собственным словам, во время дискуссии с Л.Д. Троцким И.В. Сталин сдерживал порывистого Г.Е. Зиновьева, так сам Л.Д. Троцкий во времена Объединенной оппозиции стал сдерживать ничуть не изменившегося импульсивного ленинского соавтора, который оставался прежде всего партийным «литератором», так и не сделавшись тактиком. Точная цитата: «На нас здесь произвело во время Пленума такое впечатление, что Стал[ин] и Ко
побаиваются того положения, какое создается в Германии. […] Сталин боится, что во Фр[анции], Англ[ии], Польше, Италии создадутся и окрепнут наши группы. Это факт. Он говорил об этом прямо. Сталин может предать Тельмана и предаст его, если мы будем работать как следует и завоевывать рабочих. Не нужно только нервничать, форсировать, поддаваться на “левизну” Сапроновых, которые в этой ситуации невольно помогают планам Сталина»[1062]. Все бы хорошо, за исключением одного: Троцкий научился выжидать слишком поздно.
Недовольство заявлениями, сделанными в начале августа 1927 г. 13 деятелями Объединенной оппозиции, выразил в своем письме троцкист Иоффе, а по факту абсолютную правоту Адольфа Абрамовича первым пришлось признать Зиновьеву: на работу в Турцию был направлен Сафаров, которого в эмигрантских кругах стойко считали причастным к убийству царской семьи. Григорий Евсеевич апеллировал к руководству ВКП(б), однако тщетно. 27 августа Зиновьев направил в ЦК ВКП(б) второе заявление по поводу видного деятеля Новой оппозиции:
«Ваш ответ на наше письмо по поводу ссылки т. Сафарова в Константинополь является новым выражением того режима, против которого так настойчиво предупреждал Ленин и против которого мы боремся и будем бороться. На наше указание на то, что недопустимая сама по себе ссылка т. Сафарова в Константинополь осложняется в отношении его лично тем, что белогвардейцы связывают его имя с цареубийством, вы позволяете себе говорить “о недостойном и порочащем звании коммуниста мотиве от трусости”. Более немотивированную грубость трудно себе вообще представить! С какого это времени заботы о жизни товарища, которую подвергают опасности без всякого смысла, являются “мотивом от трусости”?! Мы, со своей стороны, не считаем, что мужество за счет других, не оправдываемое интересами партии, есть большевистское мужество. Мы, со своей стороны, не считаем избытком мужества поведение Сталина – Молотова, ссылающих ряд товарищей, относительно которых они знают, что перед XV съездом эти товарищи будут энергично, по-большевистски, разоблачать небольшевистскую политику Секретариата ЦК.
Вы приводите краткий список наших заграничных представителей, которые, по вашим словам, подвергались и подвергаются той же опасности. Вы называете причастного к цареубийству т. Уфимцева, находящегося в “центре русской белогвардейщины”; т. Пятакова – председателя суда над эсерами; того же т. Сафарова, проведшего год в Пекине, где, до вашим словам, “нет недостатка в вооруженных русских белогвардейских монархистах”. Замечательно, что приводя этот краткий список (его можно было бы пополнить именем т. Каменева и ряда других), вы называете как раз трех оппозиционеров, высланных именно не по деловым, а по чисто фракционным соображениям. Указание на то, что мы не возражали против высылки этих и других оппозиционеров за границу, неправильно. Так, когда сделана была попытка, даже без видимости делового прикрытия, сослать т. Пятакова в Канаду, Троцкий писал об этом т. Орджоникидзе; Зиновьев говорил об этом на Президиуме ЦКК. Наконец, мы готовы принять упрек в том, что в прошлом мы давали не всегда достаточный отпор развивающейся и укрепляющейся системе административной расправы над оппозиционерами. Мы намерены в дальнейшем не давать для этого упрека никаких поводов.
По поводу наших возражений делового характера, то есть по поводу нашего указания на то, что ссылка т. Сафарова не имеет и тени делового оправдания, вы не находите возможным привести ничего другого, кроме обвинения нас в “отказе подчиняться решению ЦК на другой день после заявления оппозиции (8 августа) о готовности подчиняться всем решениям ЦК”.
Мы категорически отвергаем ваше утверждение, будто мы 8 августа обязались молчаливо и покорно переносить все факты бюрократического произвола и фракционной расправы, в частности, высылки и ссылки оппозиционеров в предсъездовский период. Вы, вероятно, помните, какими словами Ленин называл такого рода действия. Большевистское подчинение решениям ЦК не имеет ничего общего с покорно-чиновничьим послушанием. Если кто нарушает постановления последнего Объединенного Пленума, так это вы. Тов. Сталин говорил на Пленуме речи о “перемирии”. Если эти речи имели какой-либо смысл, так тот, что ЦК, приняв к сведению заявление оппозиции, примет, со своей стороны, меры к улучшению внутрипартийного режима и, прежде всего, к устранению наиболее возмутительных преследований оппозиции, вдвойне недопустимых перед съездом. Этому вопросу посвящена вторая часть нашего заявления от 8 августа, которая была отделена от первой части, но не отвергнута, а передана Политбюро и Президиуму ЦКК. Высылка Сафарова есть одно из проявлений того предсъездовского организационного наступления, которое вы начинаете проводить по всей линии, применяя те самые средства, которые Ленин порицал, как грубые и нелояльные.
Мы полностью и целиком остаемся на почве заявления 8 августа. Но и самые лучшие намерения с нашей стороны могут оказаться тщетными при продолжении сталинской политики…»[1063]
27 августа Зиновьев написал это, весьма решительное, заявление, однако уже на следующий день Григорий Евсеевич составил черновик совсем иного по звучанию документа.
Поскольку изначально блок Зиновьева с Троцким был чисто тактическим, вожди Объединенной оппозиции едва не дошли до официального «развода» уже в том самом августе 1927 г. 28 августа Зиновьев сделал наброски о «Перспективах» оппозиционеров, в котором помимо общих положений – о необходимости «полного хладнокровия» и обеспечения «полного единства в собственных рядах»[1064], а также просчета возможных вариантов поведения сталинской группировки на XV съезде, набросал и ряд конкретных текущих задач: «4) никакого ослабл[ения] б[орь] бы прот[ив] Стал[ина]; 5) всю правду партии о нашем неудавш[емся] союзе с Тр[оцким] […] 7) Как разойтись с тр[оцкистами]»[1065]. В ближайшие дни из предосторожности, в связи с коминтерновскими делами, Зиновьев планировал не проводить «никаких совместных действий с троцкистами»[1066].
Тем не менее вожди Объединенной оппозиции все-таки исхитрились сохранить на данном этапе антисталинскую дружбу – главным образом усилиями И.Т. Смилги, который, будучи главным инициатором союза двух вождей[1067], направил 30 августа 1927 г. следующее письмо «т. Зиновьеву, т. Троцкому»:
«Посылаю новый вариант спорного пункта. Превосходно понимаю, что моя формулировка не исчерпывает тех трудностей, которые заключены в прошлой борьбе обоих основных направлений в оппозиции. Лучше, однако, сойтись на этой формулировке, чем идти на раскол со всеми тягчайшими последствиями для нашего общего дела. Раскол среди пролетарских революционеров в данный момент явился бы величайшим ударом по ленинскому крылу партии и лучшим подарком для Сталина. Раскол из-за невозможности удовлетворительно изложить суть былых разногласий не может быть оправдан ничем. Дружно проделать работу на 99 % и расколоться по этому пункту – чудовищно.
Текст
Мы опровергаем, как попытку с негодными средствами, стремление группы Сталина “перекрыть” изложенные в настоящей платформе взгляды ссылками на былые разногласия, существовавшие между нами. Эти разногласия в настоящее время изжиты на основах
