Отношения с Вилле Нукари и стали впоследствии роковыми для Сильи, хотя у нее не было с ним никаких сердечных дел, как подозревали после присылки того платочка. Она скорее воспринимала Вилле как бы старшим родственником, относящимся к ней с симпатией. Когда позже с Сильей начал постепенно сближаться Оскари Тонттила, как обычно парень сближается с девушкой, Силья и представить себе не могла, что знакомство с Вилле Нукари и та переписка могут при этом что-нибудь значить. Да и Оскари — если он и вообще что такое слышал — по-видимому, не обращал на то никакого внимания. Он танцевал с Сильей и провожал ее домой с танцев, держа руку на талии девушки.
У каждого человека бывают в молодости такие эпизоды и даже целые цепочки событий, вспоминая о которых позже, в зрелом возрасте, он испытывает неприятное чувство. Не обязательно это дурные или какие-то постыдные поступки — если не считать иной мелкой кражи в раннем детстве или упрямого выдавания какой-нибудь небылицы за правду, — это всего лишь неприятные моменты, оставившие осадок в глубине души. И нет ничего особенного в том, что подобные душевные раны бывают связаны с ранним пробуждением чувств у существ разного пола. Пробуждение полового сознания не обходится порой без весьма странных, даже смехотворных подмен. И в большинстве случаев трудно сказать, кто был первым объектом любви того или иного человека.
Служа в Нукари, Силья водилась с Оскари Тонттилой, который был немного старше ее, в ту пору ему как раз должно было исполниться двадцать. Это был крупный светловолосый парень, не слишком-то разговорчивый, кроме разве что тех случаев, когда выпивка ударяла ему в голову; тогда он становился немного задиристым и охотно нарывался на ссоры по пустякам. Родители его жили на окраинных землях, в бобыльской избе; отец был обычным угрюмым и ширококостным мужиком в годах, мать — тоже довольно крупная баба, родившая более десяти детей. Дети разбредались по свету почти сразу же, как только оказывались в состоянии переступить порог, поскольку заработка старого Юсси не хватало. Правда, иногда дети заявлялись домой по пути с одного места работы на другое, теперь вот Оскари жил в родительской избе, найдя на какое-то время работу поблизости.
Оскари был по характеру довольно уравновешенным, чем в известной мере напоминал отца, на которого походил и немного грубоватой внешностью. Однажды, возвращаясь откуда-то с танцев, он набился Силье в провожатые, как уже не раз поступал в подобных обстоятельствах с другими девушками, которые вроде бы нисколько этого не стеснялись, а шли неподалеку одна от другой, опираясь на своих кавалеров. Силья тоже не сумела никак отказать Оскари. К тому же он много с нею и не говорил, только шел рядом и слегка сжимал ее руку. Шагая по дороге в сумерках, группа редела, и наконец, приближаясь к Нукари, они остались вдвоем. Тогда Оскари сделался разговорчивым. Странно сердечным и добрым голосом он расспрашивал Силью о будничных делах и рассказывал о том, что происходит в деревне. Он даже закурил папиросу. И так они дошли до угла дома Нукари, где Силья остановилась, чтобы попрощаться.
— А зайти в дом нельзя? — спросил Оскари все таким же дружелюбным тоном, словно дело между ними было уже улажено. Его вопрос даже рассмешил Силью.
— Нет, что ты, ухо хозяина там не дальше чем в двух саженях, а хозяйки — и того ближе.
Да и что Оскари было там делать среди ночи-то, если бы и было можно!
Оскари, однако же, еще немного помедлил, посасывая папиросу — красный огонек долго не угасал, — переступал с ноги на ногу, но разговор больше не клеился. Это выглядело почти так, будто он еще чего-то ждет; уж не того ли, что кто-нибудь пройдет мимо и увидит их рядом? Ночь была совсем тихой, только лошадь громко фыркнула в конюшне Нукари. Лошадь словно бы подала некий знак — Оскари побрел к родительской избе, а Силья вошла в дом.
Так они привыкали друг к другу, и в округе привыкли к тому, что они возвращались с танцев вместе. Оскари уже держал руку на бедрах Сильи, и они шли весьма неторопливо, как и другие пары. И уже кое-кто из баб стал нашептывать про это хозяйке Нукари, но та уверяла, что по крайней мере к ним в дом ни Оскари Тонттила и никто другой из мужчин не приходил к Силье не то чтобы ночью, но и днем. «Да и она-то такая тихая и невинная, это же видно, — добавила хозяйка, — так что, думаю, она о мужчинах ничего такого и не знает». — «Никто за них поручиться не может, будь хоть какая молоденькая и невинная».
Поскольку в то время Оскари с другими девушками не водился, это давало каждому, в соответствии с его характером, повод для догадок и поддразнивания. Никто из парней больше и не пытался сблизиться с Сильей, а сама она жила еще в абсолютной девической непробужденности, даже когда два-три драгоценных года юности и прибавились к ее возрасту. Правда, в речах Вяйно, которые он адресовал Силье из своей кровати по вечерам в темноте, появилась горечь, и он пересказывал ей кое-какие слухи об Оскари Тонттиле. Сообщаемое Вяйно, однако же, касалось девушек и женщин, с которыми Оскари водился прежде, оно если и производило на Силью какое-то впечатление, то скорее положительное. Ей даже немного нравилось, что о парне, который провожает ее, говорили прежде в связи с другими девушками, а теперь в связи с нею, но не могли сказать ничего плохого.
Так прошли эти годы, но в их отношениях ничего не менялось, Силья лишь позволяла руке Оскари обнимать ее, когда они шли в сумерках, да иногда они встречались не только на танцах. Но теперь, если Силья и Оскари бывали вместе среди других девушек и парней, особенно на танцах, Оскари был более шумлив и разговорчив. Он отирался в компаниях и отпускал грубоватые шуточки, которые могли слышать и девушки, если хотели. Но затем сразу же, стоило ему остаться вдвоем с Сильей, он становился очень ласковым и в словах и в действиях. Однажды, будучи — или притворяясь — немного подвыпившим, он полез из-за Сильи в драку. Когда расходились с танцев, Оскари почему-то отстал, и сразу там же во дворе известный деревенский сердцеед поспешил занять его место рядом с Сильей и начал было в своей шутливой манере: «Неужто это мать моих будущих детей?» Но тут же к ним подоспел Оскари и резко положил конец таким шуточкам. «Да ты сам-то еще маменькин сынок, вот и держись за ее юбку, а то дядя тебя выпорет!» Парень на это успел спросить: «Что-о?» Оскари ответил: «А то» — и одним хорошим ударом сшиб краснобая в сугроб. Однако же на сей раз возвращение Сильи и Оскари с танцев было испорчено, поскольку дружки того парня с криками и гоготом еще долго шли за ними по дороге. Возле дома Нукари Оскари велел Силье маленько подождать, пока он немного собьет с них спесь, но Силья коротко попрощалась с ним и ушла в дом. Пусть Оскари выясняет отношения с этими непрошеными провожатыми где-нибудь в другом месте.
В тот вечер Оскари провожал ее в последний раз. На следующей неделе он отправлялся далеко, в южную Финляндию, где русские в то время вели большие строительные работы для армии, и оттуда распространялись слухи об огромных заработках. Кроме того, по слухам, ловкий человек мог там загребать деньгу, почти ничего не делая. Туда-то Оскари и подался с еще двумя неженатыми молодыми мужчинами. И они были в таком кураже, словно уходили прямо на войну. Они уверяли остающихся дома, что вот-де отправляются строить крепостные валы такие парни, которые чисто работают. По случаю отбытия они, разумеется, чуток выпили. В их компании оказался и «управляющий Нукари» — Вяйно, и ему тоже дали приложиться к бутылке. А затем Оскари смело пошел с Вяйно в Нукари, вечер-то был еще ранний и в доме, несомненно, еще не спали. Они вошли в людскую, и уже в дверях, объясняя свое появление, Оскари немного шепелявил, как обычно, когда он бывал под хмельком. Оскари говорил, что, мол, условился с Вяйно, чтобы тот позволил и ему прийти посмотреть на его, Вяйно, «постоянную», и Вяйно вставил, дескать, посмотреть он позволяет, но трогать — ни-ни.
Появление Оскари немного смутило молоденькую Силью и оказалось последней их встречей перед разлукой на целый год.
На следующий день ранним утром Оскари уехал, а когда наконец вернулся, наладить прежние отношения больше не удалось. И причиной тому явился именно Вилле Нукари, который к этому времени вернулся из Америки и устроился в одну солидную лесозаготовительную фирму скупщиком леса. В этом качестве он однажды опять навестил Нукари и остался там ночевать. На беду, хозяин Нукари в тот раз был в городе, и брат мог позволить себе в родственном доме излишние вольности.
В тот вечер в людской все было почти таким же, как тогда, когда Вилле приезжал прощаться. Новым было лишь то, что Силья с тех пор заметно повзрослела, и хозяйка подтрунивала над ней по поводу тянущейся уже два года дружбы с Оскари. Это, похоже, как-то подействовало на вернувшегося из Америки. Он явно стал искать любую возможность выказать свое превосходство над здешними простыми мужиками. В бутылке, которую он достал из чемодана, был не какой-то там самогон — и Вилле угощал всех, кто не отказывался. И когда выпивка слегка разгорячила его, да и остальных, и когда завязался разговор — главным образом об Америке и американских долларах, — гость достал из кармана бумажник и показал, как они выглядят, эти доллары. Силья тоже подошла взглянуть, тогда гость протянул ей одну такую длинноватую купюру, на которой был портрет странного, немного смахивающего на женщину мужчины, и произнес:
