пункту – «О последних выступлениях оппозиции и нарушениях партийной дисциплины тт. Троцким и Зиновьевым» (докладчиком был намечен Г.К. Орджоникидзе) прилагалось «Постановление Президиума ЦКК ВКП(б) от 24 июня 1927 г. по поводу нарушения партийной дисциплины тт. Зиновьевым и Троцким»[1025].
8 июля Политбюро ЦК ВКП(б), не желавшее дать Объединенной оппозиции основание для заявлений об упорном отстаивании гибельной для китайской революции политики, разработало новые директивы, определившие курс Коммунистической партии Китая на разрыв с правительством в Ухани[1026]. Надо признать, что до Сталина дошли, видимо, вполне обоснованные слухи о том, что кое у кого из его «друзей» было выявлено «покаянное настроение» насчет политики сталинско-бухаринского руководства в Китае. Получив соответствующие «сигналы», ознакомившись со статьей Зиновьева «Контуры грядущей войны», которую Григорий Евсеевич дисциплинировано послал в ЦК ВКП(б) с просьбой о рассмотрении и напечатании, и с директивами Политбюро о выходе из национального правительства в Китае, 11 июля Сталин написал Молотову, что он не сторонник напечатания «невежественной гнусности» бывшего председателя Исполкома Коминтерна. Генсек заявил, что, по его мнению, вскоре придется поставить вопрос о выходе Китайской компартии из Гоминьдана. Сталин написал: «По приезде постараюсь доказать, что наша политика была и остается единственной правильной политикой. Никогда я не был убежден так глубоко и прочно в правильности нашей политики как в Китае, так и в отношении А[нгло]-р[усского] к[омитета], как теперь»[1027]. По всей вероятности, Сталин прежде всего пытался убедить в собственной правоте самого себя. Положение было настолько серьезным, что генсек даже запросил Молотова, когда ему следует приехать в Москву[1028]. Сталинско-бухаринское руководство изменило тактику Компартии Китая буквально в самый последний момент: 27 июля коммунистов исключили из Гоминьдана по инициативе ЦИК Гоминьдана, Компартия Китая была поставлена вне закона, многих коммунистов их сторонников репрессировали[1029]. И всего этого можно было бы избежать, если бы сталинско-бухаринское руководство вовремя прислушалось к Зиновьеву с Троцким.
На Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) Л.Д. Троцкий основное внимание уделил критике политики Политбюро в Китае, обвинив его в поражениях в ходе китайской революции. Он отметил, что международный меньшевизм одобряет китайскую политику Сталина – Бухарина, ссылаясь на «Социалистический вестник». Троцкий заявил: «…сталинской и бухаринской политике зигзагов, недомолвок, обиняков, – политике центризма, – в событиях войны не будет места. Это относится ко всему руководству Коминтерном»[1030]. Троцкий также заявил, что сталинское руководство не в состоянии обеспечить победу СССР в войне. В заключение Л.Д. Троцкий сообщил, что группой бывших военных работников подготовлена программа изменений, необходимых для поднятия революционного уровня и боеспособности армии, и этот документ будет вручен председателю Совнаркома СССР А.И. Рыкову[1031].
И.В. Сталин обвинил Г.Е. Зиновьева в том, что он привел одну директиву Политбюро от 29 октября 1926 г. по поводу военно-политических событий в Китае, однако не упомянул ноябрьскую того же года резолюцию VII Пленума ИККИ об отмене ошибочной октябрьской директивы (вообще-то Зиновьеву с Троцким не нужно было бы ничего отменять, поскольку они изначально предлагали верные решения по китайскому вопросу). Сталин также огласил другие документы Коминтерна и Политбюро с критикой правого уклона в Компартии Китая и о тактике революционного движения после государственного переворота Чан Кайши в апреле 1927 г. Сталин обвинил оппозицию в антиленинских, авантюристических взглядах на китайскую революцию, выразившихся в непонимании ее характера, перспектив и разницы между революцией в Китае и революцией в России, указал на якобы неправильность отношения оппозиции к блоку Китайской компартии с Гоминьданом. Сталин также защищал необходимость сохранения Англо-русского комитета (генсек назвал его Англо-советским комитетом единства) как канала связи с английскими профсоюзами – для создания единого фронта рабочих против капитала, против войны и интервенции. Оппозиция настаивала на разрыве с Англо-русским комитетом, указывая на предательскую роль Генсовета тред-юнионов[1032].
На требование Г.И. Зиновьева напечатать его статью «Контуры грядущей войны…» ответил А.И. Рыков: «Не печатаем потому, что ее значение не лучше, а хуже белогвардейских статей, для которых, как т. Зиновьеву известно, свободы слова диктатура пролетариата не предоставила»[1033]. Рыков подверг критике оппозиционную платформу и персонально Троцкого и Зиновьева за их «клемансизм», бездоказательно обвинил оппозицию в организации второй партии в Германии. Алексей Иванович имел в виду группу Рут Фишер – Маслова[1034], о которой и сам Зиновьев говорил в 1925 г., что в 1924 г. «…мы решили помочь левым взять на себя руководство партией, несмотря на присутствие в их лагере Маслова и Рут Фишер. Ничего другого не оставалось»[1035]. Руководству Коминтерна, в то время, когда во главе мирового коммунистического движения действительно стоял Зиновьев, пришлось пойти на поддержку левых за неимением лучшего варианта. Обвинения Рыкова 1927 г. были некорректны.
Обсуждение 4‐го пункта повестки дня Пленума Цека – «О последних выступлениях оппозиции и нарушениях партийной дисциплины тт. Троцким и Зиновьевым» – было длительным и жарким. С докладом по «должности» председателя ЦКК ВКП(б) выступил Г.К. Орджоникидзе. Серго отметил, что Троцкий ведет борьбу в партии с 1923 г., а после перехода в Зиновьева и Каменева на позиции Троцкого пытается подменить ленинизм троцкизмом. Орджоникидзе напомнил, что оппозиция нарушила свое обещание, данное в заявлении от 16 октября 1926 г., прекратить фракционную деятельность, поддержку оппозиционных групп «в секциях Коминтерна (группы Рут Фишер – Маслова, Урбанса в Германии, группы Суварина во Франции и других, исключенных из секций (компартий) Коминтерна и из ИККИ». Серго обвинил Троцкого и Зиновьева со товарищи в попытке снова навязать партии дискуссию об отношении к китайской революции и об Англо-русском комитете, выступая на различных партийных активах, а также привлекая к участию и беспартийных. Особое место в докладе председателя ЦКК и выступлениях всех сторонников большинства заняла демонстрация на Ярославском вокзале по случаю проводов И.Т. Смилги в Хабаровск[1036].
Поскольку основное содержание дискуссии исчерпывающим образом изложено И.И. Кудрявцевым в предисловии к его авторскому сборнику документов о Пленуме, отсылаем интересующихся к тексту И.И. Кудрявцева и самому сборнику[1037] и переходим к финалу дебатов по ключевому внутриполитическому вопросу в высшем большевистском органе.
В.М. Молотов обвинил оппозицию в призывах к «повстанчеству против партии и советской власти», то есть к восстанию. 4 августа группа из 13 оппозиционеров – членов ЦК и ЦКК: Каменева, Раковского, Смилги, Соловьева, Бакаева, Петерсон, Пятакова, Лиздиня, Троцкого, Зиновьева, Евдокимова, Муралова и Авдеева – выступила с заявлением по поводу речи Молотова о «повстанчестве» оппозиции. Троцкий и Зиновьев со товарищи констатировали, что слова Молотова были частью «плана, давно и хорошо продуманного»[1038]. По мнению «13‐ти», слова Молотова означали, что «…ядро сталинской фракции» стремилось «приучить партию к мысли о разгроме оппозиции»[1039]. Авторы записки отрицали попытку создания «второй партии», но констатировали: «…безусловная правда, что сталинская фракция раз и навсегда хочет подчинить себе партию методами не только партийного, но и государственного аппарата»[1040]. «Неправда, будто путь оппозиции ведет к восстанию против партии и советской власти, – констатировали авторы записки. – Зато неоспоримая правда, что сталинская фракция на пути достижения своих целей холодно наметила развязку физического разгрома»[1041]. Зиновьев и Троцкий со товарищи заявляли, что
