Руслана перекатилась на живот, и ее лицо оказалось напротив его лица.
— Я уникальная или тупая?
— Какая бы ты ни была, тебе удалось обратить меня в свою веру.
— Тебе это нравится?
— Выключи журналистку, — лениво усмехнулся Егор.
— Кого включить?
— Не надо никого включать. Будь собой, — он приподнялся и коснулся поцелуем ее губ, ощущая ее дыхание. Оно было ровным и тихим, но пьянило и возбуждало едва ли не сильнее вздрагивающих рук, когда она касалась его сегодня.
— Я скучала по твоей щетине, — еще более хрипло после поцелуя говорила Руся. — Не знала, что она превратилась в бороду. Борода — тоже круто.
— А я скучал по тебе.
Ее губы приоткрылись. Она приподнялась чуть выше на локтях, чтобы дотянуться до его щеки. Прикоснулась к ней ртом, зажмурилась и прошептала:
— Я больше не буду. Я тебе обещаю.
— А если я тебе не верю? — рассмеялся он, прижимая ее к своему телу.
— Я тебе верю. Так что… если только сам когда-нибудь за дверь выставишь. Но я буду сопротивляться. Драться могу начать. За свое место возле тебя.
— С кем?
— Не знаю. С дверью. Давай у нас будет большая такая дверь, тяжелая. Заведем привратника… или как это… швейцара. Тогда еще с ним подраться можно. Или лучше перевоспитай меня. Я поддаюсь. Правда.
— Посмотрим.
— Посмотрит он! — проворчала она и обхватила руками его шею: — Скажи мне, что я тебе нравлюсь, а!
— Ты мне нравишься, — не моргнув глазом, повторил Егор. Быстрым движением перевернул ее на спину и навис над ней. — Ты мне очень нравишься, — он принялся целовать ее губы, шею, грудь, скользил ниже, прочерчивая языком влажные дорожки и чувствуя, как мелко дрожат мышцы ее живота. Остановился, поднял голову и поймал ее взгляд. — Ты мне очень-очень нравишься.
— Тогда давай заведем еще и мажордома, — простонала она, потянувшись ладонью к его волосам и с ума сходя от их мягкости. — Все же такая ответственность… а раз очень-очень, то можно рискнуть.
— На каждого твоего швейцара и мажордома я заведу кухарку, горничную и дизайнера интерьера, — с самым серьезным выражением лица сообщил Лукин.
И словно в подтверждение его слов на улице лаем зашелся Михалыч, а следом явственно лязгнул засов калитки. Руслана подорвалась с подушки и схватила покрывало, натягивая его на себя и на Лукина, пока не скрылась под тем до самого подбородка.
— Всеволод Ростиславович? — с каким-то благоговейном ужасом в глазах спросила она.
— Егор! — раздался ор со двора. — Чего это у нас за желтая колымага под забором, а?!
Лукин с улыбкой выбрался из постели и прошлепал босиком к шкафу.
— Свои, — крикнул он в открытое окно, — потом загоню под навес.
Достал одежду себе, вручил футболку Руслане. И принялся одеваться. Росомаха тем временем спешно натягивала врученное. Хваталась за всклокоченные волосы, пытаясь их расчесать пятерней. И стенала, что белье осталось в ванной. А когда еще и входная дверь громко скрипнула, открываясь, страшным шепотом предложила:
— Может, мне лучше уехать? Неудобно…
— Выпрыгнешь в окно и уйдешь огородами? — поинтересовался Егор, скрестив на груди руки.
— Мне не привыкать, — вздохнула Руслана.
Между тем, по дому разносился топот. Молчавший до этого времени и принадлежавший только им, он наполнился шумными звуками — будто встряхивал их и выдергивал из безвременья. Жалобный скрип половиц. Шуршание пакетов. Кряхтение откуда-то из прихожей: «Разувайся и руки мыть».
А потом очередной ор могучим голосом:
— У меня торт и сюрприз!
— Сюрприз — это самогон ваш паленый! — зазвучало звонко и весело.
— Вообще-то я имел в виду, что тебя привез! — возмутился дядя Сева.
— Я не категория сюрпризов, а категория катастроф!
— Короче, Викундель здесь!
— Представляю выражение его лица сейчас, дядь Сев!
Впрочем, вряд ли она представляла себе выражение его лица. И уж тем более, не представляла себе выражение лица Росомахи — но это по понятным причинам. Не знала, что та вообще в доме. Никто не знал. Про нее никто ничего не знал. Зато Руслана узнала голос. Или скорее почувствовала. Викундель. Виктория. Машчетатам.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Прострелило в виске. И она мрачно хохотнула. Испортила ему уик-энд с новой пассией, оказывается. Снова секунды — быстрый взгляд на Егора. Настолько быстрый, что вряд ли он успел понять. И вскочила с кровати, бросившись к двери, пока не замерла посреди комнаты и закрыв глаза.
— Чего ты мечешься? — спросил Лукин, наблюдая за ней.
— Это та Вика, да? — Руслана повернулась к нему. Не уходила. Понимала, что ни уйти, ни выдохнуть не в состоянии. Нужно… пора научиться жить, слушая, что говорят. Не бояться слышать. — С которой ты на конкурс приезжал?
— Та самая, — подтвердил он, неожиданно развеселившись.
— И что мне делать? В смысле… Может, правда лучше уехать?
— Кому лучше?
— Всем… — отстраненно ответила Руслана, подняла глаза, посмотрела в его лицо, пытаясь отыскать на нем хоть что-то, что ответит на все ее вопросы, и тут же затараторила: — Нет, не из страны, не думай. Я дома буду. Я буду ждать. Я же понимаю все… ну… тебе надо разобраться. Ты приедешь или позвонишь… Просто тут мне ни к чему оставаться, правильно? Но если скажешь, я останусь, правда. Хотя это неудобно… и я… только мешать буду.
Егор задумчиво кивнул.
— Ты никуда не уедешь, — сказал он спокойно, но твердо. Обнял ее за талию и притянул к себе, пряча в своих руках ее страхи. — Сейчас мы пойдем знакомиться с дядей Севой и…
— Да я ревную тебя, как ненормальная! — всхлипнула Руслана и снова вцепилась в него. — Влезла в твою жизнь…опять… и ревную.
— Вика — моя сестра.
— А?
— Бэ. Родная сестра. Сводная. Через несколько лет после гибели отца мама вышла замуж.
— И это ты… с сестрой тогда? — непонимающе уточнила Руська.
— Тогда с сестрой, — улыбнулся он и взял за руку. — Идем. Только готовься. Сначала дядя Сева накормит тебя до беспамятства, а потом, пользуясь твоей беспомощностью, станет выпытывать все явное и тайное.
— Подожди! — запротестовала она. — Дай осознать… Вот это с дикой фамилией и ногами с мой рост — это твоя сестра? Черт! Охренеть генофонд! Ты знаешь, как я расстроилась на той вечеринке проклятой, а? Ты себе представляешь вообще?
— Ты не спрашивала.
— Хорошая отмазка, — подмигнула она и уткнулась лицом в его футболку. — Придурки из соцсетей долго думали, что я Тохина любовница. Мы так ржали.
— Мы идем или нет? — негромко рыкнул Лукин. — Или хочешь дождаться, когда они сами сюда заявятся?
— Трусы́ по-прежнему в ванной. Ты иди, а я за тобой, — шепнула Руська ему на ухо.
Но было поздно. В двери, будто подслушав, показалась Вика. Хлопнула полукилометровыми ресницами, решительно присвистнула. И выдала:
— Ну потрясающе просто! Я так и знала, что без твоей длинной истории не обошлось!
— Ты вообще слишком много знаешь, — хмыкнул Егор, — это чревато. Брысь отсюда, мы скоро придем.
А Росомаха, между тем, продолжала прятать лицо, прижимаясь к груди Лукина. Туда, где мерно отсчитывало ход их общего на двоих времени его сердце. Страхи действительно уходили. В его объятиях все уходило. Кроме тысяч бабочек и оранжевых лучиков самой удивительной весны в ее жизни.
Кстати пришедшееся
Кстати об оранжевом
Зеленый период сменился оранжевым. Как-то незаметно, исподволь. И жизнь стала наполняться солнечными деталями. «Тоска — зеленая! А в Киеве — солнце», — говорила она себе, покупая оранжевый набор посуды и транспортируя его в желтом Корвете домой.
Но, кроме кухни, оранжевым полны были и другие комнаты. За год с лишним стали полны.
И однажды, обнаружив себя сидящей, подобрав ноги, на диване в его кабинете, она невольно задавалась вопросом: а канцелярскую вертушку цвета апельсина на стол он добровольно поставил, или потому что она приволокла?
— Короче, Шаповалов согласился. Прикинь, Шаповалов — и согласился. Закис, не иначе, да? Обещал раскидаться к концу этого месяца, и, значит, в октябре мы точно едем в Кисмайо!
