class="v">Рани мої постріляні та порубані
Окропи-охолоди…
Гей…
То Середульший Брат теє добре зачуває
Та до Старшого Брата словами промовляє
Гей Братіку ти мій / Старший-милий
Як Голубонько Сивий
Чи ти ж мені віроньки не ймаєш
Чи ти мене на сміх підіймаєш
Чи не одна нас Шабля Турецькая рубала
Чи не одна нас Куля Яничарськая стріляла
Що я маю на собі дев’ять ран рубаних-широких
А чотири стріляних-глибоких
Ой не можу я встати
Тобі Холодної Води дістати…
Гей…
Давай же ми з тобою добре учінімо
Та свого Найменшого Брата попросімо
Нехай же він добре дбає
Хай хоч на вколінка уставає
Та в головах Тонку Військову Суремочку достягає
Та жалібненько грає-виграває…
Гей…
Може будуть Подорожні Козаки проїжжьати
Будуть наші Ігри Козацькії-молодецькії зачувати
Будуть до нас прибувати
Тіло наше козацьке-молодецьке в Чистім Полі ховати
Звіреві-та-птиці на потал ни давати…
Гей…
То Найменший Брат теє добре зачуває
Та до Старших Братів Словами промовляє
Гей ви Братіки ви мої / Старші-милі
Як Голубоньки Сиві
Не єсть це нас Шабля Турецькая рубала
Не єсть це нас Куля Яничарськая стріляла
А єсть це нас Отцева-та-матчина Молитва покарала…
Гей…
Ой коли ми з дому в Охоче Військо виїжжьали
То ми з Отцем-та-з-маткою прощенія не брали
Старшу свою Сестру найгіршими словами угорчали
Ось за це ми Браття найбільший гріх і мали…
Ой коли ж ми будем
У Тонку Військову Суремочку жалібненько грати-вигравати
Будуть Турки-Яничари
наші Ігри Козацькі-молодецькі зачувати
Будуть до нас забігати
Будуть нас стріляти та рубати
Тіло наше козацькеє-й-молодецьке
В Чистім Полі розкидати
Звіреві-та-птиці на потал давати…
Стала Чорна Хмара наступати
Став Дрібен Дощик накрапати
Стали Три Братіки Рідненьких як Голубоньків Сивеньких
В Чистім Полі помірати
Гей…
То полягла голова…
Трьох Братів Самарських…
Коло Річки-Самарки та коло Криниці-Султанки
Слава їх не вмре-не-загине
Отнині і довіку
Слухающим головам на Здоровля
На Многая Літа…
Без всякого преувеличения можно сказать, что эту шекспировскую драму я вынес из своего детства со словами «У Тонку Вiйськову Суремочку жалiбненько грати-выгравати» (тонкую военную дудку), но вот глубокая тайна ее стала для меня раскрываться только в последнее время. Правда, уже на заре туманной юности я потихоньку интересовался своей родословной и, дружа и ссорясь со своими русоволосыми и блондинистыми сверстниками, я как-то задал вопрос бабушке: «А почему мы все такие черные?». Помню, что она лихо на него отпарировала, однако не внеся особой ясности в мою детскую голову: «Мы — другие, Владимир!». Конечно, можно обо всем забыть, все принять и со всем согласиться, как поступали зачастую наши родители и старшие родственники, но это только удобный и, возможно, полезный самообман, который уж никак не предполагает очевидности.
У речки Самарки…
Как известно, казацкая дума вторгается в культурно-исторический контекст Юго-Западной Руси, в то время входившей в Великое Княжество Литовское, только в XVI-м столетии, а дума «О трех братьях самарских» считается одной из самых старинных. Некоторые исследователи полагали, что дума берет свое начало в древнерусских былинах Киевского цикла, но это искусственная концепция, обусловленная политической целесообразностью, которая всегда царит в официальной историографии, переходя и на историю искусства, в чем опять же нет ничего удивительного. Если отказаться от идеи, устанавливающей связь между казацкими думами, древнерусскими былинами, сохранившимися на Русском Севере, куда и мигрировало население Южной Руси, и домонгольским народным творчеством, то думы некоторым образом провисают, как будто бы появившиеся неведомо откуда и вообще из ничего. Но такого, разумеется, не бывает. Однако, посмотрев в сторону степей, пресловутого Дикого Поля, все становится на свои места. И подтверждение тому: и песни современных ногайских акынов, и творчество выдающегося украинского бандуриста, уроженца некогда козацких Кобеляк Полтавской губернии Григория Китастого (1977–1984), написавшего блестящую музыкальную композицию «Голос степей», на мой взгляд, проникающую к глубинным архетипам казачьей души. В последующем синтез тюркской и славянской песенной традиции породил такое уникальное явление, как украинская музыкальная культура, во многом не уступающая итальянской, но эта тема иного исследования. Нам же важно прикоснуться к истоку казацких дум…
Давид Бурлюк. Казак Мамай
И хотя дума «О трех братьях самарских» датируется серединой — от силы началом первой половины XVI-го столетия, но рассказывает она о событиях, которые могли иметь место «на ногайской стороне» у речки Самарки или Самары, левом притоке Днепра в пределах бывшей Екатеринославской губернии, на полвека ранее — в конце XV-го столетия. А ведь это и есть время начала «казакования» в будущем черкасского, каневского и кричевского старосты Евстафия Ивановича Дашкевича, считающегося первым кошевым атаманом Низового Запорожского войска. И что удивительно: на примере этой думы, написанной на южнорусском наречии, легшим в основу украинского языка, мы уже не увидим трех древнерусских богатырей (Илью, Муромца, Добрыню Никитича и Алеше Поповича), бьющихся с «погаными» кочевниками на степных засеках и в чистом поле. Три безымянных самарских брата — это те же самые степные батыры, ушедшие в степь за добычей, «за зипунами» и, следовательно, их недруги турки и татары, порубавшие братьев-казаков, на самом деле суть ровня им, волею случая оказавшаяся на пути крещеных охотников. И что в итоге: дума написана на южнорусском наречии, но культурный код ее совершенно противоположен былинам: здесь речь идет не о защите государства, града (ведь подобной моралью, если вспомним, насыщены былины), а о свободном соревновании братьев разных родов, но, вероятно, одного и того же племени. Полагаю, что подобная культурно-историческая перекодировка, произошедшая вполне естественным путем, не является чем-то исключительным и проявляется в вековой перспективе на примере иных стран и народов. И проницательный высоконапряженный эпический текст думы о трагическом «казаковании» трех степных батыров сводится к тому, что «…нас Отцева-та-матчина Молитва покарала…»; то есть все, казалось бы, в высшей степени прозаично. И хотя в думе упоминается «Охоче Вiйсько», но ясно, что братья пустились в степное приключение втроем на свой страх и риск (только в этом и состоит формальная перекличка с былинными персонажами Киевского цикла Ильей Муромцем, Добрыней Никитичем и Алешей Поповичем). Со своей стороны, мы можем предположить, что братья,
