«оппозиция не даст себя запугать ни клеветой, ни угрозами физического разгрома»[1042]. Однако Троцкий знал, что Зиновьев может в любой момент, по определению Мрачковского, «убежать», а Зиновьев знал, что Троцкий это знает, а лучше всего готовность Зиновьева к капитуляции понимал Сталин. Готовность к уступкам содержалась в самом заявлении «13‐ти»: «…мы снова повторяем, что с готовностью пойдем навстречу всякому предложению, которое может улучшить внутрипартийные отношения. Смягчить внутреннюю борьбу, облегчить партии и ЦК более правильное использование сил, – на любой работе – для нужд партии и Советского государства, наконец, создать условия, обеспечивающие всестороннюю проверку партией действительных разногласий и выработку правильной линии на XV партийном съезде»[1043]. Этот пассаж обесценивал угрозы «…не позволит[ь] разрешать основные вопросы пролетарской революции в четырех стенах сталинской фракции»[1044].
Постановление Президиума ЦКК ВКП(б) явилось основой для направленного 8 августа 1927 г. членам и кандидатам ЦКК «по поручению т. Сталина […] проекта резолюции комиссии Объединенного Пленума ЦК и ЦКК по поводу нарушения партийной дисциплины тт. Зиновьевым и Троцким»[1045]. В дополнение были предложены следующие оргвыводы: обязать «оппозицию немедленно распустить свою фракцию»; «призвать «все организации партии принять меры к тому, чтобы не было допущено впредь фракционности, руководствуясь известным постановлением Х съезда партии»[1046].
Послушав сталинское руководство, Г.Е. Зиновьев составил проект собственного выступления, в котором расставил все точки над i: «Нет ничего более характерного и вместе с тем более банального, чем то, что разыгрывалось здесь, на этом Пленуме, в связи с вопросами обороны. Тов. Сталину, вероятно, кажется чрезвычайно <остроумным и> оригинальным его прием объявить нас плохими оборонцами (язвительная ирония. – С.В.) и начать травить нас как людей, которые подозрительны по части патриотизма. А т. Рыкову и подавно казалось чрезвычайно умным и оригинальным бросить нам с трибуны кличку контрреволюционеров и т. п. А между тем, эти приемы стары как мир. Они повторялись чуть ли не в каждой революции, когда правое ее крыло обрушивалось на левое»[1047]. Со ссылкой на труд П.А. Кропоткина «Великая Французская революция» Зиновьев привел цитату из Максимилиена Робеспьера – весьма уместную.
8 августа 1927 г. те же 13 членов ЦК и ЦКК ВКП(б) – оппозиционеров, что подписали заявление в ЦК 4 августа, – направили свой ответ ЦК и ЦКК «по существу», в котором опровергли все обвинения в попытке создания «второй партии», считая подобный путь «гибельным для революции», и высказались «безусловно и безоговорочно за оборону СССР при данном ЦК, при данном руководстве [И] ККИ»[1048]. Затем – заявление, в котором оппозиционеры опровергли все обвинения в том, что они не пошли на заключение «предложенного» им «мира»[1049].
10 августа «Заявление 13‐ти» опубликовал Центральный орган ВКП(б), однако при публикации были допущены искажения текста: отдельные фрагменты были исключены, произвольно заменены слова. По требованию авторов на следующий день, 11 августа, «Правда» вынужденно признала искажения текста и напечатала заявление вторично – случай, по справедливому замечанию Ю.Г. Фельштинского, «абсолютно беспрецедентный». Правда, одновременно была опубликована критическая передовица, в которой говорилось о явной недостаточности «заявления 13‐ти», оставлявшего «лазейки для возобновления борьбы против партии»[1050].
11 августа Зиновьев набросал проект своей речи, в котором говорилось: «Авторитетные представители большинства ЦК говорили на Пленуме, что создавшееся положение есть перемирие, но перемирие с камнем за пазухой. […] Да, это только перемирие. Да, существующие глубокие разногласия по ряду вопросов не дали возможности добиться пока большего, чем перемирие. Но из состояния перемирия есть два мыслимых дальнейших пути развития: 1) превращение перемирия в мир; 2) превращение перемирия в войну. Мы целиком за первое»[1051]. Далее следовали увещевания сталинско-бухаринского руководства организовать предсъездовскую дискуссию[1052]. Документ вызывает тягостные чувства. Он выдает готовность Зиновьева к переговорам о сдаче.
Прямо противоположную направленность проекту речи Зиновьева содержит письмо Иоффе. Заявления 13 членов ЦК и ЦКК ВКП(б), сделанные от лица всей Объединенной оппозиции, вызвали недовольство самого давнего соратника Троцкого. 12 августа Иоффе написал своему патрону и личному другу письмо, которое представляет собой очередное доказательство того факта, что Адольф Абрамович всю свою сознательную жизнь был даже более последовательным и принципиальным революционером, чем Троцкий:
«Дорогой Лев Давидович!
Не начинает ли и внутрь оппозиции проникать тот режим, который установлен большинством ЦК для всей партии и против которого мы (оппозиция) ведем столь упорную борьбу? “Аппаратная верхушка” решает, а все остальные лишь принимают ее решения. Допустимо ли, чтобы 13 оппозиционных членов ЦК и ЦКК делали заявление от имени всей оппозиции без предварительного обсуждения внутри оппозиции как факта подачи заявления, так и содержания его?
Я, например, считаю ошибкой подачу этого заявления. Даже если считать, что большинство партии настроено за единство партии, против раскола, против фракций, то и тогда вряд ли из этого должно делать вывод о необходимости такого заявления. Ведь большинство партии, несомненно, настроено так же оппортунистически, но из этого никто, однако, не сделает вывода, что мы тоже должны делать оппортунистические уступки. Правда, факт неисключения Троцкого и Зиновьева из ЦК неизбежно создаст в широких массах впечатление слабости и растерянности большинства, и поэтому, во имя этого факта, следовало пойти на кое-какие уступки, но с другой стороны, даже и без соответственной интерпретации Пленума, факт заявления неизбежно должен также вызвать впечатление, будто сделано оно из страха перед исключением этих товарищей из ЦК.
Но даже если признать, что подать заявление в данной конкретной ситуации было необходимо, разве же нельзя было, во-первых, заранее заручиться обязательством большинства напечатать его полностью, а, во-вторых, разве нельзя было избежать в тексте заявления тех неудачных выражений, которые в нем имеются? “Мы, разумеется, безусловно, безоговорочно за оборону СССР при данном ЦК, при данном руководстве ИККИ”. Хотя это и верно по существу, но следовало ли так писать, чтобы создавалось впечатление, будто мы это руководство признаем правильным и хорошим, не следовало ли ясно и точно сказать, почему мы за защиту социалистического отечества даже при нынешнем плохом руководстве ЦК и ИККИ (курсив наш. – С.В.)?
О термидорианстве. Тут опять слишком много дипломатии. Сказано так, что создается впечатление, будто мы “отвергаем мысль” не только о том, что “наша большевистская партия стала партией термидорианской”, но и мысль о том, что термидорианской стала ее официальная верхушка.
“Мы будем выполнять все решения ВКП(б) и ее ЦК”. Следовало ли это говорить? Я полагаю, что оппозиции большой вред принесло прошлогоднее заявление тт. Троцкого и Зиновьева (от 16 октября 1926 г. – С.В.). Нужно ли было теперь повторять его тут от имени оппозиции, зная заранее, что против многих решений ЦК мы будем бороться и что ЦК использует это против нас, опять упрекая нас в том, что мы не держим своего слова, не используем своих обещаний?
“Мы готовы сделать решительно все для ликвидации всех элементов фракций…” и т. д., хотя в дальнейшем ответственность
