тянулась к кадетам, это, по словам Милюкова, была прогрессивная часть крестьянских депутатов. Но многие «независимые» слишком боялись начальства и вели себя достаточно беспринципно. И все же кадеты вели за собой большинство депутатов, в ряде случаев они получали поддержку и от «друзей слева» (эсеров и эсдеков).
Заняв место председателя, Муромцев предоставил слово старому земцу (также члену ЦК кадетов) И. И. Петрункевичу, который в яркой сжатой речи потребовал немедленной политической амнистии: «Свободная Россия требует освобождения всех, кто пострадал за свободу!»3
И только после этой декларации вступительное слово произнес председатель Думы, он подчеркнул необходимость «уважения прерогатив конституционного монарха» и еще более — прав Думы, вытекающих из самого существа народного представительства. Это было точное определение новой государственной формы Российской державы.
Обращаясь к залу 27 апреля 1906 г., председатель Муромцев сказал: «Кланяюсь Государственной Думе. Не нахожу в достаточной мере слов для того, чтобы выразить благодарность за ту честь, которую вам, господа, угодно было мне оказать. Но настоящее время — не время для выражения личных чувств. Избрание председателя государственной Думы представляет собой первый шаг на пути организации Думы в Государственное учреждение. Совершается великое дело; воля народа получает свое выражение в форме правильного, постоянно действующего, на неотъемлемых законах основанного, законодательного учреждения. Великое дело налагает на нас и великий подвиг, призывает к великому труду. Пожелаем друг другу и самим себе, чтобы у всех нас достало сил для того, чтобы вынести его на своих плечах на благо избравшего нас народа, на благо Родины. Пусть эта работа совершится на основах подобающего уважения к прерогативам конституционного монарха (гром аплодисментов) и на почве совершенного осуществления прав Государственной Думы, истекающих из самой природы народного представительства (гром аплодисментов)»4.
Вступительная (и единственная) речь первого председателя Думы — образец парламентского, математически выверенного и в чеканных формулах выраженного ораторского искусства. Все сказано, и как сказано, буквально в нескольких фразах, последовательно развивающих мысль Трибуна. Поклон Думе выражает связь председателя с глубинными стихиями, святыми традициями народной жизни, его уважение к освященным веками обычаю, народом любимому слововыражению душевных порывов. Этот «поклон Думе» дороже иных трактатов о тайнах русской души. В этом утонченном знатоке западного конституционного права, ценителе Античности билось русское сердце. Его речь далее дает четкое определение послеоктябрьского правового поля, очерчивая отведенное в нем место Государственной Думы и ее роль как «постоянно действующего, на неотъемлемых законах основанного законодательного учреждения». Четко сформулирована основная задача Думы и каждого депутата — работать «на благо родины», «на благо избравшего нас народа». Наконец, — и это, наверное, главное, — дано определение государственного строя рождающейся России, глубокое понимание, четкое определение двух ветвей государственной власти — исполнительной и законодательной. Высокое предназначение Думы накладывает на нее как целое и на каждого депутата в отдельности высокую ответственность и ставит их в определенные рамки, очерченные законом. Все депутаты, как народные избранники и представители, должны постоянно об этом помнить, хранить, защищать, оберегать свое личное и общественное достоинство. Блюстителем и хранителем этих прав Думы и ее депутатов является председатель. Он ведет работу Думы в границах, законом указанных, следит, чтобы вся работа совершалась на уровне, отвечающем исключительно высокому рангу Думы; председатель обеспечивает свободу мысли, мнений, ограждает права меньшинства, не допуская «тирании» большинства, следит за тем, чтобы борьба мнений, прения не перерастали в столкновения страстей, в борьбу личных амбиций, не превращались во взаимные оскорбления депутатов, личные нападки. Словом, на председателе лежит ответственность поддерживать между депутатами взаимное уважение, культивировать дух сотрудничества и совместными усилиями беречь Думу. Муромцев указывает на необходимость со стороны «Думы народного гнева» считаться с реалиями, работать над законами «на основах подобающего уважения к прерогативам конституционного монарха» — это с одной стороны, а с другой — трудиться на почве совершенного осуществления прав Государственной Думы, истекающих из самой природы народного представительства.
Итак, Отечество, Россия — это отныне конституционная монархия. И надо, уважая права императора, Основными законами признанные, постараться придать Думе облик, достойный законодательного органа.
В день произнесения этой речи председатель хорошо знал, что Дума еще не обладает всей полнотой прав, истекающих из природы народовластия. Вся последующая двухмесячная, без отдыха и часто и без сна, деятельность Муромцева свелась к осуществлению этих, им же очерченных, задач Думы и ее председателя.
Следует отметить принципиальную важность формулы Муромцева о «прерогативах конституционного монарха». Четкого определения характера российской государственности, ее сути, форм, не содержалось ни в одном из законов, определявших постоктябрьский режим. Значительно было уже само преувеличенное внимание авторов Основных законов к прерогативам монарха, сохраняющего за собой титул самодержца, права державного вождя и повелителя. Конечно же, не случайно нигде не раскрывалось, что означает самодержавный (без приставки «неограниченный») и каковы права «исторической» власти в отношении к Государственной Думе. Ведь и в акте «Учреждение Государственной Думы» ее компетенция формулировалась весьма общо, неопределенно и противоречиво. С одной стороны, признавалось вроде ее право самой определить регламент своей работы, уточнить весь порядок законотворчества, а с другой — из ее ведения заранее изымались многие важнейшие сферы жизни, ограждались от ее «посягательств» огромные пласты управления.
Не случайно на протяжении всего десятилетия «русского парламента» то и дело на заседаниях Думы и еще чаще и острее в прессе шли острые споры о характере государственного режима. Либерально-оппозиционные депутаты и публицисты налегали на слова «конституция, парламент, народное представительство»; правые же, наоборот, подчеркивали самодержавные права императора. Эта словесная дуэль показательна. Но гораздо важнее этой полемики другое; а именно: в правовых актовых документах не отражено, не закреплено определение власти как конституционной. И сделано это, конечно, не без умысла. С. А. Муромцев позже отметил, что только раз, еще во времена кабинета Витте, в каком-то официальном документе мелькнуло объяснение, что термин «самодержавия» равносилен «единодержавию», то есть старому изначальному определению титула государя всея Руси как, во-первых, независимого суверенного властелина, а не какого-то данника орды, вассала Хазарского каганата, во-вторых, это олицетворение единства Русской земли, единодержавия как антитеза удельному сепаратизму. Пояснение это, в справке полуофициального характера, не покрывало отсутствие закона, точного определения режима именно как конституционного. И в этом плане попытка председателя Первой Думы ввести в действие, официально закрепить термин «конституционный монарх» имела, конечно, принципиальное значение. Однако сам пмператор придерживался другого мнения, неоднократно публично во время официальных приемов делегаций подчеркивал, что осуществляет самодержавную власть «как встарь»5.
Четко определялся характер и задачи Думы, ее председатель больше речей в ней
