Он подрулил к тротуару и остановился, сирена смолкла, и только на крыше его автомобиля безостановочно крутилась мигалка. Его ужас нашел выход в коротком, истеричном взрыве смеха — это была шутка, какая-то ошибка, Макклюр просто перепутал одного своего пациента с другим.
«Они помогают при болях». Болдт закрыл уши руками. Он не хотел, чтобы слова Макклюра эхом отдавались у него в голове. Он не желал слышать его голос. Ему хотелось мира, тишины и покоя. Ему хотелось проснуться, смыть холодной водой кошмар со своего лица.
— Разбудите меня, — пробормотал он.
Марина открыла дверь, и улыбка на ее лице растаяла, как расплавленный воск, сменившись озабоченностью.
— Мистер Болдт?
— Она здесь?
Отрицательное покачивание головой.
— Работает.
Неужели она вернулась на работу? Он не мог припомнить, где спал прошлой ночью, какой сегодня день.
— Дети?
Словно по волшебству, из-за угла появился Майлз, завопил: «Папочка!» и протянул руки к отцу, который подхватил его, прижал к груди и расплакался. Марина, обхватив себя обеими руками, словно ей было холодно, замерла в дверях, не в силах оторвать взгляд от Болдта и его слез. Она выдохнула:
— Все в порядке?
Майлз крепко обнял отца за шею и прильнул к нему. Глаза Болдта встретились с глазами женщины, и она успокоилась.
— Я буду здесь, — произнесла она. Он передал ей Майлза и кивнул, а слезы капали у него с подбородка. Он чувствовал себя измученным и усталым, и еще ему было страшно. Ему не нужен был мир без Лиз; он не хотел думать о том, как ей сейчас больно. Он хотел забрать ее с собой и увезти куда-нибудь далеко, словно она сможет оставить свою болезнь позади.
Его машина летела вниз по дороге, как если бы за рулем сидел кто-то другой. Позади раздавались обиженные гудки автомобилей, когда он проскакивал перекрестки, и перед глазами у него стояли воспоминания, а не дорога, по которой он ехал. Как много у него было возможностей лучше относиться к ней, стать для нее лучшим мужем, лучшим любовником, лучшим другом. Интересно, мельком подумал он, в какой степени болезнь вызывается физическими причинами, а в какой — окружением человека? Если бы он находился рядом с ней, когда она нуждалась в нем, если бы он не был так поглощен своей работой, заболела бы она тогда? Мысли мистифицировали его — Болдта попеременно охватывали жалость, стыд и всепоглощающий страх. Он сильнее нажал на акселератор и принялся молиться о ниспослании ему облегчения. «Пусть это окажется неправдой», — бормотал он.
Административное здание возвышалось над нижней частью города. Оно было таким высоким, что с его крыши открывался прекрасный вид на залив Эллиотт-бей и Пуджет-саунд. Оно было построено в середине семидесятых, в начале экономического бума, который привел к революции в области высоких технологий и вызвал нашествие калифорнийцев. Болдт припарковался в неположенном месте, выложил на приборную панель табличку «Полицейский при исполнении обязанностей», чтобы отвадить сторожей автостоянки, и поспешил вверх по невысоким ступенькам, которые в конце концов переходили в стекло и сталь вестибюля.
Головы встречных людей поворачивались ему вслед, пока он широкими шагами уверенно направлялся к лифтам. В кабине он оказался один, что было первой хорошей вещью, которая случилась с ним в этот день.
— Элизабет Болдт, — сообщил он дежурному клерку. За все те годы, что его жена работала здесь, Болдт бывал в этом здании всего несколько раз. Он вдруг осознал, что почти каждый вечер приносил свою работу домой, тогда как Лиз почти никогда не делала этого. Она зарабатывала в четыре раза больше его и регулярно умоляла мужа отказаться от значка полицейского — или, по крайней мере, бросить полевую работу, — отчасти потому, что не могла выносить напряжения, зная, какой он подвергается опасности. Те два года, когда он находился вне штата в бессрочном отпуске после рождения Майлза, были самым счастливым временем в их жизни. Но его уговорили вернуться к общественной службе. В какой-то мере это было связано с расследованием странного и необычного дела о торговле человеческими органами, ну и, конечно, объяснялось стараниями Дафны Мэтьюз. Но теперь, оглядываясь назад, ожидая, пока дежурный сообщит Лиз о приходе ее мужа, Болдт подумал, что возвращение на службу было ошибкой. Они снова обрели друг друга в эти два года, Болдт пристрастился к игре на пианино в течение «счастливого часа» в баре, а у Лиз появился муж, чувства и мысли которого больше не занимала одна работа.
— Она на совещании. Оно закончится через несколько минут. — Женщина указала на три кушетки, стоявшие в комнате ожидания. — Могу я предложить вам кофе?
— Нет, я не могу ждать, — сказал ей Болдт. — Где проходит совещание?
Женщина была сама любезность:
— Простите, сэр…
— Дженни, — произнес Болдт, называя имя ассистентки Лиз. — Мне необходимо поговорить с Дженни. — Он не стал дожидаться разрешения этой женщины и тяжелыми, уверенными шагами направился в сторону кабинета Лиз. Так получилось, что по пути он миновал конференц-зал, из которого доносился гул голосов. Он распахнул дверь, не постучав, огляделся по сторонам и не увидел ее. — Элизабет Болдт, — обратился он к уставившимся на него лицам. Сидевшие почти одновременно покачали головами, но какая-то женщина махнула рукой в сторону коридора. — Благодарю вас. — Он аккуратно прикрыл за собой дверь.
Дженни уже направлялась к нему, почти бежала. Они часто разговаривали по телефону, но почти никогда не встречались лицом к лицу.
— Лу? — окликнула она его встревоженным голосом. Очевидно, она все-таки достаточно хорошо знала Болдта, чтобы понять по его лицу, что случилось нечто ужасное. — С детьми ведь ничего не случилось, а?
— Где она?
— На совещании.
— Мне нужно немедленно увидеться с ней!
— Это совещание с участием президента и председателя правления. Оно должно вот-вот закончиться.
— Мне наплевать, кто в нем участвует, — резко бросил он. — Немедленно! — закричал он. Глядя в ее карие глаза, он сказал: — Я устрою такую сцену, что вы не поверите, Дженни. Немедленно! Прямо сейчас. Не имеет значения, насколько важно совещание. Это понятно?
Запищал пейджер Болдта. Дженни перевела взгляд на его пояс. Болдт откинул полу куртки и тоже посмотрел на приборчик. Он казался прикрепленным к кому-то другому, к поясу какого-то постороннего человека. Болдт взглянул дальше по коридору, на поворот, который вел к «залу власти», как именовала его Лиз. Она была где-то там, в одной из комнат. Пейджер заставил его прийти в себя. Он выключил звук. Все повторялось снова, ему в очередной раз предстояло сделать выбор между своей работой и личной жизнью, и, несмотря на все доводы разума, все сожаления последнего часа, сделать это было не так просто, как швырнуть пейджер в мусорную корзину. Где-то там Грамотей готовился к новому убийству. Он был совершенно уверен в этом.
А Лиз сидела на совещании, и Дженни, похоже, была готова лечь костьми, чтобы не пустить его в «зал власти».
— Сколько еще оно продлится? — спросил Болдт, отстегивая пейджер от пояса и наклоняя его жидкокристаллический экран так, чтобы можно было прочесть сообщение. Это простое движение, казалось, противоречило всему, о чем он только что думал. Внутренний голос спросил: «Как ты можешь?» А у защиты не было мгновенного отклика. Он нес ответственность перед своей командой, перед городом, перед всеми невинными людьми, но ничего из этого не пришло ему в голову. Все, о чем он мог сейчас думать: ему придется ответить на вызов, и, что бы потом ни случилось, он вынужден будет уехать отсюда, от нее. Она останется в зале заседаний совета директоров, а он вернется к своему казенному четырехдверному «седану» и помчится на очередное происшествие.
Болдт взглянул на Дженни, и глаза его были полны грусти.
— Она созвала совещание сама, Лу, — сказала Дженни. — Чем бы это ни было вызвано, это что-то очень важное. Я не осмелюсь прервать его.
Болдт кивнул.
— Да, я понимаю, это должно быть важно, — согласился он. Она, наверное, заявила о своей отставке. Она хотела провести остаток времени с детьми. Он почувствовал, как от жалости и горя у него перехватило горло. Решив не беспокоить стоявшую перед ним женщину своим лепетом и сантиментами, он с трудом выдавил: — Скажите ей, что я заходил. Скажите ей, что это важно. Я буду на сотовом телефоне, — добавил он, собираясь с силами. Упоминание о телефоне вынудило его проверить аппарат. На экранчике высветилась надпись: «Батарея разряжена». Он был мертв — как и все вокруг него. Болдт чувствовал себя побежденным. Он повернулся и зашагал обратно к приемной.
Дженни проводила его до самого выхода, но больше не сказала ни слова. Она придержала для него дверь, потом вышла вслед за ним в коридор и вызвала лифт. Вероятно, ей показалось, что он не способен выполнить даже самое простое действие. Болдт шагнул в кабину. Когда двери закрывались, глаза их встретились. В ее глазах светились сочувствие и беспокойство. Его же глаза были мертвыми, как камни — и полными влаги, похожими на тающий лед.
