— Я знаю, где лежит «Альмиранта», Чед, — сказала я. — В кошмаре у меня прояснилась память. Когда мне было… наверное, лет четырнадцать, дядя Генри и тетя Мод поехали в морское путешествие, которое тете рекомендовал врач после приступа лихорадки. Меня оставили на попечение няни, Мэй, жены Дэниела. Я любила ее так, будто она была моей матерью. Однажды, когда день выдался безветренный, Дэниел взял нас обеих в плаванье на рыбачьем катере. У нас был пикник, Дэниел устроил мне купальню и навес, и вот тогда я впервые плавала в действительно глубокой воде. Мы вышли в море на северо-восток от Очо Риос и проплыли восемь миль. Тогда Дэниел рассказал мне о так называемом Восьмимильном рифе.
У Чеда на лбу появилась небольшая морщина.
— Мы с Сэмом изучали Адмиралтейскую карту этого района весьма подробно. Вблизи этого побережья глубины увеличиваются неожиданно и резко, и никакого намека не риф там нет.
— И не должно быть, потому что это не риф в действительности. Это — плато метров в сто длиной и столько же шириной: может быть, вершина очень крутой подводной горы или мертвого вулкана. Она не представляет опасности для кораблей, потому что лежит на глубине 27–29 метров от поверхности, много глубже, чем находится киль у самых больших лайнеров. Поэтому плато не нанесено на карты, и, возможно, я единственный человек в мире, который знает о его существовании.
Чед пристально посмотрел на меня.
— Ты это серьезно?
— Да, совершенно. Плато такой площади на глубине в тридцать метров может быть обнаружено только с помощью прибора, который улавливает отраженный от поверхностей звук, а даже телеграфный кабель субмарины оказывается выше этой поверхности. Однако Дэниел нашел этот риф. Он испытывал лодку, которую изготовил, и так случилось, что он остановился как раз над поверхностью рифа, решив опустить лебедочный якорь на полную длину троса. Когда якорь лег на твердую поверхность, Дэниел решил спуститься под воду вслед за ним. Вот так он открыл этот риф. Не знаю, нашел ли он останки затонувшей «Альмиранты» как раз тогда или позже, но я уверена, что она лежит там, на восьмимильном рифе.
— Разве поверхность и останки не видны сквозь воду?
Я покачала головой.
— На большой глубине темно, а там еще произрастают водоросли. Даже при полном штиле в тот день я ничего не увидела сквозь толщу воды. Дэниел, конечно, ничего не сказал мне об останках корабля, он только сказал, как открыл восьмимильный риф, и добавил, что это будет наш общий секрет.
Чед прижал пальцы к глазам, будто стараясь сфокусироваться на какой-то мысли.
— Каким образом твой кошмар подсказал тебе, что «Альмиранта» лежит именно там? — спросил он.
— Кошмар заставил меня вспомнить, Чед, — я пыталась говорить спокойно, чтобы ему не передалась та мертвящая пустота, которую я ощущала, — что при кораблекрушении «Кейси» Дэниел висел на спасательном канате, а я была прижата его же канатом к палубе, поэтому глядела на него сверху вниз. Когда он понял, что единственный путь освободить меня — это обрезать свой спасательный канат, он что-то очень настойчиво несколько раз прокричал мне. Я была в таком ужасе от его намерения, что мой мозг отказывался понимать слова, но они, видимо, вошли в подсознание, а теперь всплыли. Сегодня ночью в кошмарном сне я услышал их вновь. Он повторял: «Восьмимильный риф… скажи мистеру Локхарту… восьмимильный риф…»
Чед открыл глаза.
— Он повторял мое имя перед смертью?
— Да, Чед. Ты знал об «Альмиранте» и золотых монетах, я знала, где находится восьмимильный риф. Он надеялся, что я скажу тебе — а ты поможешь мне.
— Но каким образом ты могла сказать это мне? И не мог же он думать об этом перед самой смертью…
Я не могла унять дрожь в голосе, когда ответила:
— Именно обо мне он и думал, отдавая свою жизнь ради моей. Он верил, что я выживу, если взберусь по скале наверх. Он знал, что я осталась без крова и денег. Он любил меня, Чед, и эти слова были все, что он мог оставить мне перед смертью — в отдаленной надежде, что я когда-нибудь отыщу тебя и открою его секрет — а ты в ответ поможешь мне.
Наступила долгая тишина. Я пошла к своему туалетному столику, расчесала волосы и отыскала ленту, чтобы завязать их за спиной. В зеркало я видела, что Чед смотрит в пол и хмурится. Я ожидала, что он обрадуется, поэтому была озадачена. Наконец, он сказал:
— Кейси, море огромно. Вероятно, на то, чтобы найти это место, уйдут годы.
Я обернулась к нему:
— Да. Это так.
— В таком случае, как Дэниел определял это место?
— Он объяснил мне это в тот день, когда мы поплыли на пикник, и я не забыла этого. С этого расстояния можно видеть гору Диаболо и высокие пики над Очо Риос, если, конечно, хорошая видимость. Глядя в трубу, можно рассмотреть дом Дэниела, церковь на Лаки Хилл, еще одну — в Клермонте. У Дэниела были две особые метки. Если церковь на Лаки Хилл окажется на двухсекундной отметке к западу от южной оси, а его дом — на отметке двести двадцать два градуса — значит, ты находишься в круге диаметром в полмили, внутри которого окажется риф. Можно потратить час-два на отыскание конкретного места. Отметки легко запомнить, потому что все они содержат цифру 2.
— И ты смогла бы отыскать это место, Кейси?
— Да. — Я вновь обернулась к зеркалу и приложила ладонь к сердцу, чтобы заглушить невыносимую боль. — Да, я смогу найти твой корабль с сокровищами, Чед.
Снова наступило еще одно долгое молчание: Чед сидел, задумчиво глядя в пространство. Наконец, он очнулся от своих мыслей, поднялся и подошел ко мне.
— Нам нужно обдумать все это, — сказал он и мягко положил руки мне на плечи. — Ты теперь в порядке?
— Да, вполне. Спасибо. Возможно, теперь меня перестанут терзать кошмары, поскольку я вспомнила слова Дэниела.
— Это будет большое облегчение. Оставь газовую лампу, а двери наших спален мы откроем настежь. Надеюсь, остаток ночи ты проведешь спокойно, но позови меня, если будет нужно.
— Спасибо тебе, Чед. Ты очень добр.
Он остановился в дверях и посмотрел на меня. Я увидела в его глазах то же загадочное, почти недоумевающее выражение, которое видела много лет назад в Ферн Галли.
— Хотел бы я знать, что затевает Леди на этот раз, — сказал он и вышел.
Лишь через некоторое время я поняла, что под «леди» он подразумевал его старую подругу — Леди Судьбу, чьей излюбленной жертвой он себя считал.
* * *
На следующий день я рассказала эту историю Лайзе, когда приехала к ней в агентство. Когда мы вернулись домой, я, к немалому своему удивлению, обнаружила, что Чед не сообщил об этом Сэму. Я не знала, правильно ли поступила, сказав об этом Лайзе, и сразу же пошла в комнату Чеда. Он собирался в клуб.
