Понтер немного сжал пальцы. Глексену удалось ещё раз ударить Понтера сковородкой по плечу – к счастью, не по тому, в которое попала пуля. Понтер, продолжая держать за шею, приподнял Раскина над полом.
– Бросьте эту вещь! – прорычал он.
Лицо Раскина побагровело, а глаза – голубые глаза – выпучились. Наконец, он выронил сковородку, которая звонко ударилась о деревянный пол. Понтер развернул Раскина и ударил о стену рядом с проходом на кухню. Материал стены вмялся от удара в нескольких местах, в ней появилась длинная трещина.
– Вы видели по телевизору, как посол Прат убила нападавшего?
Раскин только хрипел и со свистом втягивал воздух.
– Вы видели?
Наконец, Раскин кивнул.
– Посол Прат из 144-го поколения. Я из 145-го; я младше её на десять лет. Хотя я пока не равен ей мудростью, силой я её превосхожу. Если вы продолжите меня провоцировать, я разобью вам череп.
– Чего… – произнёс Раскин очень хриплым голосом. – Чего вы хотите?
– Во-первых, – сказал Понтер, – правды. Я хочу, чтобы вы признались в своих преступлениях.
– Я знаю, что это штука у вас в руке всё записывает.
– Признайтесь в преступлениях.
– Я никогда…
– У принудителей Торонто есть образцы вашей ДНК с изнасилования Кейсер Ремтуллы.
– Если бы они знали, что это моя ДНК, – полузадушенным голосом ответил Раскин, – то здесь были бы они, а не вы.
– Если вы будете упорствовать, я убью вас.
Раскину удалось немного покачать головой, несмотря на то что Понтер продолжал сжимать его шею.
– Признание под принуждением не является доказательством.
Хак издал писк, но Понтер догадался о значении слова «принуждение».
– Хорошо, тогда убедите меня, что вы невиновны.
– Я не обязан никого ни в чём убеждать.
– Вы не получили повышения и более выгодных условий работы из-за вашего цвета кожи и пола, – сказал Понтер.
Раскин молчал.
– Вы ненавидели тот факт, что другим – этим женщинам – отдаётся предпочтение перед вами.
Раскин извивался, пытаясь вырваться из хватки Понтера, но тот держал его крепко.
– Вам хотелось навредить им, – продолжал Понтер. – Унизить их.
– Старайся-старайся, троглодит.
– Вам отказали в том, чего вам хотелось, и вы взяли то, что может быть лишь отдано добровольно.
– Всё было не так…
– Расскажите мне, – прошипел Понтер, заламывая руку Раскина за спину. – Расскажите мне, как это было.
– Я заслуживал бессрочного контракта, – прохрипел Раскин. – Но они раз за разом прокатывали меня. Эти суки постоянно прокатывали меня, и…
– И что?
– И я показал им, чего стоит настоящий мужчина.
– Вы – позор всего мужского рода, – сказал Понтер. – Скольких вы изнасиловали? Скольких?
– Только…
– Ещё кого-то, кроме Мэре и Кейсер?
Молчание.
Понтер отодвинул Раскина от стены и снова ударил его об неё. Трещина стала шире.
– Кого-то ещё?
– Нет. Только…
Он заломил его руку сильнее.
– Только двоих? – Зверёныш взвыл от боли. – Только двоих? – повторил Понтер.
Раскин хрюкнул и сказал сквозь сжатые зубы:
– Только Воган. И эту черножопую суку…
– Что? – Понтер на мгновение растерялся, когда Хак издал гудок. Он снова выкрутил Раскину руку.
– Ремтуллу. Я трахнул Ремтуллу.
Понтер немного ослабил хватку.
– Вы остано́витесь, понятно вам? Это больше никогда не повторится. Я буду следить. Другие будут следить. Никогда, слышите?
Раскин буркнул что-то неразборчивое.
– Никогда, – повторил Понтер. – Поклянитесь.
– Никогда больше, – сказал Раскин, всё ещё сжимая зубы.
– И вы никому не скажете о моём визите. Никому. Если скажете, то понесёте наказание, предусмотренное за ваши преступления вашим же обществом. Вы это понимаете? Понимаете?
Раскин с трудом кивнул.
– Хорошо, – сказал Понтер, ещё немного ослабляя хватку. Но потом он снова впечатал Раскина в стену; в этот раз от неё начали отваливаться кусочки материала. – Нет, это совсем не хорошо, – продолжал Понтер, теперь уже тоже сквозь сжатые зубы. – Этого недостаточно. Это ещё не справедливость. – Он бросился на Раскина всем своим весом, припечатав его к стене; его пах прижался к заду глексена. – Вы на себе почувствуете, каково это – быть женщиной.
Всё тело Раскина внезапно напряглось.
– Нет. Нет-нет, ни за что! Господи, только не это…
– Это будет справедливо, – сказал Понтер, открывая карман на своём медицинском поясе и доставая оттуда пневмоинъектор.
Устройство зашипело над шеей Раскина.
– Что это за херня? – закричал он. – Вы не можете вот так вот…
Понтер ощутил, как тело Раскина расслабилось. Он опустил его на пол.
– Хак, – позвал Понтер. – С тобой всё в порядке?
– Удар был довольно сильный, – ответил компаньон, – но я не повреждён.
– Прости, – сказал Понтер. Он посмотрел на лежащего на спине Раскина. Схватил его ноги и развёл их в стороны.
Потом потянулся к его поясу. Ему понадобилось некоторое время, чтобы разобраться, как он устроен. Расстегнув пояс, Понтер нашёл застёжку и молнию на его брюках. Расстегнул и то и другое.
– Сначала сними эти штуки со ступней, – подсказал Хак.
Понтер кивнул:
– Точно. Всё время забываю, что у них это отдельно. – Он передвинулся к ногам Раскина и после нескольких попыток сумел развязать шнурки и снять с него башмаки. Понтер содрогнулся, почуяв исходящий от ступней запах. На коленях переполз обратно, к поясу Раскина, и начал стягивать с него штаны. Следом взялся за трусы и стянул их по почти безволосым ногам до ступней, а потом избавился и от них.
Наконец, Понтер взглянул на гениталии Раскина.
– Что-то здесь не так, – сказал он. – Какое-то уродство или что? – Он поднял руку, давая Хаку лучший обзор.
– Удивительно, – сказал компаньон. – Отсутствует препуциальный мешок.
– Что? – переспросил Понтер.
– Крайняя плоть.
– Интересно, у всех глексенских самцов так?
– Это сделало бы их уникальными среди приматов, – ответил Хак.
– Ладно, – сказал Понтер, – мне это не помешает.
* * *
Корнелиус Раскин пришёл в себя на следующий день; он определил, что настало утро, по тому, что в окна его квартиры светило солнце. В голове били молотки, горло саднило, локоть горел, седалище болело, и было такое чувство, что его пнули по яйцам. Он попытался оторвать голову от пола, но его так затошнило, что он опустил её обратно. Через некоторое время он повторил попытку и в этот раз сумел приподняться на локте. Его рубашка и брюки были на нём, так же как носки и башмаки. Но шнурки на них завязаны не были.
«Чёрт тебя дери, – подумал Раскин. – Чёрт тебя дери». Он слышал, что неандертальцы все геи. Господи, но он не был готов к такому. Он перекатился на бок и ощупал рукой заднюю часть штанов, молясь о том, чтобы не обнаружить там крови. Тошнота подбиралась к горлу, и он прогнал её, с усилием сглотнув. Получилось очень больно.
«Справедливость», – сказал Боддет. Справедливо
