в соседнюю квартиру.
Шарлотта выпытывает из меня подробности. Кажется, она не слишком шокирована тем, что Один хотел, чтобы я вышла замуж за Вира. Может быть, это потому, что ее отец узнал, что она возится с мальчиками, связанными с Бестлэссонами, и сказал ей прекратить общаться с Акселем.
Я рассказываю ей все, что могу, не упоминая профессора Сегала. Простая мысль о нем вызывает комок в горле. Один и его люди могут знать секреты профессора, но есть один, который я могу сохранить.
Когда разговор иссякает, я поворачиваюсь и смотрю в ее печальные глаза.
— Могу я попросить тебя об услуге?
— Что угодно.
— Мне нужно одолжить твое удостоверение личности и телефон.
— Зачем?
— Есть дела в городе.
Брови Шарлотты нахмурились. Похоже, она ждет, что я ограблю Бестлэссонов и оставлю ее удостоверение личности в качестве визитной карточки.
— У меня и так достаточно проблем. Мне звонил папа и сказал, что из-за сегодняшних выходок могла начаться полномасштабная война.
— Я бы не спрашивала, если бы это не было важно.
Она поджимает губы.
— Слушай, я иду в ванную, чтобы сходить в туалет и помыть руки. Если ты возьмешь мою сумку, пока меня нет, и воспользуешься моими вещами, то это не моя вина.
Я обнимаю ее за шею.
— Спасибо.
— Только не позволяй себя обижать.
— Слишком поздно, — бормочу я ей в волосы.
* * *
Тридцать минут спустя мое такси подъезжает к Марина-Променад, где пожарные машины блокируют оба входа в Сидней-Кресент.
Над высокими белыми зданиями вздымаются клубы серого дыма. По их направлению я уже догадываюсь, что горящий дом принадлежит профессору Сегалу.
Мое сердце бьется так сильно, что эхом отзывается в салоне машины.
— Что происходит? — спрашиваю я.
Водитель барабанит пальцами по рулю.
— Радионовости сообщают, что пожар начался час назад, но распространился так быстро, что они уже подозревают поджог.
Я сглатываю.
— Кто-нибудь умер?
Он смотрит на меня через зеркало заднего вида.
— Один труп, который был изломан и сожжен до неузнаваемости. Они доставили его в городской морг.
Крик срывается с моих губ.
Что, если своеобразный вопрос Одина о профессоре Сегале был подтверждением его подозрений? Что, если он также сообразил, что профессор саботировал похищение, потому что хотел спасти меня?
Черт. Что, если вся эта чушь, которую я наговорила о минетах и десятках мужчин, разозлила его? Все, что потребуется, — это несколько минут на просмотр камер университета, чтобы увидеть кадры, на которых я выхожу из кабинета профессора, и найти петицию об увольнении профессора Сегала за комментарий о банане.
За то время, которое потребовалось, чтобы вернуться к лифту, Один мог позвонить Тору и передать приказ о казни.
— Вы остаетесь или уходите? — спрашивает водитель резким голосом.
— Извините, — открываю дверь и выхожу.
Воздух едкий, и никакой ветерок с моря не может рассеять зловоние гари.
Я обхватываю себя руками и заставляю ноги делать один шаг за другим, когда сворачиваю за угол и иду к Сидней-Кресент.
Толпы людей собираются в сквере в окружении пожарных и полицейских. Половину автомобилей на улице передвинули, чтобы освободить место для пожарных установок. Конечно же, когда я смотрю в сторону огня, горит дом профессора.
— Сюда нельзя, мисс, — на моем пути появляется крупный мужчина.
— Но я здесь живу, — говорю я.
Он протягивает руку к скверу.
— Если вы беспокоитесь о родственниках, то все жители собрались там.
Даже если мертвое тело не было профессором Сегалом, то, вероятно, кто-то пытался его убить, и он сбежал. Он слишком умен, чтобы стоять и ждать, пока поджигатель вызовет подкрепление.
Я брожу по площади, выискивая его следы, а потом решаю поехать на такси в кампус.
Когда я иду по переулку, чья-то огромная рука зажимает мой рот, а другая обхватывает, поднимая над землей.
Глава 48
ФЕНИКС
Я инстинктивно сопротивляюсь в объятиях похитителя, но ветер дует со стороны моря, унося зловоние гари. И за морским бризом чувствуется запах профессора.
Красное дерево, кожа, сандал. Надежда гудит в моей груди, как топот ног херувимов. Может это действительно он?
Я оборачиваюсь, чтобы мельком увидеть его лицо, но он движется слишком быстро по узкому переулку, идущему вдоль одной из вилл. Если бы его рука не зажала мне рот, я бы что-то сказала, но очевидно, он хочет, чтобы я молчала.
Подавив свои инстинкты драться или бежать, я успокаивающе вдыхаю и жду.
Нам лучше не идти к задней части фургона.
После того, как он заворачиваем за угол, мы оказываемся на мощеной дорожке, окаймленной высокими деревянными заборами. Это пространство между Сидней-Кресент и Аделаид-Гроув.
Наконец он ставит меня на ноги, но прижимает спиной к столбу забора.
Козырек на его бейсболке закрывает глаза, а бандана скрывает нижнюю половину лица, но я узнаю очертания тела профессора Сегала даже в серой толстовке с капюшоном и спортивных штанах.
— Это ты, — тянусь к бандане, но он хватает меня за руку.
— Я же говорил тебе держаться подальше от Бестлэссона.
Мой взгляд опускается.
— Я не знала, что ты что-то запланировал.
— Посмотри на меня.
Я встречаюсь с его глазами, скрытыми тенью. Тем не менее, их золотые блики прожигают меня насквозь, как огненные кольца. В этих радужках запечатлена смесь эмоций. Горе, ярость, предательство. Мои внутренности переворачиваются при мысли, что все они предназначены мне.
— Профессор, я…
— Молчи, — шипит он.
Я сглатываю.
— Когда я отдаю приказ, ты ему следуешь. Понятно?
Моя немедленная реакция на этот тон голоса — кивок, хотя часть меня помнит, что это тот же человек, который сказал мне, что я больше ему не интересна.
Я отгоняю эту мысль. С тех пор произошло слишком много всего, значит, я что-то для него значу. Он ценит меня, раз прервал похищение ради моей безопасности.
— Понятно? — рычит он.
— Да, сэр, — шепчу я.
Ветер гуляет по переулку, принося с собой едкий запах гари. Я снова и снова моргаю, мои глаза щиплет от огня и от облегчения, что он жив.
Глаза профессора Сегала темнеют.
— Скажи, что произошло.
— Мы приехали на место заранее, и там был фургон…
— С самого начала, — голос у него хриплый. — Объясни, почему Один так полон решимости сделать тебя частью своей семьи.
Моя челюсть сжимается. Он тоже это слышал?
— Он просто хотел бесплатного бухгалтера, наверное. Но я наговорила много грязной чуши, чтобы он передумал.
— Феникс.
Не могу вспомнить, когда он в последний раз так ко мне обращался.
— Это была вводная неделя, — говорю я, прерываясь. — Семьи пришли, чтобы
