Но нужно подождать еще несколько часов, прежде чем можно будет отправиться туда. Поблизости нет никого знакомого, с кем бы пойти вместе, да и, по правде говоря, она думала только об одном знакомом, и ни о ком больше. Она так истово надеялась встретить Оскари еще до танцев, что постепенно сама уже поверила: это непременно случится, как если бы они заранее условились о встрече. Она принялась одеваться в закутке, у хлебной печи, опасливо озираясь по сторонам. На щеках ее пылал румянец, а глаза сияли. Хозяйка среди своих хлопот чуть дольше обычного задержала взгляд на одевающейся молоденькой служанке. Она следила за выражением лица Сильи, за ее юной фигурой, гибкие движения которой убедительно свидетельствовали о настроении девушки. В голосе хозяйки ощущались и сочувствие и неприязнь, когда она сказала:
— Не увлекайся так, девчонка, это до добра не доведет — лучше побереги себя, ты ведь еще такая наивная.
Это предупреждение не достигло слуха уже уходившей Сильи. Более не раздумывая, она направилась в Тонттила и шагала быстро, словно бы по делу. Дорога сначала тянулась между полей, а затем поднималась полого к редкому леску, перемежавшемуся выгонами, и там все слабые приметы апрельского вечера как бы сгустились. Небо на северо-западе опять пылало закатом, но отсюда, с выгона, оно виделось не таким широким и открытым, как тогда с ледяного зимника, здесь оно процеживалось сквозь сито голых веток березняка. Тонкие веточки деревьев и кустарников вырисовывались на фоне неба, будто они тоже, опередив человека, глядели на зарево заката. Взгляд расширенных глаз юной путницы все время искал поддержки у вершин деревьев, которые были тихими и неподвижными и все же каким-то образом сообщали ей, что и они пребывают в том же настроении, что и она. Дивный воскресный вечер, обещавший события, которые попозже, весной, могли бы иметь продолжение. Новое зерно радостной надежды проросло в душе Сильи и во время этого пути.
Дальше заросли поредели, и дорога опять шла между полями, но более узкими, чаще разгороженными, чем те, в начале пути. Уже виднелась торцовая стена избы Тонттилы, и старое окно в ней, казалось, прищурившись, хитро посматривает на приближающуюся путницу. Там жили отец и мать Оскари, которые, надо думать, слыхали, что их сын водился с Сильей, пока не отправился по белу свету. За время отсутствия Оскари Силье случалось видеть старую Мийну в деревне, но во взгляде Мийны на нее не проявлялось никакого отношения, кроме, пожалуй, определенного любопытства. К тому же хозяйка Нукари в каком-то разговоре заметила с иронией, что, мол, Силья, конечно, годится Мийне Тонттиле в невестки, ведь Силья богатая. Она имела в виду то небольшое наследство, величину которого жители и в этой деревне знали гораздо лучше, чем сама Силья.
Наконец дорога вывела Силью к двору Тонттилы, боковое окно избы, стоящей на склоне горы, глядело на нее теперь с расстояния в несколько саженей. Силья чувствовала, что придется войти и в избу Тонттилы, неведомая сила завела ее уж слишком далеко, чтобы теперь отступить. Но что-то мучительно прорывалось в сознание, становясь тем более жгучим, чем меньше оставалось пути… Она шла теперь медленно, желая, чтобы ее увидели из избы и кто-нибудь вышел на крыльцо. Но никого не было видно и слышно, похоже, никто даже и не заметил теряющую уверенность путницу — лишь в окне соседской избы неясно маячила чья-то голова, оттуда тайком следили за шагами нукариской Сильи. Там-то уж знали…
Пройдя через двор, Силья еще разок остановилась у самой избы Тонттилы, но раздумывала недолго, вошла, почувствовала в сенях слабый, особый у каждого дома запах, взялась за дверную ручку, истончившуюся в определенных местах в зависимости от манеры разных людей браться за нее, — и ступила в комнату, на облик и порядок в которой наложили свой отпечаток и десятилетия, и энергичная хозяйка.
На своих местах были там и старик и старуха. Юсси все еще оставался в той же позе, в какой он незадолго до прихода Сильи сказал сыну несколько грубых фраз именно насчет нее. Мийна сварила кофе и теперь вытирала бока кофейника. В ответ на приветствие Сильи из-за кофейника раздалось неясное бормотание, а из кровати не последовало ни звука. Старик даже и головы не повернул, он и так видел все, скосив маленькие глазки. И оттого, что старик глядел поверх своего носа и щек, выражение его лица само собой сделалось презрительным. Старик усмехался, и брюхо его от этого слегка вздрагивало.
Силья успела уже слегка смутиться, прежде чем из-за кофейника на нее вновь взглянули и при этом пробурчали: «Посидеть, что ль, пришла…» Теперь гостья не могла не понять, что нет и надежды на разговор с хозяевами.
— Оскари, наверное, нет дома?
— Как видишь, нет. — И кофейник перенесли с плиты на стол, на деревянную тарелку.
Знает ли Мийна, куда он пошел?
— Не знаю я, кто куда ходит, да и не говорю.
— А не пошел ли он в Пиетиля?
— Может, и туда, а может, пошел разузнать насчет строевого леса — или даже купить.
Силья сперва пришла в замешательство, казалось, что-то грубое и сальное прорвалось из темноты на свет, но тут же ей все стало ясно. Силья поняла намек Мийны и — что было очень странным — тут же почувствовала себя как-то свободнее и раскованнее. Так вот что угнетало ее по дороге сюда и чего она не смогла тогда понять! Угнетало и одновременно подталкивало ее в Тонттилу. Теперь Силья ощутила, что и Оскари внезапно удаляется от нее — из этой-то комнаты он уже удалился. И он будто был заодно во всем с этим Нукари и собирался куда-то податься вместе с ним. «Что я делаю тут, в доме чужих мне людей? Как это я, Силья, могла прийти сюда? Неужто я бегаю за мужчиной, который раз-другой обнимал меня рукой за талию?»
— Тут уже налито, — донесся от стола голос Мийны, и поскольку Силья не приняла сразу такого приглашения, оттуда донеслось более строгое: — Бери, бери, пока не остыло. Или брезгуешь? — Но при этом на Силью не бросили даже и беглого взгляда.
Так же, как следует отвечать даже на приветствие цыгана, следует предложить кофе и человеку из своей деревни, если он оказался в доме в момент кофепития. Силья приблизилась к столу, все — ее платье, туфли, платок, ее фигура и все ее существо — переместилось через комнату в избе Тонттилы и опустилось на старый стул. Мийна и Юсси не могли этого не видеть, как бы ни пытались прятать глаза… Силья пила кофе, вкус которого был присущ этому дому, и запах его имел что-то общее с тем, как пахло в комнате.
Приход девушки сюда выглядел большой беззастенчивостью. Юсси и Мийна — старые супруги, частенько бранившиеся между собой, — были теперь в удивлении оба, но никак не выразили его, ни словом, ни взглядом. Ведь она же вполне взрослый человек, хорошо одета и ходит чисто, но в том, что она вот так пришла сюда расспрашивать про Оскари, малознакомая им девица, было что-то необычное и бесстыдное.
— Нечего и удивляться, если у таких сами собой щенки появляются, нельзя во всем винить одних мужиков, — сказала Мийна после ухода Сильи.
Юсси на это ничего не ответил, но его молчание содержало на сей раз согласие. Они были оба по-своему довольны — своей избой, своими детьми, своими манерами. Не вернется Оскари до утра — ну и пусть.
Силья уходила в странно-спокойном оцепенении, ее обратный путь был опять столь же независимым от ее воли движением, как дорога в Тонттилу, хотя многое теперь было иначе.
Едва она вышла на шоссе, как услыхала позади себя хихикание. Но она даже и не обернулась; это было как бы в порядке вещей, если бы даже кто-то поджидал там, за дверью, когда она пойдет обратно. Но затем послышались и тихие голоса, которые вроде бы приближались… «Строевой лес» — так, кажется, и они там сказали… И Силья вдруг ясно увидела события той злосчастной ночи, которые до сих пор воспринимала как бы со стороны глядя, ни разу не задумавшись о них всерьез. Интуиция Сильи неопровержимо подсказывала ей, что в те ночные мгновения там, в кровати, она одержала очень важную победу, что после той ночи она стала как бы более уважаемым человеком, вполне взрослым, знающим эту жизнь и умеющим ходить по ее дорогам. Теперь же — по мере того, как полученное в Тонттиле впечатление постепенно укреплялось — тот ночной случай опять возник перед ее мысленным взором, возник и увеличивался, но получил иное освещение, он выглядел таким, каким другие люди, каждый на свой лад, истолковывали его, раздувая быль и небылицу. Теперь и Силья увидела дело иначе, но это ее не взволновало. То чувство победы, остававшееся до сего дня как бы полуосознанным, теперь ширилось в ней и делало ее уверенней в себе. Она как бы постепенно просыпалась, душа ее распрямлялась и ощущала свою силу, юное существо начало чувствовать подлинный смысл этой, вот так идущей жизни.
Оскари и впрямь не было там, дома. Силье еще не удалось встретиться с ним с глазу на глаз. Но это было неважно. Весь Сильин опыт общения с этим парнем сосредоточился теперь в том мерзком кругу, центром которого стала изба Тонттилы. И Силье казалось, будто она только сейчас освобождается от объятий того, вернувшегося из Америки мужчины.
