Меня очень интриговало поведение Чеда за карточным столом. Некоторые джентльмены выказывали то восторг, то разочарование, то триумф, то отчаяние — в зависимости от того, выигрывали они или проигрывали. Чед же всегда сохранял на лице одно и то же выражение любезности и некоторой мечтательности, будто его мысли были далеко отсюда. Я сказала это однажды вечером Лайзе и Сэму, когда мы обедали без Чеда: он играл в клубе.
Сэм рассмеялся.
— Именно так он выглядит, когда очень сконцентрирован, и поверь мне, милая, концентрироваться в мыслях лучше Мелюзги никто не умеет. Он помнит каждую карту, он делает расчеты по каждой участвовавшей в игре карте, так что еще к середине кона он уже знает, что у кого есть. То же самое в покер. Каждый раз, как дилер подхватывает карту и кладет ее на дно колоды, Чед отслеживает путь этой карты, пока она вновь не окажется в игре. Так, Лайза?
Она улыбнулась и кивнула.
— Это дает ему большое преимущество. Я видела, как он берет колоду, быстро пробегает по ней взглядом, а затем может пересказать очередность карт, не заглядывая в колоду.
— Привык этим заниматься, когда еще был мальцом, — хмыкнул Сэм. — Он умудряется мало проигрывать даже тогда, когда идет не та карта или у него плохой партнер. Дай ему достойные карты или достойного партнера — и он выиграет. А дай ему и то и другое — так он последнюю рубашку снимет. Плохо, что он ни во что не ставит эти деньги и только оплачивает ими эти древние долги.
Это было правдой: Чед был равнодушен к выигрышам и проигрышам каждого дня. В первое время он дважды проигрывал, но не много. Когда я выразила огорчение, он лишь пожал плечами.
— Это лишь часть математического уравнения, Кейси. Плохих игроков в этот раз не было, но из всех возможных я вышел на наихудших партнеров, и мне выпали плохие карты. Проиграться лишь на двадцать фунтов к концу вечера — это вполне удовлетворительный результат.
К концу шестой недели его суммарный выигрыш составил тысячу пятьсот фунтов по отчислении всех расходов на аренду и обслуживание дома.
Кроме этих двух вечеров в неделю, в моей жизни все шло по-прежнему, за исключением того, что Лайза решила вообще не открывать агентство в субботу. Она заявила, что суббота малодоходный день, но я поняла, что она сделала это из-за меня, поскольку считала, что я слишком много работаю. К моему удовлетворению, Сэм больше не смотрел на меня с обожанием, и никто из нас ни разу не упомянул о той ночи, когда он явился пьяным. У меня теперь не возникало чувство неловкости, когда мы оставались наедине; я убедилась, что была права, когда разгадала природу его страсти ко мне.
Единственное, что омрачало мое благополучное существование — это возобновившиеся по ночам кошмары; вернее, тот же кошмар, который привиделся мне перед самым нашим прибытием в Англию. Это было видение, в котором Дэниел в виде скелета подплывал ко мне в воде и, казалось, пытался сказать что-то. Я просыпалась от ужаса и долго не могла успокоиться. Мне стало бы легче, если бы могла рассказать кому-нибудь об этом, но мне не хотелось обременять своих друзей.
В середине марта Сэм поехал в Испанию. Через три недели он вернулся, полный энтузиазма, и сообщил, что продал свою долю в проекте за неожиданно большую цену. В ответ на традиционный вопрос Лайзы, беден он или богат, он сообщил, что большую часть своего дохода потратил на приобретение доли в концерне по производству шерри, и поэтому не богат, но окей.
Однажды, Чед постучал в дверь моей комнаты в доме на Сент-Джеймс-сквер и сказал:
— Я иду вниз, Кейси.
Каждый вторник и четверг мы уезжали в Лондон. Чед убеждался, что к карточной игре все готово, я составляла меню и проверяла все ли в порядке.
К четырем часам все должно было быть готово, и мы расходились по своим комнатам. После ванны я сама причесывалась, выбирала платье на вечер и к пяти часам спускалась вниз. Чед обычно бывал готов на пять минут раньше, поэтому он заходил за мной, и мы вместе шли встречать гостей.
Я любила эти лондонские дни, прогулки до станции вместе с Чедом, поездки и разговоры в пути, подготовки к приему и ожидание гостей.
Лайза мудро заметила, что мы должны иногда вместе проводить досуг, чтобы создать нужную атмосферу приема. Мы обычно сидели в зале за чаем или читали газеты и журналы, но чаще просто разговаривали. Во второй вторник апреля случилось нечто непредвиденное. Я была уже почти готова и пыталась застегнуть довольно тугой замок на своем золотом браслете, когда Чед, как обычно, постучал в дверь.
— Подожди, Чед, сейчас выхожу, — я пошла открыть дверь.
Он улыбнулся, увидев меня.
— Зеленое платье — мое любимое, Кейси. Ты выглядишь великолепно.
— Спасибо тебе, дорогой Чед. Думаю, мне оно тоже больше всего нравится. Помоги мне застегнуть браслет. Я уже давно с ним борюсь.
— А, браслет Дэниела. — Он взял его у меня и внимательно осмотрел. — Обычно ты одеваешь его по особым случаям.
— Да, сегодня день рождения Дэниела. Я хотела надеть его в память.
— Конечно, нужно надеть.
Я вытянула запястье, и он внезапно улыбнулся.
— Это напоминает мне день, когда мы надевали колесо на ось тележки, а потом ты застегнула мне манжеты.
В тот же момент то же самое воспоминание ясно возникло и перед моим мысленным взором, и, казалось, время застыло. Я чувствовала, как пальцы Чеда касаются моего запястья, как близко от меня его склоненная голова, как почти касается моего его мускулистое тело. Я слышала его холодноватый голос, видела дымчато-серые глаза и опущенное веко. За его неторопливыми движениями скрывалась страстная натура.
Я наблюдала за его пальцами, которые сомкнули створки замка на браслете, и какая-то странная теплая волна поднялась у меня внутри. Прикосновение его пальцев породило во мне желание. Да, желание, которого никогда прежде не знала и никогда, казалось, не могла бы ощутить; то самое желание, которое Шеба пыталась описать мне в день нашей встречи в Очо Риос, когда мы сидели с ней, глядя на море, а она рассказывала, что такое замужняя жизнь.
Я хотела дотронуться до лица Чеда и поцеловать его в губы, хотела обвить его руками, хотела, чтобы он обнял меня и прижал к себе. Я никогда не думала, что такие чувства войдут в мою жизнь после всего, что я перенесла от Оливера; и я удивилась силе этих чувств.
Голова моя была будто в тумане, сознание плыло, и меня озарило, что я люблю человека, назвавшегося моим мужем. Где-то внутри я осознавала, что давно любила Чеда, но лишь сейчас ясно поняла это.
Он нажал на застежку, а затем взглянул на меня.
— Ну вот. Теперь надежно. — У него изменилось выражение лица: — Что с тобой, Кейси? У тебя будто жар, и глаза… Не знаю, право. Наверное, и глаза как-то особо блестят. Ты не больна?
