Как видим, негатив в произведениях Высоцкого всегда имеет одинаковые черты — независимо от того, в каком образе он представлен, а на уровне подтекста этот негатив зачастую ассоциируется с советской властью.
***
Теперь вернемся к сюжету «Песни про правого инсайда».
Герой-рассказчик, наблюдая со скамьи запасных за действиями инсайда, мечтает добраться до него, причем здесь буквально повторяется ситуация из «Того, кто раньше с нею был»: «И тот, кто раньше с нею был, / Он мне грубил, он мне грозил» = «Он грубит, он буянит и судьям перечит». Поэтому герой хочет с ним расквитаться: «Того, кто раньше с нею был, / Я повстречаю!» = «Я хочу, чтоб он встретился мне на дороге!». И цель этой «встречи» в обоих случаях — одна: физическая месть за то, что в первом случае «тот, кто раньше с нею был» организовал избиение героя, в результате которого он попал в тюремную больницу, а во втором — за то, что «инсайд беспрепятственно наших калечит».
Тем временем матч проигран: «И инсайд беспрепятственно наших калечит. <.. > А пока что инсайд нам влепил третий гол, — / Я видал, как наш тренер хотел застрелиться» /2; 433 — 434/. Аналогичная ситуация была в песне «У нас вчера с позавчера…»: «И шерстят они нас в пух <…> Шла неравная игра — одолели шулера» (отметим заодно еще два сходства: «.. нам фортуна кажет зад» = «А счет уже не в нашу пользу стал 0:3» /2; 433/; «Но ничего — мы рассчитаемся с фортуной!» = «Ничего! Кончим матч, я его подожду» /2; 435/).
Но героя уже выпустили на поле, и инсайд узнал его: «Наконец мой черед! Я на поле вбежал… / Дружный крик у болельщиков вырос до писка! / Я видал, я почуял, как он задрожал, / Захромал и не стал подходить ко мне близко» /2; 434/. Инсайд знает, что герой хочет с ним расправиться, поскольку они уже встречались до матча.
Здесь уместно вспомнить написанную в том же году «Дворянскую песню», где герой говорит своему сопернику: «Вы не получите инфаркт, / Вам не попасть в больницу», — так как знает, что тот может прибегнуть к любым трусливым приемам, чтобы избежать честной борьбы. Вот и инсайд, увидев лирического героя, тут же притворился травмированным: «Я его вспоминал раз по десять на дню, / Но сейчас, но сегодня мне выпадет доля. / Догоню, я сегодня его догоню, / Мне плевать, что судья меня выгонит с поля!» /2; 434/.
Но когда они оказались уже почти рядом, «судья дал протяжный свисток, / И инсайд с полдороги вернулся обратно». Между тем герой все же надеется расправиться с врагом: «Ничего! Кончим матч, я его подожду — / И тогда побеседуем с ним без судьи мы… / Пропаду, чует сердце мое — попаду / Со скамьи запасных на скамью подсудимых!» /2; 435/.
Напрашивается параллель со стихотворением «Я скачу позади на полслова…» (1973): в «Песне про правого инсайда» герой «сидит на скамье запасных», а в стихотворении он «отстранен от всяких ратных дел», и поэтому вынужден наблюдать за тем, как инсайду «сходят с рук перебитые ноги» и как «всадники с гиканьем диким / Копья целили в месиво тел». Но, несмотря на это, он намерен выбежать на поле и расквитаться с инсайдом: «.Догоню, я сегодня его догоню, / Мне плевать, что судья меня выгонит с поля! <.. > Вот сейчас, вот сейчас я его покалечу!» /2; 434/, - и ворваться в битву: «Влечу я в битву звонкую да манкую, / Я не могу, чтоб это — без меня!» /4; 72/. Причем если инсайда он хочет покалечить сам, то и князю, который организовал его избиение и лишил свободы, он предрекает ту же участь: «Но взойдет и над князем великим / Окровавленный кованый меч».
Между тем опасения героя («…попаду со скамьи запасных на скамью подсудимых») оправдались: он действительно добрался до инсайда, расправился с ним и попал за это «на скамью подсудимых» в стихотворении «Я склонен думать, гражданин судья…» и в песне «Рядовой Борисов! — Я!..» (оба текста — 1969), которые мы сейчас и рассмотрим.
В обоих случаях перед встречей героя со своим противником портится погода: небо заволакивают тучи, что символизирует надвигающуюся «грозу» в отношениях: «Я вижу — тучи / По небу мчатся» /2; 177/ = «Был туман, узнать не мог, темно, на небе тучи» /2; 178/. Такая же погода будет в «Разведке боем» (1970): «Ночь — темно, и не видать ни зги».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Интересно, что песня начинается со слов: «Рядовой Борисов! — Я! — Давай, как было дело», а в стихотворении «Я склонен думать…» есть такой вариант: «Как было дело? / Я вам отвечу…» /2; 461/. Таким образом, здесь герой повторяет вопрос следователя из песни и отвечает на него: «Я возвращался, / А он — навстречу![724] [725] / Я вижу: тучи / По небу мчатся. / Конечно, лучше б / Нам не встречаться». Только в песне «Рядовой Борисов!..» герой не возвращался, а находился на своем посту504.
Похожи даже выражения, которыми он оправдывается: «Правда ведь, — был дождь, туман, по небу плыли тучи» = «Поймите, не заваривал я кашу. / Учтите: эта ложная статья…», — так же как и в ряде других произведений: «А то ведь правда — несправедливость» («Простите Мишку!», 1964), «Ну правда ведь — неправда ведь, / Что я грабитель ловкий» («Формулировка», 1964), «Не вру, ей-бога, — скажи, Cepera!» («Милицейский протокол», 1971).
Отметим также одинаковые конструкции в песне «Про второе “я”» и стихотворении «Я склонен думать…» (оба — 1969): «Вы, прокурор, вы гражданин судья, / Поверьте мне, не я разбил витрину» = «Так вот, товарищ гражданин судья, / Поймите. не заваривал я кашу» (позднее такая же ситуация повторится в «Гербарии»: «Поймите: я, двуногое, / Попало к насекомым!»).
Теперь обратимся к песне «Рядовой Борисов!..» и посмотрим, как герой отвечает на вопрос следователя: «Я держался из последних сил: / Дождь хлестал, потом устал, потом уже стемнело… / Только я его предупредил! / На первый окрик “Кто идет?” он стал шутить, / На выстрел в воздух закричал: “Кончай дурить!”. / Я чуть замешкался и, не вступая в спор, / Чинарик выплюнул и выстрелил в упор!».
Это объяснение с небольшими изменениями герой повторяет еще два раза, но следователь ему не верит: «Рядовой Борисов! <…> Давай, как было дело!», «Бросьте, рядовой, давайте правду — вам же лучше!», «Рядовой Борисов, — снова следователь мучил, — / Попадете вы под трибунал!». То есть сам-то он знает, «как было дело», знает, что у лирического героя — давняя вражда с его противником (и потому говорит: «Вы б его узнали за версту»), но хочет услышать правду от своего подследственного.
Итак, герой рассказал только внешнюю сторону дела, а о причинах не говорит. Аналогичная ситуация была в «Пике и черве», где герой, убив своего противника, предстал перед судом и весь свой монолог произносил там: «С кем играл — не помню этой стервы». И, так же, как в песне «Рядовой Борисов!..», он оправдывал необходимость убийства своим положением: «Делать было нечего, и я его пришил. / Зря пошел я в пику, а не в черву!» ~ «По уставу — правильно стрелял!».
В песне «Рядовой Борисов!..» после троекратного повторения одного и того же объяснения герой под угрозой трибунала (вспомним другие произведения: «Кому — до ордена, ну а кому — до “вышки”» /1; 79/, «Шутить мне некогда — мне “вышка” на носу» /1; 111 Г) раскрывает, наконец, предысторию убийства: «Год назад — а я обид не забываю скоро — / В шахте мы повздорили чуток… / Правда, по душам не получилось разговора: / Нам мешал отбойный молоток. / На крик души “Оставь ее!” он стал шутить, / На мой удар он закричал: “Кончай дурить!”. / Я чуть замешкался — я был обижен, зол, — / Чинарик выплюнул, нож бросил и ушел».
Таким образом, конфликт здесь возникает из-за женщины, как и в песне «Счетчик щелкает»: «Да ты смеешься, друг, да ты смеешься! <…> А он — ко мне, и всё о ней» = «На крик души “Оставь ее!” — он стал шутить».
В «Рядовом Борисове…» герой ударяет своего противника ножом: «Чинарик выплюнул, нож бросил и ушел», — и точно так же он поступит в наброске 1976 года: «И вот когда мы к несогласию пришли, / То я его не без ножа зарезал» /5; 621/. Причем его противник, как и в песне «Счетчик щелкает», упорно возвращался к прошлым событиям: «Глаз вон тому, кто старое помянет, / А он всё чаще это вспоминал» = «А он — ко мне, и всё о ней».
