Взявшись за руки, они вышли из отеля. Они молча шли по улице, время от времени посматривая друг на друга. Ной чувствовал на себе сдержанные, одобряющие взгляды солдат, мимо которых они проходили, — у них не было ни жен, ни девушек, и им не оставалось ничего другого, как напиться.
Дом, где помещались меблированные комнаты, давно нуждался в покраске. Крыльцо заросло диким виноградом, а нижняя ступенька была сломана.
— Осторожно, — предупредила Хоуп, — не провались, не хватает тебе только сломать ногу.
Дверь открыла хозяйка. Это была худощавая старуха в грязном сером фартуке. От нее пахло потом, помоями и старостью. Держась костлявой рукой за ручку двери, она холодно взглянула на Ноя и спросила Хоуп:
— Это ваш муж?
— Да, это мой муж, — ответила Хоуп.
— Гм, — промычала старуха и даже не ответила на вежливую улыбку Ноя. Пропустив их в дом, она продолжала смотреть им вслед, пока они поднимались по лестнице.
— Это похуже, чем осмотр, — прошептал Ной, следуя за Хоуп к двери их комнаты.
— Какой осмотр? — спросила Хоуп.
— Я расскажу тебе как-нибудь в другой раз.
Они вошли в маленькую комнату. В ней было одно-единственное окно с треснутым стеклом. Старые обои так выгорели, что рисунок, казалось, был нанесен прямо на стену. Выкрашенная в белый цвет железная кровать вся облупилась, а под сероватым покрывалом явственно вырисовывались бугры. Но Хоуп уже успела поставить на туалетный стол стакан с букетиком нарциссов, положила щетку для волос — символ семейной жизни и цивилизации — и поставила небольшую фотографию Ноя, снятого в дни их летнего отдыха. Он стоит в свитере среди цветов и смеется.
Они испытывали смущение и избегали смотреть друг на друга.
— Мне пришлось показать хозяйке свидетельство о браке, — нарушила молчание Хоуп.
— Что? — переспросил Ной.
— Наше свидетельство о браке. Она сказала, что ей приходится стараться изо всех сил, чтобы защитить свое респектабельное заведение от сотни тысяч пьяных солдат, шляющихся по городу.
Ной улыбнулся и удивленно покачал головой.
— Как ты догадалась взять с собой свидетельство?
Хоуп прикоснулась к цветам:
— Я ношу его с собой все время, все эти дни, в своей сумочке, чтобы оно напоминало мне…
Ной медленно прошел к двери и повернул торчавший в замочной скважине ключ. Старый замок противно заскрипел.
— Знаешь, — проговорил Ной, — я семь месяцев мечтал об этом. О том, чтобы запереть дверь.
Хоуп вдруг нагнулась и быстро выпрямилась. Ной увидел в ее руках небольшую коробку.
— Вот посмотри, что я привезла тебе.
Взяв коробку в руки, Ной вспомнил о десяти долларах, предназначенных для подарка, и о записке, которую он нашел на дне вещевого мешка, — оборванном клочке бумаги со злобной надписью «сволочь». Открыв коробку, он заставил себя забыть о пропавших десяти долларах, с этим можно подождать до понедельника.
В коробке было домашнее шоколадное печенье.
— Попробуй, — сказала Хоуп, — могу тебя обрадовать, что пекла его не я; я попросила маму испечь и прислать его мне.
Ной взял одно печенье: у него был настоящий домашний вкус. Он съел еще одно.
— Блестящая идея! — похвалил он.
— Сними ее, — вдруг с жаром проговорила Хоуп, — сними эту проклятую одежду!
На следующее утро они отправились завтракать поздно и после завтрака погуляли по улицам городка. Из церкви шли горожане, ведя за руку одетых в лучшее платье детей, чинно шагавших со скучающим видом мимо клумб с увядшими цветами. В лагере никогда не увидишь детей, и они придавали этому утру какую-то домашнюю прелесть.
По тротуару шел пьяный солдат, изо всех сил старавшийся прямо держаться на ногах. Он свирепо поглядывал на идущих из церкви людей, словно бросая вызов их благочестию и защищая свое право напиваться пьяным с утра по воскресеньям. Поравнявшись с Хоуп и Ноем, он с важным видом отдал честь и бросил на ходу:
— Тес, не говорите военной полиции.
— Вчера один парень в автобусе видел твою фотографию, — сказал Ной.
— Ну и какой отзыв? — Хоуп мягко коснулась пальцами его руки. — Положительный или отрицательный?
— Сад, сказал он, сад в майское утро!
Хоуп, довольная, засмеялась:
— Армия никогда не выиграет войну с такими солдатами, как этот.
— Он еще сказал: «Клянусь богом, я должен жениться прежде, чем меня убьют!»
Хоуп опять было улыбнулась, но вдруг нахмурилась, задумавшись над последними словами. Она ничего не сказала: ведь она могла прожить здесь только неделю, и не стоило терять время на разговоры о подобных вещах.
— Ты сможешь приходить каждый вечер? — спросила она.
Ной утвердительно кивнул головой:
— Даже если мне придется подкупить всех военных полицейских в этом районе, — сказал он. — В пятницу вечером, может быть, я не смогу прийти, но в остальные дни… — Он с сожалением посмотрел вокруг на грязный, запущенный город, весь окутанный пылью, сквозь которую пробивались лучи солнца, с десятью барами, освещавшими улицы ярким неоновым светом. — Жаль, что ты не можешь провести эту неделю в более приличном месте…
— Глупости, — возразила Хоуп, — мне очень нравится этот город, он напоминает мне Ривьеру.
— А ты была когда-нибудь на Ривьере?
— Нет.
Ной искоса посмотрел через железнодорожные пути туда, где изнемогал от зноя негритянский район, на уборные и некрашеные доски домов, стоящих вдоль разбитых дорог.
— Ты права, — согласился он, — мне он тоже напоминает Ривьеру.
— А ты был когда-нибудь на Ривьере?
— Нет.
Они рассмеялись и молча продолжали путь. Склонив голову к нему на плечо, Хоуп спросила:
— Сколько же? Как ты думаешь, сколько?
Ной знал, о чем она говорит, но все-таки переспросил:
— Что сколько?
— Сколько времени она продлится? Война…
Маленький негритенок сидел в пыли и с серьезным видом гладил петуха. Ной искоса посмотрел на него. Петух, казалось, дремал, загипнотизированный ласковыми движениями черных ручонок.
— Недолго, — ответил Ной, — совсем недолго. Все так говорят.
— Ведь ты не станешь лгать своей жене, не правда ли?
— Ни в коем случае, — сказал Ной. — У меня есть знакомый сержант в штабе полка, так он говорит, что, как думают в штабе, нашей дивизии вряд ли вообще придется воевать. Он говорит, что полковник страшно расстроен, потому что он надеялся получить Б.Г.
— Что такое Б.Г.?
— Бригадный генерал.
— Очень я глупая, что не знаю всего этого?
Ной рассмеялся:
— Чепуха! Я обожаю глупых женщин.
— Я очень рада, — сказала Хоуп, — так приятно это слышать. — Они, не сговариваясь, одновременно повернули обратно, как будто все их импульсы исходили из одного источника, и направились к меблированным комнатам.
— Надеюсь, что этот негодяй никогда не получит этого, — спустя некоторое время мечтательно проговорила Хоуп.
— Чего не получит? — в недоумении спросил Ной.
— Б.Г.
Некоторое время они шли молча.
— У меня замечательная идея, — сказала Хоуп.
— Какая?
— Давай вернемся к себе в комнату и запрем дверь. — Она улыбнулась ему, и они, ускорив шаг, направились к меблированным комнатам.
В дверь постучали, и из-за нее послышался голос хозяйки.
— Миссис Аккерман, миссис Аккерман, можно вас на минуточку?
Хоуп сердито взглянула на дверь и, пожав плечами, ответила:
— Я сейчас выйду.
Она повернулась к Ною.
— Оставайся здесь, я вернусь через минуту.
Поцеловав его в ухо, она открыла дверь и вышла. Ной лежал на спине и смотрел сквозь полузакрытые веки на грязный потолок. Его клонило ко сну. За окном подходил к концу навевавший дремоту теплый воскресный день, где-то далеко раздавались свистки паровозов и слышны были голоса томящихся от скуки солдат, напевающих знакомую песенку: «Веселиться и любить ты умеешь, любишь леденцами угощать. Ну, а деньги ты, дружок, имеешь? Это все, что я хочу узнать». Сквозь дремоту до Ноя дошло, что он слышал эту песню раньше. Он вспомнил Роджера, вспомнил, что его уже нет в живых, но тут мысли его оборвались, и он уснул.
Он проснулся от скрипа медленно открываемой двери. Чуть приоткрыв глаза, он увидел стоящую перед ним Хоуп и нежно улыбнулся.
— Ной, — сказала она, — тебе придется встать.
— Погоди, — ответил он, — еще рано. Иди ко мне.
— Нет, — сказала она, и ее голос звучал решительно, — вставай сейчас же.
Ной поднялся и сел в постели.
— Что случилось?
— Хозяйка требует, чтобы мы сейчас же оставили ее дом.
Ной встряхнул головой, стараясь понять, в чем дело.
— Ну-ка повтори, что ты сказала.
— Хозяйка требует, чтобы мы оставили ее дом.
— Дорогая, — терпеливо проговорил он, — ты, должно быть, что-то перепутала.
— Я ничего не перепутала. — Лицо Хоуп выражало с трудом сдерживаемое волнение. — Все совершенно ясно. Нам придется отсюда уйти.
