Да, когда вы приходите в театр, вам кажется, что вы попадаете в дивный мир искусства — тут дают пьесу знаменитого автора, поставленную знаменитым режиссёром со знаменитыми актёрами, и всё подчинено спектаклю демонстрации этого спектакля.
Но за внешней, чопорной стороной представленного вам респектабельного спектакля под названием «посещение храма культуры» скрывается другой спектакль, а за ним ещё третий, да и четвёртый с пятым.
Именно в этой суете при внешней, казалось бы, ясности и понятности и заключается суть происходящего в мозге.
Зритель может думать о происходящем всё, что ему вздумается, но там как в анекдоте про Землю — Земля лежит на огромной черепахе, а дальше что? На чём покоится черепаха?
Ах, это?.. Там ещё одна черепаха, которая сама сидит на черепахе, и дальше там, знаете… бесконечность огромных черепах.
Роботы, сделанные из роботов, сделанных из роботов.
В основе нашей психической деятельности, конечно, лежит опыт, или, как говорил сам Юм, «перцепции», «восприятия». Это, так сказать, первичный элемент его модели «природы человека».
Данные «перцепции» Юм делил на первоначальный опыт — «впечатления» — и на копии впечатлений — то есть «мысли» и «идеи», которые возникают у нас на основе полученного опыта («впечатлений»).
Наша мысль, по Юму, «ограничена очень тесными пределами», «вся творческая сила ума сводится лишь к способности соединять, перемещать, увеличивать или уменьшать материал, доставляемый нам чувствами и опытом».
При этом тут, конечно, действуют определённые правила, или, как пишет сам Юм, «существует принцип соединения различных мыслей, или идей, нашего ума и что при своём появлении в памяти или воображении они вызывают друг друга до известной степени методично и регулярно» 47
Юм называет эти правила «сходством», подразумевая тем самым, что мы своей мыслью моделируем некие фрагменты реальности, «смежностью», под которой он, в свою очередь, понимает психические и психологические ассоциации, и «причинность», благодаря которой мы связываем события с теми, что им предшествовали.
И дальше он переходит от «идей» к работе, я прошу прощения, двух полушарий…
Разумеется, никакой нейрофизиологии в трудах Юма нет, но не может не поражать красота его провидческой мысли, ведь он делит все суждения, которые мы можем произвести, на те, что «основаны на отношении между идеями», и те, что «основаны на фактах».
Здравствуйте, «левое» и «правое» зеркала…
Потрогать и заговорить
Люди воздействуют на мир, модифицируя его, и, в свою очередь, модифицируются последствиями его действий. Беррес Фредерик Скиннер
Мы уже с вами об этом говорили — младенцами мы вступаем в этом мир с преимущественной активностью правого полушария головного мозга. Левое включается постепенно, год за годом сменяя правое на его лидерском посту.
В исследованиях показано, что ребёнок первых годов жизни, которому по медицинским показаниям было удалено левое полушарие, развивается лучше, то есть эффективнее компенсирует этот недостаток нервной ткани, чем ребёнок, которому пришлось удалить правое полушарие.
В чём здесь секрет? Почему именно правый мозг так важен, когда мы с вами появляемся на свет?
Думаю, что одна часть ответа на этот вопрос лежит на поверхности — языковые центры, которые, очевидно, будут востребованы не сразу.
Прежде чем перейти к речи, младенцу предстоит обучиться куда более простым вещам — первые годы жизни идёт активная миелинизация областей мозга, отведённых под первичные анализаторы (зрительная кора, слуховая и т. д.), а также, конечно, области коры, ответственные за движения.
Но нельзя, наверное, говорить, что до момента овладения речью ребёнок — это совершеннейший овощ, который лишь на то и способен, что создавать психические модели реальности (визуальные образы, звуковые ряды, воспоминания и т. д.) и перемещаться в пространстве.
На самом деле именно этот этап — первые годы жизни ребёнка — имеет первостепенное значение для формирования основ его будущей сложной психической деятельности.
Да, в этот момент всё наше «мышление» — ещё доязыковое, правополушарное. Но это уже полноценное мышление — ребёнок думает, ориентируется в ситуации, оценивает происходящее, принимает решения.
СПЕЦИФИКА ЧУВСТВ
Основа нашего мышления — это, как ни странно, тело, а точнее — наша кожная и проприоцептивная (можно сказать, двигательная) чувствительность.
Выдающийся отечественный психолог — сначала Ленинградского университета, а затем переехавший в США на работу в Университет Джорджа Мейсона — Лев Маркович Веккер, о котором я уже вспоминал в этой книге, создал в своё время фундаментальный научный труд, системно описывающий психические процессы.
В нём он и показал, что наше восприятие вовсе не так однородно, как может показаться на первый взгляд.
Например, вы можете рассмотреть какой-то физический объект, а потом вспомнить его, вообразить, нарисовать или узнать на фотографии (хотя фотография объекта — это не сам объект, вас это не смутит).
Или другой пример: вы можете послушать музыку, а потом этот мотив будет крутиться у вас в голове.
То есть фактического изображения на сетчатке уже нет, фактического воздействия звука на ваш слуховой аппарат — тоже нет, а вы всё равно как бы видите и слышите.
Вы как бы «сняли» с предмета его характеристики и дальше можете оперировать ими как вам заблагорассудится.
Однако не со всеми чувствами так.
Есть такие ощущения, которые вы испытываете только в момент своего непосредственного взаимодействия с физической реальностью — есть она и есть чувство, нет с ней контакта, — и эти ощущения практически невоспроизводимы сами по себе.
Думаю, что вы знаете, каков на ощупь бархат, и можете, я думаю, легко отличить его от шёлка или шерсти, но вы не можете воспроизвести «чувство бархатности» в себе.
Вы его узнаете, когда прикоснётесь к бархату пальцами — произойдёт специфическое искривление поверхности кожи на них, и структура этого искривления создаст в вашем мозге специфический субъективный опыт, называемый тактильным чувством.
Но стоит вам отнять руку от бархата, и это искривление кожных покровов исчезнет, а с ним пройдёт и чувство бархатности.
То есть эти ощущения — они, по сути, свидетельствуют о фактической реальности, с которой вы имеете дело — вам не кажется, не мерещится, это не галлюцинация.
Вроде бы различия между чувствами (ощущениями) первого и второго рода не так уж существенны: ну, воздействует объект на нас или не воздействует — какая, в сущности, разница, если и в том и в другом случае он всё равно у меня «в голове»?
Но разница на самом деле огромна — если ощущение с объекта можно «снять», то его можно и исказить. Более того, искажение будет обязательно иметь место.
Если же у вас мало сопутствующих данных, так называемого контекста, то уж точно будет одна сплошная иллюзия.
А вот если ощущение у вас появляется только в тот момент, когда вы с объектом взаимодействуете, — тогда другое дело, тут вам дана, так сказать, сама правда жизни.
Можно сказать, что мы буквально прицеплены к внешнему, реальному миру, имеем о нём уверенное знание не потому, что у нас просто какие-то впечатления в голове кружатся — обрывки образов и звуков, подобно сновидениям, а потому, что мы можем его — этот мир — физически пощупать, тактильно ощутить, быть с ним в подлинном физиологическом контакте.
Впрочем, это ещё далеко не всё… Роль тактильных, а также и проприоцептивных[33] ощущений значительно шире, потому что на их основе строится и наше с вами пространственное, или, точнее даже сказать, наше «объёмное» чувство.
Да, большое значение в формировании пространственного чувства имеют и другие наши «сенсоры», включая, например, органы слуха.
