И он хлестнул ее плетью, даже не спросив позволения у Набусардара.
— Отправить ее в тюрьму?
Набусардар молчал, а девушка запричитала:
— За что, господин? Я искала справедливости и у судей, и у защитника Вавилона, божественного Мардука. Судьи прогнали меня, как собаку. А служители Мардука обошлись со мной хуже, чем с последним из рабов. И после этого ты удивляешься, господин, что я прошу о помощи злых демонов? Но если ты так мудр, господин, назови мне имя того бога, который исправит несправедливость, причиненную нам Син-Эрисом. Я буду денно и нощно молиться ему, взывая к его могуществу.
— Ты оскорбила Мардука!
Он повернулся к Набусардару.
— Она оскорбляет Мардука и богов Вавилона, светлейший. Ты позволишь примерно наказать ее?
Набусардар устало посмотрел на него, ничего не ответив. Девушка поднялась и прикрыла плечи, словно заранее защищаясь от плетей.
— Не надо, — произнес Набусардар. — Едем поскорей, мне что-то нехорошо.
Телохранитель внимательно взглянул на него. Лицо Набусардара было серым, как поле после жатвы…
— Ты болен, светлейший. Вернемся в дом командования.
— Нет!
— Куда же ты собираешься ехать, Непобедимый?
— Продолжим обход, я хочу убедиться, что все в порядке.
Они миновали еще несколько улиц и площадей и остановились у подножья холма Колая. Воздух был напоен благоуханием роз и глициний. Склоны холма были увиты виноградом, а дороги обсажены тамариском. Клумбы желтели лилиями, а над искусственным водоемом колыхались узколистые травы со спящими на них бабочками и стрекозами. На миртах дремали улитки. Перед холмом тянулись рощи гранатовых деревьев и кипарисов, а на вершине его грустно склоняли ветви плакучие ивы, в тени которых стоял храм чудесной горы, храм небесной Гулы, богини исцеления/Белые стены храма из мелкозернистого камня были видны издали каждому, кто искал в его стенах приюта и здоровья. Увидев храм, Набусардар спросил:
— Ты веришь в действие этих источников?
— Да, светлейший, — отозвался телохранитель. — Теперь я вижу, куда ты вел меня. Божественная Гула вернет тебе силы.
Они стали медленно подниматься вверх, оставив отряд внизу, у подножья холма, за красивейшими в Вавилоне садами богачей.
Они приблизились к святилищу. В сумерках ночи выступали неясные очертания статуи богини. У ее ног стоял погасший фонарь, а рядом, сидя, дремали жрицы. В водоемах журчала вода, целебная вода источников.
Набусардар остановился и, поворотясь к телохранителю, с натугой проговорил:
— Что со мной? Голова гудит, а тело бьет озноб.
— Ты болен, светлейший.
Набусардар вздохнул и потер изрезанный морщинами лоб.
— Где мы?
— На холме Колая.
— Что нам здесь надо?
— Ты приказал ехать сюда.
— Я приказал? Не помню.
— Быть может, ты хотел попросить богиню Гулу о выздоровлении?
— Не может этого быть, я не верю в богов… У меня мутится рассудок, кажется, будто я падаю с лошади. В глазах темно.
Поводья выпали у него из рук, он покачнулся в седле.
— Светлейший! — вскричал телохранитель.
Набусардар очнулся и с трудом нащупал поводья. Вид у него был крайне измученный, а взор туманный, как созвездье Млечного Пути.
Пойдем к святилищу, жрицы дадут тебе животворной воды. К тебе вернутся здоровье и силы.
Он безропотно позволил увлечь себя к светлому зданию, откуда доносилось журчанье источников. Теперь к этим звукам присоединились рыдания, доносившиеся со стороны статуи. Жрицы в белоснежных одеяниях, припав к ногам богини, каялись, заливаясь слезами. Дни и ночи напролет они поддерживали вечный огонь в фонаре, а сейчас он нечаянно погас.
— Я хочу пить, — сказал Набусардар, когда служительницы богини Гулы поведали ему о своей печали. Одна из них прибавила:
— Без вечного огня и целительные источники не имеют силы.
— Может даже случиться, что тот, кто напьется воды при погасшем светильнике, умрет, — напомнила вторая.
— Принесите же воды, — повторил Набусардар, не внимая этому предупреждению.
Жрицы со страхом подали ему мраморную в прожилках чашу, Набусардар осушил ее до дна.
Все, оцепенев, ждали, что сейчас он соскользнет, бездыханный, по крупу своего скакуна. Но Набусардар глубоко вздохнул, возвращая чашу, и сказал уже бодрее:
— Благодарю вас. Вода освежила меня. Мне уже лучше.
— Что будем делать дальше, Непобедимый? — спросил телохранитель.
— Поедем обратно. Меня ждут дела.
Они повернули коней и той же дорогой спустились с холма Колая, оставляя позади цветущие лимонные деревья и журчанье источников.
* * *
В доме командования Набусардар отдал подробные распоряжения своим ближайшим соратникам, после чего, измученный и обессиленный, намеревался отправиться на отдых в Борсиппу.
Отдых маячил в его сознании как искупление. Временами ему казалось, что жизнь оставляет его плоть. Больше того, он не мог избавиться от опущения, что в лицо ему веет дыхание Э-урук-габгала, царства теней. Он неподвижно сидел в кресле. Вокруг него — тишина, внутри — смертельная усталость. На лбу и висках выступили капельки пота. Голова потихоньку клонилась вниз, пока он совсем не потерял сознание.
Позвали лекаря. Вместе с ним явились два мага. Они с первого взгляда определили, что в Набусардара вселился этимуа, Злой дух. Когда не помогло даже бузинное вино с толченым порошком солнечного камня, маги раскрыли шкатулку черного дерева и вытащили оттуда глиняную фигурку. Приложили ее к губам Набусардара и произнесли заклинание:
«Ты, одолевший духа-хранителя и вошедший в тело господина, чтобы мучить его, будь проклят и в наказание оставь мышцы, кровь и кости и войди в. глину, обитель и пищу злых духов. Будь проклят. Будь проклят».
Набусардара била лихорадка. Он тяжело дышал.
Маг отнял фигурку от его губ и быстро спрятал в шкатулку, придерживая крышку пальцем, чтобы злой дух не выскочил оттуда. Они были уверены. Что злой демон оставил Набусардара и вошел в глиняную куклу.
Держа шкатулку под мышкой, они произнесли новое заклинание:
«Отныне да пребывает в тебе один только малку, дух-охранитель. Пусть малку не оставляет и оберегает тебя».
Они поспешно удалились и у открытого святилища воинственной Иштар из Арбелы сожгли глиняную фигурку. В огне сгорел вместе с нею и демон, пожирающий мышцы и кости и сосущий кровь.
Набусардар не участвовал в этом ритуале. Магия всегда вызывала у него только недоверие и насмешку. Придя в себя, он спросил:
— Что я пил?
— Бузинное вино, — ответил лекарь.
— Без примесей?
— Без примесей, — неуверенно кивнул тот.
— Как ты думаешь, я уже здоров?
— Здоров, господин.
— В прошлый раз ты говорил, что чистое, без примесей вино туманит разум, но не лечит. Сейчас мозг у меня совершенно затуманен. Зачем ты это сделал?
— Голова у тебя должна быть ясной, Непобедимый, так как…
— Что «так как»?
— Так как я подсыпал в вино солнечный порошок.
— Значит, все-таки подсыпал, — вздохнул Набусардар, — а не говорил ли я тебе, что янтарь не обладает лечебными свойствами?
— Его пили все халдейские правители: Ур-Бан, Гудеа, Ур-Нингирсу, Ур-Гур, Самсуилун, Агукакрими, Куригалсу Первый, Назимуртташ Второй, Мардук-нардим-ахи, Набурнасир…
— Довольно! Я тоже могу перечислить царей всех династий, но я не осмелился бы утверждать, что ясностью разума они обязаны солнечному камню. Напротив, сказал бы я, их мудрость освещала даже камни. Так следует говорить о своих повелителях.
— Меня радует твое красноречие, светлейший. Я вижу, что бузинное вино — превосходное лекарство.
— Бузинное вино и солнечный порошок. Набусардар улыбнулся и хотел погрозить ему пальцем, но рука упала, в глазах потемнело. Во рту было горько, как от полыни, и эта горечь, плотным комком поднимавшаяся откуда-то изнутри, докатывалась до самого мозга, а там рассыпалась в стороны, как стая перепелок. Он сжал голову в ладонях.
— Что с тобой? — перепугался лекарь. Набусардар не ответил.
— Ты утомлен. Я прикажу отнести тебя в носилках во дворец к досточтимой Телкизе.
— Мне надо в Борсиппу, — еле слышно произнес военачальник.
— Тебе нельзя сейчас пускаться в такой длинный путь, да и благороднейшая Телкиза будет беспокоиться, не случилось ли с тобой чего в эти бурные дни.
Он хотел возразить, но почувствовал угрызения совести. Во время боев он даже не вспоминал о ней. Может быть, она нуждалась в его помощи? А вдруг она погибла во время беспорядков?
Он поднялся, решив, что сначала заедет в свой вавилонский дворец.
От носилок он отказался и, приняв несколько капель гаомы, разведенной в молоке, поехал верхом в сопровождении телохранителя и двух воинов.
На холме Гила уже щебетали птицы, и их звонкие трели неслись над пышными кронами деревьев.
— Уже светает, — заметил Набусардар, и это были единственные слова, которые он произнес за всю дорогу до дома.
