосцев. Полотнища развевались на ветру, шелест шелковой материи доносился до ложи, а под отблесками праздничного света гордо шагали друзья Ринтына — чех Иржи Грдличка, нанаец Гори Черуль и чукча Вася Кайон. Они сделали круг по манежу, неся высоко над собой знамена, и остановились, образовав живописную группу. За ними вышли цирковые артисты. Они были разные — большие, маленькие, старые, молодые, полуголые и одетые… Группа, где был Кайон, выглядела куда внушительнее и торжественнее…
Ринтыну хотелось встать со своего места и громко крикнуть в темноту амфитеатра: "Товарищи! Это же мои друзья идут! Мои соседи по комнате". Может быть, он, а возможно, кто-нибудь другой первым захлопал в ладоши, и вскоре буря аплодисментов заполнила цирк и поднялась под самый верх, к мерцающим красным светом сигнальным огонькам. Знаменосцы оставались неподвижными, а артисты тоже зааплодировали. Женщина в блестках делала забавные движения, словно срывала что-то с губ своих и кидала зрителям. Ринтын догадался, что это и есть воздушные поцелуи.
Оркестр заиграл быстрее, участники парада снова зашагали и скрылись за занавесом.
Погасли прожекторы. Смолкла музыка. Здоровые молодцы в полинялой, но все еще нарядной форме принялись скатывать ковер. Прошло несколько минут поспешных, но хорошо организованных приготовлений. Высокий мужчина с гладко зачесанными назад волосами, во фраке и в белой манишке объявил первый номер:
— Выступает коллектив артистов Капетинских на подкидных досках!
На арену выбежали атлетического телосложения парни и принялись скакать и кувыркаться, сопровождая свои стремительные движения короткими выкриками.
Ринтын был в восторге. Но прыгуны на подкидных досках оказались еще не самыми интересными. После них выступали воздушные акробаты. Они качались на трапециях, взлетая на головокружительную высоту. Сердце замирало, когда женщина на какое-то мгновение оказывалась без всякой опоры, но ее тут же подхватывал партнер либо сама гимнастка успевала поймать качнувшуюся навстречу трапецию.
Под самый конец представления на опилки неуклюже выползли сивучи, объявленные человеком во фраке и белой манишке морскими львами. Сивучи исполнили несколько команд дрессировщика. Они ложились на бок и хлопали себя ластами по брюху, призывая зрителей аплодировать.
Ринтын вспомнил, как он впервые увидел сивуча. Зверь лежал на скале Ченлюквин и грелся в солнечных лучах. Его вспугнул шум моторного вельбота. Сивуч кинулся в воду с вершины скалы, и это было так красиво, что до сих пор без волнения нельзя вспоминать… А эти… Какие же они морские львы, если для потехи человека делают все, что велит лысый дрессировщик, похожий на улакского заведующего торговой базой Журина?
Даже участие Кайона, Иржи, Черуля в заключительном параде не улучшило настроения Ринтына, испорченного появлением сивучей на манеже.
Он подождал друзей на улице.
— Знаешь, нам еще будут и деньги платить, — обрадованно сообщил Кайон.
— А сивучи тоже получают деньги? — спросил Ринтын.
— Что с тобой? — удивился Кайон.
— Да ничего, — отмахнулся Ринтын. — Просто расстроился, когда увидел, как сивучи хлопают себя по брюху. Глупо, наверное, но мне это не понравилось.
— Это же цирк, Ринтын, — с укоризной напомнил Кайон.
— Да, я понимаю, — покорно согласился Ринтын.
Но все-таки он был недоволен собой. И почему это обязательно надо задумываться обо всем и видеть то, что не нужно замечать? В театре никто не обращал внимания на то, что деревянно скрипит «земля» на усадьбе, что зелень линялая. А в цирке никому не пришло в голову увидеть сивучей на воле, на скале Ченлюквин… Просто надо привыкнуть к другой жизни.
8
Как-то вечером Черуль принес полную сумку покупок. Он выложил на стол банки рыбных консервов, колбасу, пачку сахару, булку и бутылку водки.
— Получка, — объяснил он товарищам, — будем пировать.
Он вручил Ласло большой чайник и отправил на кухню за кипятком. Михая попросил нарезать хлеб, а Кайона послал мыть стаканы, наказав быть с ними поосторожнее. Стаканы берегли, потому что несколько дней назад, убирая комнату, Иржи смахнул сразу три стакана с тумбочки. Это послужило для Черуля поводом лишний раз отметить, что склонность европейцев к порядку и аккуратности сильно преувеличена.
Открывая рыбные консервы, Черуль вспомнил лакомства родного Амура.
— Ты знаешь, что такое тала? — причмокивая губами, спросил он Ринтына. — О! Значит, ты никогда не ел настоящей рыбы. Чтобы по-настоящему ощутить вкус, рыбу надо есть сырой…
— Сырой? — переспросил Михай и передернул плечами.
— Ты сначала послушай, потом фыркай, — бросив в сторону Михая взгляд, невозмутимо продолжал Черуль. — Тала готовится так: берется сазан, амур либо карась и мелко режется. Кости в сторону, чтобы не мешали глотать. Потом все эти куски рыбы надо перемешать с черемшой, диким таежным чесноком… Что там гуляш или кнедлики!
Михай примирительно сказал:
— У каждого народа есть свой хорошая еда.
— Правильно, — согласился с ним Черуль, — но тала вне всяких сравнений… А знаете, ребята, когда мне сказали, что в комнате со мной будут жить иностранцы, я не очень обрадовался. Думал: начнутся всякие международные осложнения — человек я несдержанный и иногда могу сказать неприятное, особенно если что касается справедливости. Но, оказалось, ребята вы свои и ничем особенно не отличаетесь, скажем, от чукчей. Вот Ринтын и Кайон. Они вон откуда приехали! Всякие там Камчатки, Сахалины, Амуры, Курилы — все ближе по сравнению с мысом Дежнева… Но если подумать и представить карту мира, то ведь Чукотский полуостров загибается в западное полушарие. Так что, строго говоря, Ринтын и Кайон приехали с запада, а не с востока…
Ласло заварил чай, разлил по стаканам. Он еще неважно говорил по-русски, поэтому запинался, подолгу искал нужное слово:
— Мы знали эту сторону… эту страну Арктика из географической карты. Она всегда возбуждала у нас… как это называется…
— Любопытство, — пришел на помощь Иржи.
— Наверное, так, — согласился Ласло и продолжал: — Лед, холод, собака, олень, жилище из шкура… Это очень интересно.
— И другие, непохожие на нас люди там жили, — добавил Михай.
— Теперь мы не так думаем, — заключил Ласло.
— Не так, — поддакнул Михай и дружелюбно улыбнулся Ринтыну и Кайону.
— Теперь слушайте меня! — торжественно сказал Иржи и поднял руку. Когда я ехал сюда учиться, я очень радовался. Для нас советские люди, мало сказать, братья. Это наше будущее. И я ехал в свое будущее, в будущее своей страны, в будущее, за которое я воевал… Когда я увидел вас, как мне сказали, представителей отсталых народов, я понял: сам отстал в представлении о вас… Вы хорошие, отличные ребята.
Кайон ерзал на стуле и хмурился, и Ринтыну было неловко от таких похвал. Он и сам бы мог признаться, что поначалу и ему в этой комнате было не совсем уютно. Умом он понимал, что разницы между европейцами и так называемыми азиатами нет никакой, но все же… И что теперь все это прошло.
— Как это плохо, когда людям трудно разговаривать, — сокрушался Михай. Почему так сделано, что все живущие на земле разговаривают каждый по-своему? Пусть будет один язык.
— Уже пробовали, — заметил Черуль. — Эсперанто. Лично я не согласен, чтобы у людей был один язык. Ну как я могу отказаться от своего родного нанайского языка? Это все равно, что отказаться от родной матери. Вот ты бы согласился, Михай, чтобы твои дети родились в каком-нибудь общечеловеческом инкубаторе ради того, чтобы у них был один язык?
Михай отрицательно замотал головой.
— Может быть, я говорю всем известное, — заметил Ласло, — но первая задача: пусть сначала люди будут равноправны в материальном отношении.
— Вторая, — добавил Черуль, — внушить людям, что все они одинаковы, независимо от цвета кожи и своего географического происхождения.
— Для этого пусть они живут в одной комнате общежития, как мы, закончил общую мысль Кайон.
