императора все более занимает скорое ее открытие. Как видно из дневника, прежде всего царское внимание привлечено к парадной, протокольной стороне церемонии встречи с Думой. Уже 15 апреля, то есть сразу после окончания Особого совещания и в день отставки Витте, император записывает: «убил трех глухарей», «имел три доклада». «Была гроза с градом», к завтраку был приглашен министр императорского двора барон Фредерикс. «Долго втроем говорили о церемонии открытия Думы» (курсив мой, но охотничий успех выделен самим императором. — А. С.)26.
Уточнялся церемониал встречи: быть ли царю в порфире или короне, что внести в тронную речь. Живое участие приняла в обсуждении императрица. Великие княжны, императрица-мать шили специальные платья («в русском стиле»).
К этой энергичной деятельности были привлечены соответствующие службы. Одним словом, мерили, шили, примеряли, кроили и перекраивали, примеряли жемчуга, алмазы и бриллианты. Придворные разнесли новости по всей столице. «Москва слухами полна». Но и Питер тоже. В искренность увлечений императрицы русскими древностями, стилем, нарядами боярышень молва не верила. «Гессенской мухе» этого не дано понять, почувствовать, высказать. К этому еще добавляли, что не то время на дворе, чтоб устраивать пышные торжества, есть и другие заботы, поважнее. Время шить не парадные, а траурные одежды. Эхо этих голосов, ропота слышится в записях К. Р. А он ведь искренне любил августейшую семью.
17 апреля великий князь пишет, что императрица Александра Федоровна вместе с бароном П. П. Корфом (церемонимейстером) «сочиняет церемониал открытия Государственной Думы, которому будет придана возможная пышность. Дамы в русских платьях; государь взойдет по ступеням на трон в Георгиевском зале Зимнего дворца, императрицы займут особо приготовленные для них места. Государь прочтет тронную речь. Аликс говорила, что в составлении церемониала старается не подражать западным образцам, а согласовать его с русскими обычаями. Но я смею сомневаться, — замечает К. Р., — чтобы эти обычаи были ей слишком хорошо известны, да и как связать их с парламентом?». Князь-поэт как в воду глядел. Церемонию создали, замечает он, по прусскому образцу. «Все как у кузена Вилли при открытии рейхстага».
Императрица, сочиняя церемониал, планирует прибытие царской семьи из Петергофа в Петербург на яхте к самому Зимнему дворцу. Но это было оспорено ввиду возможности дурной погоды, что осложнит положение «дам в русских платьях». Был поднят вопрос, «как быть государю на открытии, в короне или порфире, граф Фредерикс обсуждал этот вопрос с великими князьями и царицей, сходились все более к решению, что быть Николаю II в порфире».
Решался в эти дни и вопрос о том, где «лучшим людям» заседать. Была образована комиссия по осмотру всех больших залов (Дворянского собрания, филармонии) и даже дворцов (Гатчинского, Таврического и др.), чтобы выбрать временные помещения для заседаний Думы, а затем построить специальный думский комплекс. Но вопрос о сооружении последнего был снят по ознакомлении с Таврическим дворцом, который как нельзя лучше подошел для этих целей.
Дворец, в котором собрались размесить первое русское представительное собрание, был построен Екатериной II для знаменитого Потемкина, «князя Таврического», в неоклассическом стиле, введенном в России архитектором Камероном, по проектам которого воздвигнуто большинство крупных зданий в Петербурге в конце XVIII и в начале XIX в. Таврический дворец, один из лучших в столице, расположенный среди обширных садов, был свидетелем многих легендарных празднеств, устраиваемых тайным супругом царицы, позже дворец являлся резиденцией императора Александра I, но уже больше полувека он оставался незанятым и его великолепные залы употреблялись для торжественных исторических выставок, а сады были открыты для гуляния публики. Там зимою сооружались ледяные горы и каток на озере. Несколько раз в неделю небольшой кружок лиц, состоящий из членов императорской фамилии и их гостей, собирался там.
Таково было это место, связанное с яркими воспоминаниями о былых днях и предназначенное теперь для заседаний первой русской Думы; переделки, произведенные для того, чтобы приспособить потемкинский дворец к новому использованию, только немного изменили его, и, хотя некоторые удобства, свойственные другим европейским парламентам, отсутствовали, все же помещение, предоставленное депутатам русского народа, имело весьма импозантный вид.
Зал полуциркулярный с огромными окнами, намеченный для заседаний Думы, служил раньше зимним садом и был громадных размеров: внутреннее его устройство было скопировано с французской палаты депутатов; приподнятая трибуна председателя возвышалась над местом оратора, и оба находились напротив того амфитеатра, в котором были размещены кресла депутатов. Министерские места не были, однако, расположены в первом ряду, как во Франции, но направо от председательской трибуны, лицом к депутатам. Были ложи для высочайших особ, дипломатического корпуса, членов Государственного Совета и ложи прессы. (В царской ложе император никогда так и не был. Его примеру следовали члены императорской фамилии. — А. С.)
Отметим и запомним эти детали. Устройство зала, в котором происходят заседания, и внешняя форма дебатов оказывают большое влияние на работу. Когда образовалась Дума, правительство очень желало ввести порядки, принятые в земских собраниях. Царь-освободитель, образуя их, несомненно, полагал, что они явятся эмбрионом будущего политического представительства нации. Земские собрания не имели трибун; члены заседания, произнося речь, говорили с места, обращаясь лицом к председателю, а не к собранию, как это принято в английской палате общин. В результате ораторы не имели возможности наблюдать за впечатлением, которое производит их речь, и дебаты носили характер чрезвычайно спокойный, как бы домашний. Если бы такой же порядок был принят в Думе, многие присутствовавшие в заседаниях члены, бывшие гласные (выборные члены земских собраний и городских дум в Российской империи со второй половины XIX в.) земства, сообщили бы своим коллегам свойственную им умеренность в ораторских выступлениях. Всем известно, что самый факт произнесения речей с трибуны вызывает у оратора прилив красноречия, которое часто производит глубокое впечатление на аудиторию, некоторые современники даже писали, что, будь вопрос о методе произнесения речей выдвинут на первый план в Думе 1906 г., известные лица, обладающие демагогическими склонностями, не имели бы успеха среди более серьезных и умеренных депутатов.
Любопытно отметить, что правительство само виновато в этих печальных последствиях, пишет А. Н. Извольский27.
Перед открытием Думы один из крупнейших чиновников — А. Ф. Трепов (статс-секретарь Государственного Совета, позже был несколько недель председателем Совета министров) был отправлен по всем европейским столицам с целью изучения порядка различных парламентских заседаний. Трепов вернулся из своей поездки с готовым планом, основанным на том, что он наблюдал в Париже, и это было принято правительством без всякой критики. Очень простая мысль о продолжении порядка, уже практиковавшегося земскими
