Менделеев от этих слов вспыхнул, сжал кулаки и, вкладывая в слова как можно больше желчи, ответил:
— Ума не приложу, кто их распускает. Тебе как ректору о том должно быть лучше известно. Помнится, ты мне как-то объяснял, что любое растение свои семена или споры вокруг себя выбрасывает. Я те слова хорошо запомнил. Недолго догадаться, кто те семена в виде слухов разносит.
Бекетов действительно был специалистом по растениеводству и часто любил повторять, что растения, как и человек, размножаются с помощью выбрасывания спор или семян. И теперь, услышав свои собственные слова, он невольно поморщился. Но вынужден был согласиться.
— Ну, не я же, Дмитрий Иванович, те слухи распускаю.
— А откуда же тогда они тебе известны? Интересно знать, скажи на милость.
Бекетов, хорошо зная бесперспективность споров с Менделеевым, который за редким исключением мог согласиться с оппонентом, только махнул рукой в ответ и, так ничего и не сказав, пошел по направлению к своему кабинету. Менделеев же будучи не в состоянии сразу успокоиться, добавил ему в след:
— Не твой ли родной братец, что мое место в академии занял, сплетням тем способствует? — Но Бекетов или не слышал, или на самом деле не разобрал последние фразы разгоряченного Менделеева, даже не обернулся и, с достоинством неся на голове копну густых, изрядно поседевших волос, прошествовал в свой кабинет.
А вечером к Дмитрию Ивановичу неожиданно заглянула недавно съехавшая с квартиры сестра. Она объявила, что якобы зашла забрать оставленные впопыхах вещи. Но на самом деле она переживала за брата и надеялась хоть как-то воздействовать на него, попробовать изменить его поведение, призвать одуматься, пока не поздно. К тому же требовалось пригласить новую горничную, поскольку Фросю, во избежание всяческих недоразумений, на которые она могла спровоцировать оставшегося в полном одиночестве хозяина квартиры, Екатерина Ивановна рассчитала в день ухода.
Дмитрий Иванович не ждал особой поддержки от старшей сестры в непростой ситуации, в которой он оказался. Но и особо каяться перед ней не собирался. Да он просто не знал, как себя вести, надеясь, что их разговор, которого так или иначе не избежать, будет по-родственному мирный.
Екатерина Ивановна, закончив собирать оставленные вещи, зашла в гостиную, где он ее поджидал, не выпуская из вновь пожелтевших за последние дни пальцев папиросу. Она приняла строгий вид и молча уселась напротив, внимательно рассматривая осунувшегося и даже чуть постаревшего, как ей показалось, брата.
— И что думаешь делать? — спросила она. И, не дождавшись ответа, добавила: — Не о том думаешь, Дмитрий, по глазам вижу. Не ожидала от тебя подобного легкомыслия. Скажи, неужели нельзя было избежать всего этого?
— Чего «этого»? — спросил он, не поднимая головы.
— Не проявлять хотя бы при людях своих чувств. Мог бы как-то сдержать себя, а то разошёлся: «…первый поцелуй, первый поцелуй». Вот каково ей было это слышать? Тем более при посторонних людях. Я про себя и Надежду молчу. Мы ладно, нас ты во внимание не принимаешь, кто мы для тебя? Бедные родственники, приживалы при братце-профессоре. Зачем я только согласилась переехать к тебе. Знала бы, что всё этим кончится, через порог не переступила бы. О тебе думала, как ты тут один жить станешь, а оно вот как обернулось.
— Пока еще никак и ничем не обернулось. — попробовал он возразить. — Это же всего лишь стихи были. К тому же известного
— Хороши стихи! Я готова была сквозь землю провалиться от одного твоего вида. Казалось, еще чуть — и ты бросишься к ней и впрямь, забыв о приличиях, начнешь целовать. Стыд и срам!
— Не преувеличивай. Просто ты давно в театре не была. Там и не такое услышишь. Признаться, я и сам не ожидал, что всё этак обернется.
Они немного помолчали, и Екатерина Ивановна уже другим тоном поинтересовалась:
— Ты ел что-нибудь в эти дни? Я нашла тебе новую прислугу Муж и жена уже в годах, живут поблизости. Ты не против?
— Спасибо, конечно, не против. Может, обратно вернетесь?
— Нет уж, изволь. Хватит с меня. Не хочу быть причиной твоих бед.
— Каких бед? Ты о чем? Я же не сделал ничего дурного. Да, влюбился, как мальчишка, и ничуть об этом не жалею. И что с того? С каких это пор любовь стала считаться преступлением?
— А ты не догадываешься? Женатый человек не имеет права так себя вести. Да она же еще совсем девчонка! Ей и двадцати годков нет. Разве она дала тебе повод и повела себя неосмотрительно?
— Она замечательная! Я во всем виноват, но ничего не могу с собой поделать. Прости…
Он обхватил голову двумя руками и сидел, раскачиваясь то в одну, то в другую сторону.
— Дмитрий, не рви мое сердце! — воскликнула Екатерина
Дмитриевна. — Я тоже чувствую свою вину. Ты все же поговори с Физой, позови, пусть сюда переедет. Глядишь, всё и образуется…
— Нет, ни за что, — откликнулся он. — Не бывать тому. Не желаю даже думать об этом! — Он ударил себя кулаком по колену.
— Может, мне с ней поговорить? — предложила Екатерина Ивановна. — Хотя вряд ли она меня послушает. Вот если бы мой покойный муж поступил так, как ты повел себя, я бы, не раздумывая, ушла от него.
— К счастью, я не твой муж, — улыбнулся он.
— Конечно, мы бы с тобой и месяца вместе не прожили, — согласилась она, потому как из одного гнезда вылетели.
— Я и не настаиваю. Может, оно и к лучшему. Ты больше не сердишься на меня? — спросил он с надеждой в голосе. — Поверь, я никого не хотел обидеть, так все получилось. В жизни больше этого Байрона не открою. А когда первый раз начал читать, вроде все, что со мной происходит, там написано.
— Ох, Димочка, в кого ты такой уродился? — Екатерина Ивановна встала, подошла к нему, потрепала рукой буйную шевелюру. — Видела бы тебя мать, что бы сказала? Точно, тоже бы не одобрила.
— Наверняка, — согласился он и поцеловал ее руку.
— Прекрати, — смутилась сестра, — никто мне в жизни руки не целовал, и тебе не позволю.
— А мне мама рассказывала, будто отец ей еще до замужества как раз руку поцеловал. И знаешь, ведь ей тоже не понравилось. Они с отцом даже поссорились тогда.
— Нам до них далеко. Да и когда это было. Да, совсем забыла. Анна ведь обо всем отцу написала, спрашивает, как ей быть. Представляешь?
— Неужели так и написала? — Он порывисто вскочил с дивана и прихлопнул в ладоши. — Значит, не всё потеряно и она сомневается, коль спрашивает у отца совета.
— А если он вдруг приедет? Да отправится в университет с жалобой на тебя? Что тогда?
— С какой жалобой, — отмахнулся он, — что я его дочери сделал, стихи читал? Надеюсь он не сумасшедший. Нет, я встречусь с ним и все объясню, он непременно поймет.
— Ой, Дмитрий, беды бы не было. Никогда не думала, как всё обернется. И ее жалко, и тебя еще жальче. Веришь, нет?
— Ничего, Катюша, выдюжим, — ответил он с неизменной улыбкой, давно его не посещавшей.
Глава восьмая
Самое интересное, что Екатерина Ивановна не оставила ему, родному брату, как это бывало раньше, адрес своей новой квартиры. Забыла? Побоялась назвать? А он так надеялся на встречу с Анной и сейчас жалел, не сказав сестре об этом в открытую. Он так и не понял, как сестра относится к его вспыхнувшим чувствам. Не одобряет. Это понятно. Но вряд ли станет препятствовать, если он пойдет до конца.
Другая его сестра, Мария Ивановна, жившая в Боблово, в Петербург наведывалась крайне редко. Да и она, не знавшая всех подробностей случившегося, тоже неважная советчица.
Еще один близкий ему человек, брат Павел, служил в далеком Тамбове и в его дела не вмешивался. Он был женат второй раз, первая жена умерла давно, и он о ней если и вспоминал в беседах с младшим братом, то только добрыми словами. И он ему в сложившейся ситуации тоже мало чем может помочь, скорее посоветует подумать и все взвесить.
А решение следует принимать незамедлительно. Ему одному. На свой страх и риск. В первую очередь он должен убедиться, что Анна не откажет ему, если он сделает ей предложение. Иначе игра не стоит свеч. Не следует и начинать, точнее, продолжать выстраивать с ней какие-то отношения.
