— Спокойно! Заезжайте за коровник, — приказал под-офицер возницам. — Все, кто с винтовками, ко мне.
Обстрел не прекращался. Пули летели теперь ниже, взбивая во дворе фонтаны пыли. Один из солдат, пробираясь ползком, вытащил из зоны обстрела раненую женщину. Раздался еще взрыв — упал убитый конь. Бежавший с ним в упряжке второй конь сломал дышло, перевернул повозку и дернулся еще раз, запутавшись в упряжи. Разрывы мин передвинулись в сторону луга.
— Перебьют, сволочи, все стадо.
Григорий взял у парнишки пастуший бич с коротким кнутовищем, умоляюще посмотрев при этом на Коса.
— Я отгоню! — попросил он, ударив себя в грудь.
— Давай, — согласился Кос. — Вихура и Густлик, в машину!
— Ия, — попросила Лидка.
— Ладно.
— За мной! — крикнул плютоновый усатым, не первой молодости пехотинцам, подбежавшим к нему с винтовками в руках. — Цепь вправо! — приказал он и стал размещать их вдоль нижней части кирпичной стены, ограждавшей фольварк.
Одновременно с треском закрываемых танковых люков, с рокотом заведенного мотора Григорий вскочил в седло и с места рванул в галоп. Если бы его спросили, когда он последний раз ездил верхом, то вряд бы он смог точно ответить. Но едва он дотронулся до теплой конской шерсти, навыки, приобретенные еще в детские годы, подсказали ему, что делать. Григорий глубоко вдохнул воздух и от охватившей его вдруг радости громко свистнул. Шарик принял этот свист за команду и бросился бежать вслед за жеребцом.
Григорий, припав к конской гриве, выскочил через ворота на дорогу, с дороги на луг, но которому беспомощно металось обстреливаемое стадо. Покрикивая, он догнал ближайших коров и, щелкая бичом, заставил их бежать во всю прыть. Шарик подгонял неповоротливых,‘громко лая и хватая их зубами за ноги.
Из мелиоративной канавы выскочил спрятавшийся там при первых же выстрелах Томаш. Он схватил за гриву пасущегося коня, трофейным садовым ножом перерезал путы и, вскочив на коня, бросился на помощь грузину с другого фланга.
Две мины на долю секунды застыли в верхней точке траектории и, словно ястребы, ринулись вниз, в самую середину стада. Разрывы разметали в стороны огонь и дерн, осколки вырвали из коровьих глоток рев страха и боли. Несколько коров упали и лежали черно-белыми пятнами на молодой зелени.
Григорий видел это краем глаза, не переставая бичом хлестать коров по спинам, бокам. Он колотил их изо всех сил — надо было, чтобы стадо обезумело, потому что только бешеный галоп мог их спасти. Пулеметчик заметил Григория, выпустил длинную очередь, которая просвистела над всадником, припавшим к гриве коня. «Сейчас возьмет поправку», — подумал Григорий. С каждым щелканьем бича, с каждым ударом стадо, вначале разбегавшееся и беспомощное, сбивалось на бегу в кучу, несясь галопом по долине вдоль реки с большой скоростью. Задранные хвосты мелькали в туче пыли, поднятой копытами.
— Гу! Гу! — покрикивал Томаш, размахивая в воздухе путами.
Со стороны фольварка пулеметы и минометы вели все более плотный огонь, перенеся его на строения, чтобы заставить замолчать пехотинцев, прижать их к земле. Саакашвили с надеждой подумал, что как только заговорит орудие «Рыжего», то и пулеметчику будет не до него.
Танк молчал. Новая очередь хлестнула спереди. Григорий пришпорил коня, и оба, и конь и всадник, как черный снаряд, пронеслись сквозь пули, вырывавшие кустики травы и куски черной, торфянистой земли. Жалостно замычала телка, упала на передние ноги и тщетно пыталась подняться.
Шарика обсыпало дерном, он заскулил и побежал быстрее, нырнул между коров, мчавшихся во весь опор. Теперь их уже не требовалось подгонять.
Речка делала в этом месте поворот. Высокий, заросший кустарником берег заслонил стадо от пуль. С правой стороны приближался лес. Григорий и Томаш галопом обогнали стадо. Скача впереди, едва заметные в клубах пыли, они начали сдерживать бегущее стадо окриками, щелканьем бича.
Они даже не заметили, как из-за деревьев быстрой рысью выехали три всадника — один впереди, а двое по сторонам, чуть позади первого.
— Стой! — крикнул первый. — Кто такие?
Шарик тявкнул и, увидев вооруженных людей, спрятался в стаде между коров.
Черешняк и Саакашвили медленно спешились, увидев готовые к стрельбе два автомата, направленные на них, но спустя секунду узнали, с кем имеют дело.
— Пан вахмистр! — обрадовался Томаш.
— Вахмистр Феликс Калита! — добавил Григорий.
— Откуда ты знаешь? — Кавалерист подъехал ближе.
— Узнал. Прошлой ночью у моста...
— Вы с того танка? Что там за стрельба?
— Немцы на фольварк напали.
— Среди бела дня? Чего они ищут? — размышлял он. — Разведать овраг и выход в тыл противника, — приказал он двоим сопровождавшим его уланам, и те тут же галопом поскакали на противоположный берег речки.
— О нашем танке они, наверное, не знают. Наш командир еще не стрелял, — объяснил Григорий.
— Хорошо. Теперь мы их схватим за горло. — Приподнявшись на стременах, он повернулся в сторону леса. — Эскадрон...
— Я с вами, — попросил Григорий.
— Хорошо, — ответил командир и, повысив голос, закончил команду: — ...За мной!
Зашевелились кусты на опушке леса, пропустив всадников. Эскадрон на ходу принял строй и направился в сторону речки.
Речка была неглубокой, вода едва доходила коням до крупа. Первым, поднимая светлые брызги, переправился вахмистр, следом за ним — Саакашвили. Подстегнув своего жеребца кнутовищем, он выехал вперед, но немедленно был одернут, получив хлыстом по голенищу сапога.
— Назад! Поперед батьки не лезь!
Черешняк не слышал этих слов. Он остался при коровах, видел, как перед кавалеристами зачернел крутой овраг, пересеченный звериной тропкой, извилисто поднимающейся вверх. Эскадрон въехал между деревьями, утонул в густых зарослях и через минуту исчез из виду.
Через луг во всю прыть бежал запоздавший Шарик. Он быстро переплыл на другой берег и несколько секунд спустя тоже исчез в тени оврага. Томаш обернулся и подъехал к однорогой корове, которая лежала на боку, сраженная осколком мины, мычала от боли, жалобно смотрела на человека, который был к ней так добр. Томаш спрыгнул с коня и, тяжело вздохнув, прекратил страдания животного очередью из автомата.
Двор фольварка словно вымер под огнем автоматического оружия. Женщины собрались за постройками. От стены несколько солдат интендантской службы ожесточенно стреляли из винтовок. Плютоновый переполз через пробоину в ограде, выбежал за стену риги, где в саду, закрытый по башню кустами смородины и малины, стоял молчавший «Рыжий».
— Танкисты, пальните хоть несколько раз! Сил нет!..
Кос, слегка высунувшийся из башни, повернул упрямое лицо к говорившему и отрицательно покрутил головой.
— Реже стреляйте, — посоветовал он.
— Если немцы пойдут в атаку, то я не ручаюсь за моих солдат-стариков.
— Меньше огня!
— Есть, — сказал плютоновый и побежал к своим.
— Осколочным? — спросил Густлик.
— Можно.
— Поддадим жару?
— Не хочу пугать, только уничтожать. Пусть сунутся.
Обе головы исчезли в башне. Со стороны фольварка винтовочные выстрелы стали реже. Немецкий огонь усилился еще больше, и внезапно раздался угрожающий крик немцев, идущих в атаку.
Только после этого Кос захлопнул люк. Танк, раздавливая грядки, прополз несколько метров вперед, выбрался из-под низких веток яблонь, набухавших липкими почками. В перископ видно было пеструю цепь идущих во весь рост и стреляющих немцев. Прошла еще секунда-другая грозного молчания, и вдруг «Рыжий» на максимальной скорости открыл огонь из орудия и из сопряженного с его стволом пулемета. С небольшим запозданием заговорил и нижний «Дегтярев».
Первый же снаряд попал удачно — фонтан разрыва заслонил атакующих на левом фланге. Следующие снаряды, посылаемые все время правее, разметали цепь. Ручные пулеметы плотными очередями вдавили людей в борозды — они прижались касками к щетине прошлогодней стерни.
Еще с минуту командиры отделений пытались перекричать орудие, поднять цепь в атаку. Если бы им это удалось, у них был бы, может быть, шанс выиграть, потому что оставалось преодолеть чуть больше ста метров пространства, но победил страх перед смертью. Первым вскочил один из раненых гитлеровцев и с криком бросился бежать к заросшему склону, за ним побежали остальные.
Эти пятнадцать — двадцать секунд бега по открытому полю стоили им очень дорого — Кос легкими движениями водил стволом, ловил в прицел очередную фигуру бегущего и короткими очередями, тремя-четырьмя выстрелами, останавливал ее бег.
Вихура, наблюдавший за боем в свой перископ, расстегнул ларингофон, чтобы командир его не услышал, и наклонился к Лидке.
— Ты хорошая, боевая, а вот сердечко янтарное отдай...
