молча рассматривал Понтера.
– Я вижу, вам не чужда ирония.
– В каком смысле?
– «Наши дела здесь закончены». Вы мне сказали, что совершили преступление в мире глексенов – легко догадаться, какое именно.
– Правда? Я сомневаюсь, что ваша догадка верна.
Селган слегка пожал плечами:
– Возможно. Однако я догадался об одной вещи, которая, вероятно, ускользнула от вашего внимания.
Понтер недовольно двинул плечом:
– И что же это такое?
– Мэре подозревала, что вы собираетесь что-то сделать с Раскиным.
– Нет-нет, она абсолютно невиновна.
– Правда? Женщина её ума – и повелась на вашу неуклюжую попытку заставить её показать вам, где живёт Раскин?
– Мы правда собирались послать ему письмо! Всё было так, как я рассказал. Мэре чиста, на ней нет греха, – кстати, её имя означает именно это. Она названа в честь матери их воплощённого Бога, женщины, которая зачала непорочно, свободная от первородного греха. Я узнал об этом ещё во время моего первого визита в их мир. Она бы никогда…
Селган поднял руку:
– Успокойтесь, Понтер. Я не хотел вас задеть. Пожалуйста, продолжайте ваш рассказ.
* * *
– Понтер? – позвал Хак через кохлеарные импланты.
Понтер подтвердил, что слышит, еле заметным кивком.
– Судя по ритму дыхания, Мэре крепко заснула. Ты не потревожишь её, если уйдёшь сейчас.
Понтер осторожно выбрался из постели Мэри. Светящиеся красные цифры на стоящих на ночном столике часах показывали 1:14. Он вышел из спальни и по короткому коридору прошёл в гостиную. Как всегда, он надел свой медицинский пояс и сразу проверил одно из его отделений, убедившись, что запасная карта-ключ, которую дала ему Мэри, по-прежнему находится там; он знал, что она ему понадобится для того, чтобы вернуться в здание.
Понтер открыл входную дверь, вышел в коридор, дошёл до лифта и спустился на нём на первый этаж. Он знал, что иногда первый этаж обозначают «1», а иногда – «L»[92], как это было и в лифте дома Мэри.
Понтер пересёк обширный холл и через двойные двери вышел в ночь.
Но как же не похожа была эта ночь на ночи его родного мира! Свет лился отовсюду: из окон, из электрических фонарей, установленных на высоких вертикальных столбах, от проезжающих мимо по дороге машин. Наверное, ему было бы проще, будь вокруг по-настоящему темно. Хотя издалека он не слишком отличался от глексена – по крайней мере от глексена-культуриста, – эту свою прогулку он предпочёл бы совершать в полной темноте.
– Ладно, Хак, – тихо сказал Понтер. – Куда теперь?
– Повернись налево, – ответил Хак, снова через кохлеарные импланты. – Мэре обычно пользуется дорогой, предназначенной исключительно для автомобилей, когда возвращается домой из университета.
– Четыреста седьмое, – сказал Понтер. – Она так её называет.
– В любом случае нам нужно найти другой, безопасный путь, идущий параллельно этой дороге.
Понтер побежал. Отсюда до пункта назначения было около пяти тысяч саженей – если держать хорошую скорость, можно обернуться за децидень.
Ночь была прохладной, чему Понтер был очень рад. Хотя в его мире большая часть листвы на деревьях уже пожелтела, здесь они оставались зелёными в общей массе – да, зелёными, уличное освещение было достаточно ярким, чтобы легко различать цвета.
Понтер никогда в жизни не задумывался над тем, чтобы кого-либо убить, однако…
Однако никогда в жизни никто не причинял такого вреда тому, кого он любит.
И если бы такое даже произошло, в цивилизованном мире виновник был бы легко пойман и понёс бы наказание.
Но здесь! На этой безумной зазеркальной Земле…
Он должен сделать что-то большее, чем отправка анонимного бумажного письма. Он должен сделать так, чтобы Раскин узнал не просто, что раскрыт, но и кто его раскрыл. Он должен ясно понять, что нет ни одного, даже малейшего шанса, что ещё одно такое преступление сойдёт ему с рук. Только тогда, чувствовал Понтер, Мэре снова обретёт отобранный у неё покой. И только тогда он узнает, есть ли правда в предположении Хака о том, что её поведение по отношению к нему нетипично для женщин её вида.
Понтер бежал вдоль улицы между двумя рядами двухэтажных строений, перед каждым – травянистый газон и иногда несколько деревьев. На бегу он заметил идущую в его направлении фигуру – мужчина-глексен, с белой кожей и практически без волос на голове. Понтер перебежал на другую сторону улицы, так, чтобы не приближаться к человеку близко, и продолжил путь.
– Здесь поверни налево, – сказал Хак. – Из этого скопления жилищ впереди, похоже, нет другого выхода.
Понтер сделал, как указал имплант, и побежал по перпендикулярной улице. Он миновал лишь один квартал, и Хак снова сказал ему повернуть, но теперь направо, в западном направлении, ведущем к кампусу.
Дорогу перед Понтером перебежал кот с поднятым вверх хвостом. Понтер был поражён, когда узнал, что люди одомашнили кошек, которые бесполезны на охоте и даже палку неспособны принести. «Однако, – подумал он, – каждому своё…» Он продолжил бег, плоские ступни звонко шлёпали по твёрдой поверхности дороги.
Вскоре Понтер увидел бегущую к нему большую чёрную собаку. Вот приручение собак он мог понять. Он уже заметил, что у глексенов имеется множество разных пород собак, выведенных, по всей видимости, путём селекции. Многие казались неподходящими для охоты, но, как он полагал, их внешность, наверное, просто нравится хозяевам.
Опять же, Понтер слышал, как палеоантропологи в Вашингтоне обсуждали его собственную внешность. По-видимому, его черты лица соответствовали тому, что они называли «классический неандерталоид» – причём в его экстремальной форме. Эти учёные были удивлены отсутствием у народа Понтера редукции надбровного валика и размеров носа, а также отсутствием даже намёка на этот смехотворный нарост на самом кончике нижней челюсти.
Однако с того момента, когда истинное сознание расцвело в его народе и вследствие этого вселенная расщепилась надвое где-то полмиллиона месяцев назад, происходил осознанный отбор половых партнёров, который привёл к сохранению, а фактически – к закреплению особенностей, которые так много людей считало красивыми.
– Не устал? – спросил Хак.
– Нет.
– Хорошо. Осталось ещё столько же.
Внезапно раздался громкий лай, и Понтер вздрогнул от неожиданности. Ещё одна собака – здоровая и коричневая – направлялась к нему, и вид у неё был далеко не добродушный. Понтер знал, что не сможет обогнать четвероногого, поэтому остановился и повернулся к животному.
– Тихо, тихо, – произнёс он на своём языке, надеясь, что пёс распознает успокаивающие интонации, если не слова. – Хорошая собачка.
Коричневое чудовище продолжало бежать к Понтеру, не переставая лаять. На втором этаже ближайшего жилища зажглось окно.
– Красивая собачка, – повторил Понтер, чувствуя, как всё его тело напрягается, хотя и понимал, что это
