к штрихам, можно было понять, что Люйу рисовал тринадцатый, а его – она. Над верхушкой ветвистой ивы висел серп молодой луны, под деревом сидела Люйу, играющая на цине, а стоящий неподалеку тринадцатый господин играл на флейте. Они глядели друг на друга влюбленными взглядами, Люйу казалась смущенной, в то время как на лице тринадцатого было написано неприкрытое счастье.
– Мы написали эту картину в день, когда связали себя брачными узами. Я не мог дать ей ничего. Небо было нашей свахой, а ива – свидетелем.
Стоя у меня за спиной, тринадцатый печально произнес эти слова, глядя на картину вместе со мной.
– Она счастлива, – сказала я, не отрывая глаз от нарисованной Люйу. – Счастье – вот что ты дал ей. Я видела ее всего однажды и подумала, что в ее чертах есть что-то бесконечно печальное. Взгляни же на эту картину: да, Люйу выглядит немного сердитой, но она счастлива.
– Почему она ушла, разом перечеркнув все, что мы вместе строили десять лет? Почему? Пускай я сделал что-то не так – но Чэнхуань?
С этими словами он яростно швырнул чайник с вином на пол, и тот разлетелся на осколки. Почему? В одно мгновение мое сердце наполнилось гневом и печалью. Подойдя к столу, я взяла бутыль с вином и сделала несколько больших глотков.
Продолжая прихлебывать из нее, я принялась задувать свечи одну за другой, говоря:
– Я хочу рассказать тебе одну историю. Возможно, выслушав, ты кое-что поймешь.
Тринадцатый сел на пол, прислонившись спиной к колонне, взял со столика длинную трубку, прикурил от последней горящей свечи и молча задымил.
– Дай и мне табаку, – попросила я.
Он отвязал от пояса кисет и перебросил его мне. Оторвав квадратный кусочек бумаги, я свернула папиросу и прикурила от той же свечи. Сделав пару глубоких затяжек, – о, этот давно забытый вкус! – я медленно выдохнула дым, задув последнюю свечу в комнате.
Я села на пол, прислонившись к столу и продолжая курить. Теперь мерцающие огоньки его трубки и моей папиросы были единственными источниками света в кромешной тьме комнаты.
– Перед тем как начать рассказ, хочу сказать кое-что не относящееся к теме. Несомненно, ваши с Люйу супружеские чувства всегда были глубоки, однако твои прочие супруги также страдали, дожидаясь тебя все эти годы и в одиночку воспитывая детей, и насилу дождались твоего освобождения. За что ты с ними так?
Трубка у самого лица тринадцатого господина вспыхнула красным и тут же погасла.
– Ты, наверное, знал, что Люйу родом из уезда Учэн провинции Чжэцзян? – проговорила я, затянувшись.
– Она рассказывала только, что родом из Цзяннани, – донесся из темноты его тихий голос. – Она бродяжничала, и ей не хотелось это обсуждать, а я никогда не спрашивал, не желая ее расстраивать.
– Много лет назад Люйу написала мне письмо. «Пишу вам я, ваша наипокорнейшая служанка Люйу, родом из уезда Учэн провинции Чжэцзян. Я появилась на свет и выросла в женских покоях достойной и добропорядочной семьи. Под аромат дорогих благовоний я изучала труды мудрецов. Большой, высокий дом моих предков с просторным двором примыкал к прекрасному саду. Залы нашего поместья были отделаны золотом и нефритом, у садовой ограды шумели зеленые ивы, а в пруду цвели красные лотосы. Однако никакое счастье не может длиться вечно. Дороги судеб неисповедимы: в один из дней внезапно налетела жестокая буря, и высокий дом в одно мгновение рухнул в клубах пыли!»
Тринадцатый господин лучше моего разбирался в перипетиях дворцовой жизни. Когда он услышал последнюю фразу, алый огонек в его руке вдруг задрожал. Тихонько вздохнув, я продолжила говорить, заставляя свой голос звучать твердо:
– В самом начале правления императора Шэнцзу, господина Канси, в уезде Учэн провинции Чжэцзян произошло громкое преступление, всколыхнувшее общественность[63]. Торговец Чжуан Тинлун совершил ужасающее злодеяние, переписав историю династии Мин и использовав в своей работе табуированные старые имена и девизы правления минских времен. Все, кто редактировал «Краткую историю династии Мин» Чжуан Тинлуна, писал предисловие или иначе участвовал в создании книги, включая их родственников со стороны жен, были заключены под стражу. В темнице целиком оказались семьи каждого осужденного, все от мала до велика, мужчины и женщины. Арестовали всех, кто хоть как-то был связан с книгой: писцов, граверов, корректоров, типографов, переплетчиков, продавцов, коллекционеров, даже тех, кто просто читал ее, – все они стали соучастниками преступления. Тогда были убиты семьдесят два человека, из которых восемнадцать – казнены через линчи[64]; несколько сотен были отправлены в ссылку, и еще две тысячи человек оказались в тюрьме за соучастие. Тех же, кто по причине этого происшествия потерял все – и семью, и состояние, – и вовсе не счесть.
Тринадцатый молчал, лишь было видно, как в темноте, дрожа, прыгал вверх-вниз багровый огонек в его руке.
– Она последовала за тобой, чтобы разделить тяготы тех десяти лет, – вот ее любовь к тебе. Теперь она далеко, совсем одна, но это ее дочерний долг. Если ты действительно любишь ее, прекрати свои поиски. Пусть она живет в озерных краях Цзяннани в мире и спокойствии!
Докурив папиросу и выпив три бутыли вина, я почувствовала, как хмель ударил в голову, и то ли продекламировала, то ли пропела:
Уйти в конце концов, уйти мне надо,
Жить невозможно так, как я жила.
О, если бы
Укрыться за горами,
Украсить волосы
Весенними цветами,
И чтоб никто не знал,
Где я, куда ушла![65]
– Иньсян, отпусти ее!
Я извлекла из-за пазухи то самое письмо, что когда-то написала мне Люйу, и положила его на стол.
– Я оставлю это тебе.
И с этими словами неверной походкой покинула кабинет.
Подойдя к одному из слуг, я спросила:
– Где Чэнхуань? Отведи меня к ней.
Пятилетняя девчушка сидела, сжавшись в комок на углу кровати, и никого к себе не подпускала.
– Хочешь, тетушка отведет тебя во дворец? – спросила я.
Но она только таращилась на меня своими бездонными темными глазами и качала головой. До этого я видела ее лишь раз, и тогда она еще была в пеленках, а сейчас уже превратилась в прелестную маленькую девочку.
– Она только-только переехала от Его Величества и познакомилась с отцом и матушкой, но Люйу ушла, а господин постоянно запирается у себя в кабинете и пьет, – вздохнула первая супруга тринадцатого господина, урожденная Джугия.
