«В служении Мардуку я ходил походами в дальние края, через необозримые горы, от Верхнего моря к Нижнему, по непроходимым дорогам, по тернистым путям, где некуда было поставить ногу и где каждый шаг дается с трудом… Это были дороги жажды. Я сокрушил непреклонных, взял в плен непокорных, я упрочил державу, благотворил народу, избавился от злых и строптивых, я принес серебро, золото и драгоценности, бронзу, красное и кедровое дерево, диковинные редкости, плоды лесов и морей в свой город Вавилон пред очи Мардука».
Валтасару почудилось, что за текстом надписи возникло лицо Навуходоносора и таинственный голос словно вопросил его:
«А что свершил ты?»
Он закрыл лицо руками и пошатнулся. Внезапно до него донеслись какие-то звуки извне, почудились приглушенные шаги. Очевидно, солдаты Эсагилы обнаружили его укрытие.
Вскочив, он принялся раскачивать седьмой по счету камень, глыбу, освященную изваянием величайшего из владык — Навуходоносора. Он еще не настолько обессилел и пал духом, чтобы не попытаться спасти хотя бы свою жизнь. Обхватив плиту руками, он все-таки отодвинул ее. Открылось черное отверстие подземного хода. Пламя осветило стены узкого коридора.
Он готов был скользнуть в проем, как в усыпальницу вошел верховный военачальник в сопровождении нескольких солдат. У Валтасара исказилось лицо и остановилось дыхание, потому что в первый момент он не узнал Набусардара.
Набусардар понял смятение царя и поспешил обрадовать его благой вестью:
— Государь, опасность миновала. Мы пришли, чтобы служить тебе и исполнять твои распоряжения.
Валтасар не понимал его. Он дрожал, по лицу сбегали струйки пота. Царь попытался открыть рот и подать голос, но горло было как заколдованное.
С трудом придя в себя, царь глубоко вздохнул, и плечи его поникли в изнеможении.
— Ох, мне уже казалось, что я не на этом свете, а в царстве Нергала, в стране, откуда нет возврата.
— Твои воины мужественно сражались, царь царей. У тебя превосходная армия. Они доблестно держались здесь и у Хебара.
— Здесь и у Хебара?
— Да. Я усмирил еврейскую общину. Подстрекателя нет в живых.
— Он умер под бичами?
— Как ты и повелел.
— Я больше никого не стану приговаривать к такой казни. Только сегодня я понял, как это ужасно — ждать смерти. Отныне преступников будут казнить только ударом меча. Это так страшно — ждать конца.
Его передернуло, у Набусардара тоже прошел мороз по спине. Факелы в руках его спутников зашипели, пламя их стало меркнуть. Усыпальницу заполнил синеватый сумрак.
* * *
Той же ночью Набусардар объехал весь Вавилон, хотя был до крайности утомлен бурными перипетиями дня. Улицы были безлюдны. Им не встретилось ни одного прохожего.
Он настолько устал, что стоило закрыть глаза, как воля оставляла его и он буквально терял сознание. Силы его были на исходе. Он продвигался со своим отрядом вдоль внутреннего кольца городских стен Имгур-Бел и Нимити-Бел. В ночных сумерках контуры башни Этеменанки вырисовывались то сзади, то впереди них. Они выехали на Дорогу Шествий и очутились в Аибуршабе, где устраивались религиозные празднества. Неподалеку от Аибуршаба и Ворот Иштар высился дворец — цитадель Набопаласара. Повернули к Храмовому Городу, ворота которого были на запоре. За толстыми стенами мирно спали дома и храмы. Среди них и святилище с бесценной статуей Мардука — символом державного величия Вавилона. Потом свернули в сторону Амбарного квартала, к оживленной Торговой улице, и оттуда, берегом судоходного канала Арахту, который соединял Город Городов кратчайшим путем с морем, выехали к Еврейскому кварталу у канала Пикиду.
Оттуда узкой улочкой повернули к Евфрату. Лошади шли неторопливой рысцой, и удары их копыт гулко отдавались в ночной тишине. Улочка упиралась в статую блудницы. Вокруг высились пальмы, под ними, на обочине дороги, расположились продажные женщины. По традиции их бедра были опоясаны веревкой, в медных мисках они жгли косточки маслин в честь своей богини. Они сосредоточенно предавались этому занятию, их словно и не коснулись треволнения дня. Некоторые бросились к солдатам и начали бесстыдно предлагать себя. Полунагие, они хватали коней за гривы и приплясывали. Другие, выстроившись вдоль дороги, играли на тамбуринах и пели. Одна сидела под темно-зеленым кипарисом и тянула мелодию любовной песни:
«Мое сердце — свет, мое сердце — игра и любовь».
Она вызывающе смотрела на Набусардара, но он даже не повернул к ней головы.
Солдаты пустили в ход плетки и безжалостно разогнали женщин.
Подковы снова застучали по мостовой, и дозорный отряд продолжал путь.
Вдогонку им несся разноголосый крик уличных женщин, но потом и он затих. Дольше других был слышен красивый альт, выводивший любовную песню:
«Мое сердце — свет, мое сердце — игра и любовь».
Но вот замер и он, и они наконец выехали на набережную.
Во мраке горделиво возвышалось здание финикийского корабельного сообщества. У его причала покачивались на волнах Евфрата два доверху груженых судна. Они везли в Индию медь из Ливана, терракоту из Кносса, багряницу из Сидона, вино и оливковое масло из Финикии и знаменитую коричную мазь из Вавилона.
Перед отплытием матросы и рабы шли поклониться Молоху, богу разрушительных сил, который испепеляет растения и иссушает источники.
Капище зловещего бога ослепительно светилось огнями. В глубине стояла колоссальных размеров статуя.
Жуткий лик получеловека-полуживотного внушил трепетный страх толпе. Голова, увенчанная бычьими рогами. Разверстая пасть. Могучие руки. Жирное вспученное брюхо. Чрево, как пропасть, в которой гибло все живое.
Статую прикрывала багряная ткань. Ее кровавые отблески струились по туловищу бога. Перед статуей двигались в танце жрицы в одеянии из такой же ткани. У алтаря стояли жрецы в черных ризах и готовились совершить обряд амелюты — человеческого жертвоприношения, на которое был обречен один из рабов.
Когда отряд Набусардара остановился возле храма, жрец как раз велел рабу встать посреди кадильниц, курящихся благовониями, и смочил ему лоб водой — чтобы он очистился. Потом взял с алтаря сосуд с елеем и покропил ему голову — освятил его. Остальные жрецы все это время произносили молитвы. Наконец, храмовый служка поднес к его груди золотую миску и перерезал рабу горло. Из глотки раба вырвался хрип, он зашатался и упал бездыханный к ногам великого бога.
Молох был умилостивлен, и корабли с грузом могли отправляться в путь.
Набусардар с отвращением наблюдал из-за колонн за этим бессмысленным обрядом. Когда раб упал мертвым и жрецы поставили миску с его кровью на алтарь, верховный военачальник, удрученный этой сценой, тронул поводья и двинулся дальше. У моста он свернул на Дорогу Шествий. Улица была вымощена каменными плитами с молитвами Мардуку. При свете звезд Набусардар разобрал надпись на одной из плит:
«Владыки стран и их подданные, вельможи и их рабы, поклоняйтесь мне все, падите передо мной ниц, я ваш властелин, я создал вас».
Перед храмом Семи Демонов они увидели коленопреклонную фигуру девушки. В корзинке у нее было семь жестяных кубков с вином. Она кланялась до земли проклятым богам подземного мира.
Набусардар велел телохранителю окликнуть девушку, потому что в этот час было запрещено находиться на улице.
— Кто ты? — спросил телохранитель. Она испугалась, но ответила:
— Я дочь бывшего управляющего имением Иддин-Сама и приношу молитвы семи демонам.
— Какая мерзость!
— А разве не мерзость то, что богач Син-Эрис лишил моего отца состояния и теперь мой отец, человек благородного происхождения, вынужден делать свечки, чтобы прокормиться? А я, дочь знатных родителей, должна ходить по домам вельмож и униженно предлагать свечи? Разве это справедливо, господин?
— Я ничего не знаю о тяжбе твоего отца, но мне приказано предупредить тебя, что в этот час находиться кому-либо на улице запрещено.
— Ты очень любезен, господин, и я знаю, как мне следует себя вести. Я воспитывалась в благородном доме. Я уйду, позволь мне только поставить семь этих кубков богам зла. Я принесла им нику, жертвоприношение вином. В преисподней они страдают от жажды. Они отблагодарят меня тем, что покарают Син-Эриса.
Она повернулась к статуям и принялась расставлять перед ними кубки.
— Это тебе, Лабарту, посылающая людям страшные сны: я прошу, чтобы ты превратила ночи Син-Эриса в ад… А это вам, Утуку и Алу, вызывающие спазмы в горле и смертельное удушье. Задушите Син-Эржа за то злодеяние, которое он совершил над нами… Это тебе, Лилитуя, насылающая на людей безумие. Нашли безумие и на Син-Эржа, чтоб не знать ему больше ясных мыслей…
— Довольно! — не выдержал телохранитель Набусардара, — Син-Эрис. занимает высокий пост на службе у царя. Ты позоришь слугу царя и призываешь кару на его голову!
