и зубы.
Первые строители выбрали для посёлка красивое и удобное место: берег реки Дебин. Река широкая, метров сто, а весной разливается до нескольких километров. Кругом высокие сопки, покрытые лесом. На сопках и на склонах растёт стелющийся кедр – стланик. Летом на сопках и в долинах полно брусники, морошки, клюквы, голубицы, оттого и название поселка – Ягодный.
Там находились два лагеря: дорожный и подсобных предприятий. Мы попали во второй, который насчитывал человек семьсот; лагерь обслуживал витаминную фабрику и лесопильный завод. В посёлке имелись магазин для вольных, начальная школа и несколько одноэтажных зданий, где жило начальство и вольнонаёмные со своими семьями.
Зимой мы работали в лесу на сопках – доставали из-под снега кедровую хвою и сдавали на витаминную фабрику (там из неё вырабатывали экстракт особого запаха и вкуса против заболевания цингой). Экстракт отправляли по приискам, где его давали заключённым пить перед обедом. Но толку от лечения не было, люди всё время болели.
В первые дни на работу ходили под конвоем, а потом конвоиры сопровождали нас только до окраины посёлка. Не было охраны и на работе. Это доверие в какой-то мере раскрепощало наши души, у людей помаленьку возрождалось чувство человеческого достоинства.
По посёлку многие из нас ходили, как пришельцы с другой планеты. Здесь впервые за последние годы мы увидели людей, живущих семьями, женщин и детей, магазин и начальную школу. Меня, бывшего учителя, особенно волновали школа и дети. В памяти всплывали картины школьной жизни, мои ученики, друзья по работе и, конечно, жена Анастасия Андреевна, тоже учительница и тоже любящая свою работу. Вспоминался старший сын Лёва. Как он там учится? А младшему ещё далеко до школы.
В один из первых дней нашего пребывания в Ягодном в лагерную столовую пришёл среднего роста мужчина лет сорока, в военной форме.
– Зайков, – шепнул кто-то из старожилов. – Начальник лагеря.
Мы примолкли, уткнулись в свои миски. Думаем, сейчас начнётся: «Ну, что, враги народа? Только бы жрать, а работать вас нет!»
Начальник лагеря прошёл по рядам, посмотрел, что мы едим. Некоторые из нас по привычке сидели в шапках.
– Образованные люди, а за столом в головных уборах, как татары, – укоризненно сказал он. – Нехорошо.
Все были удивлены этим замечанием и разом поснимали шапки.
Зайков ничего больше не сказал, ушёл на кухню.
– Смотри, какой культурный, – с ехидством сказал кто-то за столом.
– Не надо так, – ответил кто-то. – Начальник лагеря – человек, каких поискать. Вы его ещё не знаете.
Действительно, мы не знали Зайкова – простого русского человека, не потерявшего голову и человечность в этой странной, никому не понятной кутерьме. Таких начальников ни до, ни после Ягодного я не встречал. Зайков никогда не называл нас врагами народа, не помню, чтобы он когда-нибудь ругал, унижал, наказывал заключенных. Наоборот, относился к нам с сочувствием. И что характерно, дисциплина в лагере от этого ничуть не страдала. Два раза в месяц мы ходили в настоящую баню с хорошей парной. Невольно вспоминались другие лагеря, где заключённые мылись раз-два в год, в холодных банях и с нехваткой воды. Зайков и сам ходил мыться в нашу баню.
Всю зиму мы работали на сборе кедровой хвои. Работа была довольно лёгкой. Кедр-стланик – вечнозеленое растение, растёт в виде кустов высотой три-четыре метра. В начале зимы он веером склоняется к земле, затем его ветки полностью покрываются снегом, и он ложится в зимнюю спячку, как медведь. Зимой стланика не видно, он весь под снегом, остаются одни бугорки. Чтобы достать хвою, надо прощупать ногой такой бугорок, найти ветку и отрубить. Потом только вытаскивай ее из-под снега и тереби. Иглы хвои, между прочим, покрывающие ветку от начала до конца, длиной более десяти сантиметров. На ветках мы находили и орехи в шишках. Орехи мельче, чем у сибирского кедра, но тоже вкусные. Они служили нам дополнительным питанием.
Однажды мы с напарником поднялись на сопку и забрались в глубь леса, где нашли замечательный стланик, хвоя у него пушилась, как лисий хвост.
Набили мешки и собрались было идти обратно в лагерь. И тут я вдруг провалился в какую-то яму. Подо мной что-то зашевелилось, кто-то приподнял меня, как сучок валежника, и выбросил наверх. Я оглянулся – из-под снега выползал медведь! Мы с напарником мешки побросали и что есть духу рванули вниз по тропинке. Пробежали, наверное, с километр. Оглянулись: медведя позади нет. Мы остановились, еле-еле отдышались и не спеша пошли в лагерь.
Пожилой мужик, бывший забайкальский партизан, говорит нам:
– Хорошо, что успели убежать. Потревоженный медведь в спячку больше не ложится. Он голодный, будет бродить, искать еду. Если встретит человека, нападет и разорвёт.
Охрана нам не поверила, повели нас на сопку обратно. Пришли, кричим:
– А ну, мишка, вылезай! Гости пришли.
Никакого звука. Взяли палку, поворошили берлогу, медведя там не было. Мы взяли мешки и вернулись в лагерь. Солдаты пошли по медвежьему следу и пристрелили шатуна.
«Везёт мне на мишек, – сказал я по дороге напарнику. – Во время побега чуть ли не носами с одним столкнулись».
И я рассказал про первую встречу с медведем.
Напарник посмеялся над моим рассказом, сказал, что нам повезло. Если бы зверь побежал за нами, то спустил бы штаны с обоих.
Мой напарник был неплохим человеком. Добросовестным работником, с чувством юмора, но сильно истощённым. Вскоре его не стало.
В тот день наша бригада работала в лесу у подножия сопки. Стемнело. Все взвалили на спины мешки с хвоей и по многочисленным тропинкам направились к шоссе. Я оглянулся: мой друг пошёл не за мной, а другой тропинкой.
Друг за другом мы подошли к воротам лагеря, вахтеры стали нас считать. Одного нет. Стали проверять – нет моего друга, бывшего механика на корабле дальнего плавания Алексея Омельченко. Бригадир, я и двое из охраны отправились в лес на поиски. Пришли на место работы – его нет. Стали искать на разных тропах. Иду я и вижу, в стороне на тропинке что-то чернеет. Подошёл ближе, смотрю: мешок с хвоей, а под ним лежит мой друг. Я позвал остальных. Пришли, послушали, пощупали. Напарник был мёртв.
Условия жизни в лагере были во всех отношениях лучше, чем на приисках, но заключённые умирали почти ежедневно. Дело в том, что в Ягодное были направлены самые измотанные на добыче золота люди. Многим уже не помогали ни работа полегче, ни улучшенное питание, ни витамины, ни медпункты с санчастью, которые имелись в лагере.
К весне у меня сильно заболела рука.
