идем к моей машине. Он садится на водительское сиденье, отчего у меня раздуваются ноздри.
— Мари? — спрашивает Квинн.
— Наверное, сейчас самое время избавиться от этого телефона, — говорю я.
Ее вызов прекращается.
Хорошая девочка.
— Любимая? — спрашивает Тор.
— Та, кто ничего не знает об этом мире.
Он фыркает, но мне все равно, верит он или нет. К тому времени, когда кто-нибудь сообразит отследить этот номер, Квинн освободит квартиру, которую она арендовала для выполнения миссии, и переедет в резервную.
Чтобы выстроить машины в линию, требуется несколько минут, но после некоторого маневрирования Тор следует за фургоном по менее окольному маршруту.
— Ты не похож на Виктора Ванира, — говорит он.
— Спасибо.
— Это был не комплимент, — бормочет Тор, когда мы сворачиваем на проезжую часть с двусторонним движением.
Пока мужчины едут по шоссе, я краем глаза изучаю Тора. Он больше похож на спортивную версию своего кузена, когда не наводит пистолет.
Один спокойно спит по ночам, увлекая своих сыновей в мир хаоса и смерти.
В этом отношении Один не лучше Криуса. Он мог быть даже хуже, потому что, по крайней мере, Криус позволил своему законному сыну нормальную жизнь.
— Как выдающийся хирург мог оказаться в тюрьме преступного мира? — спрашиваю я.
Тор проводит пальцами по своим светлым волосам.
— Ты знаешь Виктора?
— Нет.
— Кто-то из организации Криуса связался не с той девушкой. Ее отец был связан с ирландской мафией, и они были недовольны.
— Понимаю.
— Отец девочки хотел нанести ответный удар Криусу, убив его сына, и приказал кому-то перерезать тормоза в его машине. К несчастью для него, Виктор выжил.
— Именно тогда Виктор решил преподать им урок?
— Виктор потерял важного человека в той автокатастрофе. После аварии отец девушки подослал за ним киллера, который потерпел неудачу. Он прожил достаточно долго, чтобы раскрыть имя своего клиента. Виктор выследил человека, который влез в его машину, перерезал ему горло скальпелем и смотрел, как тот истекает кровью.
— Понятно, но это все равно не объясняет, почему ему пришлось отправиться в «Сикрофт».
Выражение лица Тора тускнеет.
— Эта тюрьма — наш способ остановить массовое уничтожение семей. Поскольку четыре лидера выступают посредниками в крупномасштабных спорах, вопросы решаются без большого кровопролития. Любой, кто соблазнится нарушить перемирие ради убийства, будет уничтожен, чтобы сохранить мир.
— Применяется ли это правосудие, если человек, вызвавший спор, является членом семьи Бестлэссон?
Его резкий взгляд на ветровое стекло говорит мне, что Один посадил в «Сикрофт» кого-то из своих. Возможно, брата или еще одного кузена.
Мои мысли возвращаются к Феникс и тому, как она себя чувствует рядом с Одином. Я знал, что Вир Бестлэссон интересуется ею, но она ни разу не сказала, что они больше, чем друзья.
Кислота бурлит у меня в животе при мысли о том, что этот мальчик может прикоснуться к тому, что принадлежит мне. Я резко выдыхаю через ноздри. Он не женится на Феникс. Даже если мне придется убить всех с фамилией Бестлэссон.
Фургон останавливается на узкой дороге, состоящей из отдельно стоящих каменных коттеджей, каждый из которых стоит в двадцати футах друг от друга и окружен живой изгородью.
Тем лучше, приглушит звуки крика.
Я поднимаю пистолет и тянусь к дверной ручке.
— Пойдем.
Тор хватает меня за плечо, в его руке пистолет.
— Подожди.
Водитель и его спутник выходят из фургона и идут по дорожке, ведущей к входной двери коттеджа. Пока мы ждем, пульс учащается, а мышцы напрягаются в предвкушении.
Спустя несколько мгновений один из них выходит из-за живой изгороди и манит нас войти.
Тор глушит двигатель, и мы оба выходим.
В коттедже удивительно уютный интерьер с гостиной с каменными стенами, кремовыми диванами и потрескивающим в очаге огнем. Мужчины ходят вокруг диванов и смотрят на что-то на полу вне поля моего зрения.
— Ты знаешь ее?
Кулак тревоги ударяет меня в солнечное сплетение, и я шагаю вперед.
— Кого?
Обойдя диван, я нахожу мать лежащей на пропитанном кровью ковре. Из раны в горле, которая на первый взгляд кажется бархатной лентой, вытекает красная жидкость.
Вся краска вымылась с ее лица, и она смотрит на меня затуманенными глазами. Криус или один из его людей уложил ее на этот ковер, чтобы я нашел ее. Это месть за провал или саботаж миссии.
Каждая молекула кислорода покидает мои легкие.
Края зрения становятся белыми.
Требуется каждая унция самоконтроля, чтобы не взорваться от смеси гнева и горя. Мне нужно держаться ради матери.
— Вызовите скорую, — рычу я.
— Мы уже это сделали, — отвечает один из мужчин в дверях.
Я падаю на колени рядом с ней и съеживаюсь, когда абсорбирующие гранулы хрустят под моими костями. Они сделали это намеренно, чтобы повторить то, что я сделал с человеком, который прервал нас с Феникс в игровой комнате.
Мое горло сжимается, когда я приподнимаю верхнюю часть тела матери, чтобы замедлить приток крови.
— Что случилось?
Один из мужчин возвращается со связкой полотенец. Я беру одно и накладываю его на рану. Свет льется на ее слишком бледную кожу, которая контрастирует с ее темными волосами и глазами.
— Он сказал, что я его подвела, — говорит она, тяжело дыша.
— Как? — это слово раздражает мои голосовые связки.
У нее не получится выжить. Не после такой потери крови. Из-за того, что полотенце намокло, единственный способ спасти ее — немедленное переливание крови.
— Это я предложила, чтобы ты проникнул в университет.
У меня перехватывает дыхание.
— Это невозможно.
— Мы с Криусом были вместе все это время, — говорит она с хрипом. — Когда я услышала о том, что случилось с бедным Виктором, я поняла, что должна вовлечь тебя.
— Подождите, — говорит Тор. — Вы не заложница?
Глаза матери метнулись к мужчинам, стоящим в дверях.
— Притворяться, что меня забрал Криус, было единственным способом заставить Мариуса согласиться помочь.
Глава 46
ФЕНИКС
Я отхожу от профессора Сегала, в голове гудит. Слишком много всего происходит одновременно. Взгляд Одина не отрывается от взгляда профессора, как и взгляды мужчин, направляющих оружие ему в голову.
Черт, черт, черт.
Такими темпами его убьют.
Когда я подхожу к белому фургону, напряжение скатывается c плеч, сменяясь массой сбивающих с ног эмоций. Облегчение от того, что я больше не пленница, замешательство, потому что все это не имеет смысла, и тошнота.
Густое, кружащееся чувство тошнотворного страха, что я услышу звук выстрела, и это будет знаком смерти профессора.
И предательство под всем этим. Один говорит, что Вир был не единственной