Разведывательные и специальные подразделения выполняли задачи повышенной сложности, по выявлению и уничтожению партизанских диверсионных групп работающих в городе и его окрестностях. Стоило отметить, что все же, несмотря на уже сложившийся визуализированный образ врага, захваченные в плен «партизаны» оказывались едва ли совершеннолетними подростками, ожесточенными и отчаянно враждебными. К тому же «пленные», независимо от того, являлись они таковыми в действительности или нет, и которые оказывались в руках спецназовцев, уже, и однозначно становились безвестными боевиками. Оперативный штаб бригады занимался анализом складывающейся обстановки, планированием, подготовкой и всесторонним обеспечением деятельности подразделений, выполнением поставленных перед бригадой задач. Но в глазах Егора, их деятельность выглядела совсем иначе…
В штабе особой бригады, по случаю длительного пребывания людей на войне, усталость и враждебность достигла своего наивысшего состояния, и стремилась ко всему, что могло хоть каким образом, привести к выпусканию пара.
Глядя на «мышиную» войну штаба, Егор сравнивал ее с венерической болезнью, где один носитель страшного вируса инфицировал другого, в котором, посредством мутации и последующего изменения гена, протекание болезни только усиливалось, и очередная ее передача следующему резиденту, носила еще больший вред и еще более страшную симптоматику заболевания. Штабные интриганы, походили на дряхлых старушонок, сидящих сутуло на скамейках, кто спиною друг к другу, кто лицом, и остатками своего больного зрения и расшатанной моторики конечностей вязали на спицах цветные шерстяные носочки-сплетни.
Утомительные боевые подвиги, которые побольшому счету совершало небольшое число подразделений, и которые к тому же сложно было назвать победами, уже не возбуждали умы штабистов, что в противность природе, занимались лишь тем, что копили холестерин и медвежий «сорокаградусный» запас.
«Пора было омолодить состав оперативного штаба, пора…» — и говорилось это не к тому, что «молодить» в плане возраста, а говорилось в первую очередь, в плане освежения кадров управления. И это чудо свершилось!
К исходу двадцать седьмых суток февраля месяца, стройная колонна бронетехники и бронированных камазов, преодолев «сумасшедшее» расстояние от Ханкалы до Грозного, ввезла на территорию базы очередную людскую смену. Вместе с которой, как в новогоднюю ночь, ворвалось в сознание людей ничтожное пьянство и веселье, в предвкушении скорого отъезда одних, и напряженного существования других.
Ранним утром, первого марта, что являлось восемьдесят третьим днем командировки, который старлей Бис называл именно как — «восемьдесят третий день войны», началась стажировка смены, приехавшей накануне. На смену Егору приехал старший лейтенант Матвейчук Леха, на смену Кривицкому — прапорщик Олег Бертецкий. Всё как положено: офицерский маршрут — офицеру, маршрут прапорщика — прапорщику.
Матвейчук, приехавший Бису на смену, тоже был командиром взвода саперной роты. С Егором они оказались выпускниками одного военного училища, разных лет, но близкими друзьями с Егором не были. Иногда, так случается, что служивые люди, с одного подразделении могут быть друг другу чужими, что происходит, наверное, в силу различных обстоятельств: не схожести характеров, разнородности интересов, наличие внутренних конфликтов; нездоровый карьеризм одних, ущемляющий интересы других.
На войне, тоже все немного иначе. Где-то, что-то незамечается, стираются острые углы и грани, сглаживается прошлые противоречия, на что-то закрываются глаз, а что-то, напротив, торчит в глазу поленом. Но так бывает редко. Перед лицом смерти все мы, люди, становимся равными, и потому, бывают лишними перегибы и преломления в человеческих отношениях. На войне, люди становятся друг другу роднее. Что-то похожее происходит и с субординацией. И те взаимоотношения, что строились на строгих, уставных принципах — «начальники и подчиненные», «старшие и младшие», и заключались в беспрекословном подчинении и недопустимом обсуждении командирских приказов, становились мягче, принимая форму просьб и пожеланий: мол, давай, братóк… или сынок, надо сделать; что безусловно, не в коем случае, не отражалось на принципе единоначалия, правом которого обладал старший командир, по отношению к младшим, подчиненным, если конечно, не допускалось старшим начальником какого-либо искажения собственного права и желаний.
И все же, отношения Егора и Алексея можно было назвать дружескими, не смотря на то, что все-таки зиждилась их дружба в большей степени на учебе в одном военном училище, которое Матвейчук окончил годом раньше.
Олег Бертецкий, сменщик Кривицкого, был хорошим технарем — начальником водометного расчета, и сапером был по случаю… Самоучкой, которого заставила сама жизнь… Так сложилось, что Бертецкий стал заниматься саперным делом, еще в первую войну. И по своей лихой глупости подорвался на своем же минном поле. Отпахав срок командировки, встретил смену, что так долго ждал, а за торжественным застольем придумали ритуал, которым традиционно будет подвергнут убывающий с войны герой: сменяющийся, должен был пробежать через свое минное поле туда, и обратно. Ритуал придумали и тут же, выйдя из-за стола, опробовали…
В результате, Бертецкий, во время своего стремительного рывка сорвал растяжку, и получил множественные осколочные ранения. После чего ритуал забылся так и не став традицией, а Бертецкий вместо отправки домой, отправился в госпиталь.
С тех пор, и до сих пор, Бертецкий носил в пояснице и ягодицах девять мелких осколков, которые нет-нет, да придавали его сидению тревожность.
Теперь, по утрам саперов инструктировали и провожали до самых ворот. Подполковник Лизарев, сменивший Крышевского, после всех злоключений в саперной роте, старого не поминал и старался не помнить, выстроив свое отношение к саперам и их командиру Егору Бису, в соответствии с теми страшными результатами и задачами, что они выполняли. Как и Крышевский, он понимал их сложность и смертельную опасность, проявляя мягкость и сдержанность к тому, что позволял себе Бис и командир кинологического взвода Володя Стеклов.
Утреннее построение проходило на просторной площадке базы, между ангаром разведывательной роты, автомобильным парком и разбитыми боксами; один из которых было оборудовано под мытье котелков, после приема пищи; за ними располагалась столовая. Утро было еще тихое и морозное, порошил редкий снежок, сквозь который виднелось заволоченное, словно туманом серое небо. Строились в две шеренги, лицом к ангару разведывательной роты, сразу за которым лежала утренняя дорога.
— Становись! Смирно! Равнение, на-право! — командовал Егор, стоя перед строем саперов и разведчиков, повернулся для доклада… услыша команду «Вольно!», продублировал ее, и, не дожидаясь команды, зашагал на свое место в строю, во главу сторя.
— Егор… все люди?
— Так точно, личный состав на лицо; вооружение снаряжение в наличии. Связь — исправна, артиллерийский корректировщик — я, цели уточнены, схема целей в наличии, боеприпасов к вооружению — полтора боекомплекта. Своя задача и задачи «соседей» — ясны.
— Хорошо… А где твой бронежилет?
— Мне он не нужен!
— Не валяй дурака! Иди… одевай!
— Не пойду! Мне… он… не нужен! — оскалился Егор. Лизарев окликнул стоящего на левом фланге строя сапера:
— Фамилия?
— Рядовой Лесников… товарищ подполковник… — представился сапер.
— Лесников, старшему лейтенанту Бису… бронежилет и шлем, — приказал Лизарев и, сложив руки за спиной, напрягся, недоброжелательно вглядываясь в Егора.
Лесников, грузно и аккуратно, стараясь не растерять снаряжение, скорее поплелся, чем побежал за командирской бронезащитой.
— Егор, а где твое оружие? — вдруг, спустя полминуты, заметил Лизарев.
— Мне не нужно оружие!
— Бегом, за автоматом!
— Автомат, мне… не ну-жен!
— Бегом!
— Не пойду… — снова оскалился Егор.
Лизарев, окликнул очередного сапера…
— Товарищ подполковник, ефрейтор Касаткин… — предсавился тот.
— Касаткин, бегом за автоматом командира роты! — Касаткин бежал в палатку, откуда ему на встречу спешил Лесников с бронежилетом и шлемом.
— Товарищ полковник, перестаньте гонять моих солдат! Мне не нужен ни бронежилет, ни автомат! У меня есть радиостанция, я готов корректировать огонь группы и артиллерии… командир не должен стрелять!
— Не валяй дурака, Егор! Я знаю причину всему этому… но ты о себе подумай, в первую очередь!
— Вы не знаете причин, Юлий Афанасьевич… То, чему Вы оказались свидетелем — не причина! А думать, о солдатах нужно, а не обо мне! — бросился заботливыми словами Егор.
