Белла ответила ему искренней, страстной любовью. Поспешила в его маленькую грязную квартирку, где впервые в жизни ее качественно оттрахали. Молодой актер не знал устали, был до мозга костей предан выбранной профессии и так сжился с ролью, что едва не поверил в собственную влюбленность. Он даже подарил Белле браслет от Гаччи, который она хранила у себя как свидетельство своей первой страстной влюбленности. А потом он попросил ее посодействовать в получении роли в одном из фильмов «Три-калчур студиоз». Но его ждало жестокое разочарование: Белла прямо заявила ему, что не имеет никакого отношения к делам мужа. Они поссорились, и актер исчез из ее жизни. Белла скучала по нему, скучала по грязной квартирке, по рок-музыке, но еще в молодости ее отличало здравомыслие, которого с годами только прибавилось. И впоследствии она стала выбирать любовников с тщательностью комика, выбирающего шляпу.
С годами она стала большим специалистом по актерам, отдавая предпочтение талантливым. С ними ей было интереснее. Талант зачастую сочетался с умом. И она способствовала их карьере. Но никогда не обращалась непосредственно к мужу, понимая, что это будет ошибкой. Мозес Вартберг восседал на вершине Олимпа и не мог тратить время на такую мелочовку. Нет, Белла шла к одному из вице-президентов. Расхваливала талант актера, которого случайно увидела в маленьком любительском театре, ставящем Ибсена, настаивала на том, что лично она с актером незнакома, но не сомневается, что он окажется полезен студии. Вице-президент записывал имя, и актер обычно получал маленькую роль. Конечно же, об этом стало известно. А у Беллы Вартберг разыгрался аппетит. Она трахалась с кем угодно и где угодно, поэтому, когда она входила в кабинет одного из вице-президентов, тот беседовал с ней исключительно в присутствии секретаря.
Все трое ви-пи полагали, что Белла Вартберг может помочь им укрепить свое положение, или просто чувствовали, что хорошие отношения с женой босса уж во всяком случае не помешают. Особенно преуспел в этом Джефф Уэгон. Иной раз даже знакомил ее со специально подобранным молодым человеком. Когда мужчины Белле приелись, она переключилась на дорогие магазины для женщин на Родео, приглашала красивых старлеток в закрытые рестораны, скрываясь за зловещего вида огромными солнцезащитными очками.
Благодаря тесным отношениям с Беллой Джефф Уэгон считался фаворитом в гонке за место Мозеса Вартберга при уходе последнего на заслуженный отдых. Но как отреагировал бы Мозес Вартберг, узнав, что его жена Белла стала Мессалиной Беверли-Хиллз? Обозреватели колонок светской хроники не упускали случая упомянуть про похождения Беллы. Вартберг не мог оставаться в неведении. Слишком широкую они получили огласку.
Как обычно, Мозес Вартберг удивил всех. Абсолютно не реагируя. Лишь изредка он мстил любовнику и никогда — жене.
Первый раз это произошло, когда молодой парень, звезда рок-н-ролла, громогласно сообщив о своей победе, назвал Беллу Вартберг «шизанутой старой мандой». В устах звезды рок-н-ролла эти слова прозвучали как высший комплимент, тогда как Мозес Вартберг воспринял их как оскорбление. За альбом музыкант получал в десять раз больше, чем за характерную роль в фильме. Но уж больно ему хотелось полюбоваться собой на экране, обратить в явь мечту каждого американца. В день просмотра он пришел в зал в сопровождении целой свиты других музыкантов и подружек. Там же присутствовали все звезды «Три-калчур студиоз». И, естественно, все кинокритики.
Звезда рок-н-ролла смотрел, смотрел и смотрел на экран. Ждал, ждал и ждал. Но себя он так и не увидел. Эпизод, в котором он принимал участие, остался на полу монтажной.
Свой переход из продюсеров в руководители киностудии Мозес Вартберг отметил блестящим маневром. За долгие годы работы он заметил, какую ярость вызывают у киномагнатов те внимание и восторженный прием, которыми во время вручения наград Академии наслаждаются актеры, сценаристы, режиссеры и продюсеры. Их выводил из себя тот факт, что они как бы оставались ни при чем, а все заслуги за созданный ими фильм отходили наемным работникам. В стародавние времена Мозес Вартберг одним из первых поддержал учреждение премии Талберга[17] и вручение ее вместе с «Оскарами». Его стараниями в Положение о премии внесли пункт о том, что вручалась она не ежегодно и получали ее только те продюсеры, которые многие годы демонстрировали высочайший уровень своих работ. Понятное дело, что получить премию Талберга можно было только один раз. В результате многие продюсеры, чьи картины так и не удостоились «Оскара», но обладавшие немалым весом и влиянием в кинобизнесе, получали свою долю известности за счет премии Талберга. Однако руководители киностудий по-прежнему оставались обделенными. И тогда Вартберг предложил учредить Гуманистическую премию, которая вручалась бы за выдающийся вклад в дело процветания киноиндустрии и человечества. Два года тому назад этой премией наградили и Мозеса Вартберга, который и принял ее на глазах ста миллионов американских телезрителей. Награду вручал японский режиссер. По той простой причине, что у любого известного американского режиссера при вручении премии лицо перекосило бы от злобы (во всяком случае, Доран, рассказывая о награждении, меня в этом заверил).
В тот вечер, когда Мозес Вартберг получил премию, двое сценаристов от ярости слегли с сердечным приступом. Актриса выбросила телевизор из своего люкса на четвертом этаже отеля «Беверли-Уилшир». Трое режиссеров вышли из Академии. Но Мозес Вартберг остался лауреатом Гуманистической премии. Как метко выразился один сценарист, с тем же успехом заключенные концентрационного лагеря могли отдать свои голоса Гитлеру при определении самого популярного политика.
Именно Вартберг придумал эффективный способ укрощения разгорающейся кинозвезды. Он убеждал молодого актера или актрису купить роскошный особняк в Беверли-Хиллз, а потом тем приходилось сниматься в паршивых фильмах, чтобы расплачиваться по кредиту. Вартберг первым из киномагнатов начал налаживать контакты с Вашингтоном. Политиков развлекали красавицы-старлетки, их поездки и отпуска оплачивались из секретных фондов. Вартберг знал, как обернуть закон себе на пользу. Как с его помощью воровать и обсчитывать. Так, во всяком случае, утверждал Доран. Мне же казалось, что Вартберг — обычный американский бизнесмен.
Наряду с хитростью Вартберга его связи в Вашингтоне также способствовали укреплению позиций «Три-калчур студиоз».
Его враги распускали о нем множество грязных слухов, которые опровергались аскетизмом Вартберга. Говорили, что каждый месяц он летает в Париж, чтобы поразвлечься с малолетними проститутками. Говорили, что он обожает смотреть, как сексом занимаются другие. Что через специальное окошко он наблюдает за происходящим в спальне жены, когда та кувыркается в кровати со своими любовниками. Ни один из слухов не соответствовал действительности.
Впрочем, относительно ума и сильного характера Вартберга двух мнений быть не могло. В отличие от других киномагнатов, он не рвался под свет юпитеров, на экраны телевизоров, на страницы газет. За исключением одного случая: когда он получил Гуманистическую премию.
* * *
Доран въехал на автостоянку «Три-калчур студиоз». Киностудия впечатления не производила. Обычные бетонные коробки, словно в какой-то промышленной зоне. Места на специальной стоянке для нас не нашлось, поэтому пришлось парковаться в платной зоне. Шлагбаум поднимался автоматически, после того как в щель бросали четвертак.
Я подумал, что произошло это случайно, из-за ошибки секретаря, но Доран разъяснил мне, что это один из стандартных приемов Мозеса Вартберга, направленных на то, чтобы поставить писателя на место. Ни со звездами, ни с режиссерами такого не допускалось. Я рассмеялся, сказал Дорану, что он параноик, но, пожалуй, во мне начало закипать раздражение.
В главном здании охранник, узнав наши фамилии, позвонил в секретариат, чтобы удостовериться, что нас ждут. В холле появилась секретарь, и вместе с ней мы поднялись на верхний этаж.
Должен признать, обаяние Джеффа Уэгона произвело на меня впечатление. Я знал, что ему нельзя доверять, что он мошенник, но казалось, что другим он просто и быть не может. Никто же не удивляется, находя на тропическом острове несъедобный экзотический фрукт. Мы сели перед его столом, мой агент и я, и Уэгон попросил секретаря ни с кем его не соединять. Чтобы потрафить нам. Но, должно быть, не произнес тайного словечка, потому что за время нашего разговора как минимум трижды брал трубку.
С Уэгоном мы провели полчаса. Он рассказывал забавные истории, в том числе и о девушке из Орегона, которая полоснула его по яйцам. «Если бы она лучше справилась с этим делом, — сказал Уэгон, — то в последующие годы сэкономила бы мне немало денег и освободила от многих забот».
