— Бог с ними, с советчиками. Я хочу услышать твое мнение.
— Что ж, дружище, получай. Существует способ поднять цену акций и спасти «Рейсом энтерпрайзиз», но только путем самопожертвования, и ты должен прямо сейчас сообщить мне о своем решении.
— Самопожертвование?
— Нам обоим придется продать почти все свои акции. Главным образом тебе, потому что у тебя их гораздо больше, чем у меня. Их купит канадский консорциум, дав наполовину или, может, на три четверти пункта больше номинальной стоимости. Я должен предупредить консорциум сегодня же, чтобы они могли начать скупку с открытием торгов.
Арчер молчал. Верена чувствовала, как тяжелеет его рука.
— Я могу сделать это тихо, без огласки. Слово за тобой. — Раш продолжал раскачиваться.
— Я все понял с первого раза, мне не обязательно повторять дважды!
— Чего ты кипятишься?
— А как, по-твоему, должен реагировать человек, которому предлагается спасти компанию ценой продажи своей доли? Думаешь, мне легко на это решиться?
— Не знаю, Арчи. Но мне известно одно: сейчас или никогда. Аллах не предоставит тебе второго шанса.
А теперь передай мне мою дочь. Она страшно тяжелая, а тебя и без нее пригибает к земле.
— Кэсси, — сказал он вслух. Нет, он ничего не забыл.
Она не просила ни о чем, кроме любви. Ей постоянно требовалось одобрение, и он с искренним удовольствием удовлетворял эту ее потребность, любя ее все сильнее.
Каких только планов они не строили! Нарожать кучу детей, чтобы похоронить одиночество, которое испытали в детстве; купить старый загородный дом и расширять его по мере увеличения потомства: комната для игр, спальня и ванная для близнецов, тайник на чердаке для дочери, которой захочется уединяться от братьев…
С момента их знакомства ему хотелось повезти ее в Париж.
Она носила бы длинное белое платье, и они катались бы по Булонскому лесу в открытом автомобиле, поедая гранаты. Кто знает, может быть, он повез бы ее и на Звар. Но ни до Звара, ни даже до Парижа они так и не добрались.
Он вздрогнул, поняв, что огоньки на деревьях вокруг погасли.
Зал опустел. Раш и Аманда, уходившие последними, проявили такт и не стали его беспокоить. Проводив глазами нетвердо державшуюся на ногах Верену, ковылявшую следом за родителями к такси, он взял из ведерка бутылку шампанского «Маммс» и поднес ее к глазам, 1957 год… Дата говорила ему лишь о том, что Кэсси не было в живых уже семь лет.
Он поплелся с бутылкой к скамейке, на которой сидел раньше с Либерти, словно на ней было удобнее предаваться воспоминаниям.
Сначала они перекупили дело Хэма Беркли, потом несколько фабрик пластмассы. Они с Рашем договорились не заводить серьезных отношений с женщинами, пока не добьются успеха в бизнесе. Откуда ему было знать, что на приеме по случаю первого приобретения Хэм познакомит его со своей потрясающей воспитанницей? Он пришел от этого знакомства в восторг, Раш, наоборот, испугался. Правда, к дню свадьбы он смягчился, даже Кэсси заметила перемену и стала лучше к нему относиться. Под конец приема Раш подошел к Арчеру, потряс ему руку и назвал счастливчиком.
С мужчинами, пытавшимися с ней заигрывать, Кэсси обходилась очень забавно: отвергала их, умудряясь не задевать их чувства, но давая понять, что любит только мужа. До знакомства с Кэсси ему не была чужда ревность, но благодаря ей он забыл о ревности. Сталкиваясь с ней на улице, мужчины сначала отводили глаза, а потом вожделенно смотрели ей вслед. Как они ему завидовали! Встречаясь с ним, она бежала ему навстречу, кидалась в объятия, обдавая его своим теплом, превращая в факел. С ней он чувствовал себя всесильным, хотя ее красота вызывала у него страх.
Им было нелегко уединяться: казалось, окружающих влечет к ним как магнитом. Раш говорил, что от них исходит золотое свечение. Может быть, Рашу казалось, что эти лучи не дотягиваются до него, и именно потому он наговорил ему тогда в больнице столько гадостей? Сегодня, разговаривая с Либерти, Арчер Репсом вспомнил все: боль, ложь… Неужели и тогда Раш не был с ним искренен? Он отбросил эту мысль и вернулся к воспоминаниям об их счастье вдвоем, о вечерах, когда он крал ее у остальных.
Крепко обнявшись, они танцевали под звуки старых песен. И так день за днем.
Она напевала под музыку, касаясь губами его уха, и через некоторое время он лишался терпения. Он тащил ее вон из клуба с такой поспешностью, что это вызывало шепоток среди присутствующих. В такси он до нее не дотрагивался: они сидели в противоположных углах, как дети, старающиеся произвести хорошее впечатление на взрослых. Но таксист, как и все прочие, знал, что больше всего ему хочется оказаться с ней в постели.
Впрочем, иногда это была не постель, а кресло, диван, стол или ковер. Каждый новый предмет обстановки они вводили в обиход, занимаясь на нем любовью.
Он закрыл глаза, глотая холодное пузырящееся шампанское и вспоминая ее горло, ее розовеющую от прилива страсти кожу…
«Как жаль, что тебе не видно, как ты прекрасна в такие мгновения», — сказал он ей как-то. Она расширила глаза, словно такие речи мог вести только безумец.
А ее откинутая голова и зажмуренные глаза! Время от времени она замирала и открывала глаза, чтобы убедиться, что он никуда не делся из-под нее, а потом снова предавалась страсти, приближая момент, ради которого он жил. Прижимаясь к нему с громкими стонами, она принималась облизывать его пальцы, словно это сосцы, а она — изголодавшийся детеныш. Потом она падала на него, закрывая его голову и грудь своими спутанными волосами и без конца выкрикивая его имя. Всякий раз ему казалось, что он впервые слышит свое имя из ее уст.
Он так и не поделился с ней своим главным страхом: что однажды, вернувшись домой, он не найдет ее и поймет, что сну пришел конец.
Себе она ничего не могла купить, зато ради него старалась не жалея сил. Это она приобретала все необходимое для их дома в Греймерси-парк с зеленой мансардой и четырьмя французскими окнами на каждом этаже. Как она любила маленькие чугунные балкончики под каждым окном, даже громыхание карниза на ветру! Она утверждала, что шум ветра в ночи прибавляет уюта. Но те ночи, когда ветер завывал вовсю, она проводила без сна. Она будила его крепкими объятиями, словно боясь, что ее унесет в окно…
— Прости, что я тебя подвел, Кэсси, — сказал он вслух.
Ей очень нравилось украшать дом. Она делала это неторопливо, преподнося любое изменение как подарок ему. Возвращаясь вечером домой, он всегда находил новый сюрприз: маленькую бронзовую балерину работы. Дега, нагнувшуюся, чтобы завязать шнурок на туфельке, оригинал плаката «Фоли Бержер» кисти Тулуз-Лотрека. Плакат Кэсси раскопала в лавке старьевщика, хозяин которой не знал, что это за сокровище. Сжалившись, она заплатила втрое больше запрошенной цены. Ее рассказы нравились ему не меньше, чем ее подарки.
