Несмотря на всѣ встрѣчавшіяся злоключенія, все жъ удалось дѣло довести до торжественнаго дня закладки, который приходился на 14 февраля 1894 года и совпадалъ съ празднованіемъ „торжества Православія”. Все было заготовлено для этого. событія на томъ дѣйствительно мѣстѣ, которое было выбрано обществомъ совмѣстно съ архіереемъ. Кадичевъ съ Ванякинымъ были преданы мною суду за присвоеніе не принадлежащихъ имъ должностей и званій, но находились на свободѣ и, какъ доходили до меня слухи, продолжали сильно мутить народъ, въ цѣляхъ всячески помѣшать началу стройки. Вспоминается мнѣ картина Закладки. Прежде всего, рано утромъ этого дня пріѣзжаетъ ко мнѣ Старо-Бинарадскій старшина Сидоровъ, сильно разстроенный, съ недобрыми вѣстями изъ Курумоча — будто нѣкоторая группа курумчанъ, во главѣ съ Кадичевымъ, рѣшилась на все, чтобъ сорвать предположенное торжество, грозя даже покушеніемъ на самого „земскаго”. Нервный по натурѣ Сидоровъ умолялъ меня остаться дома, во избѣжаніе возможныхъ случайностей — священники де отслужатъ сами по себѣ, полиція будетъ наряжена, и дѣло обойдется безъ меня... Само собой, я на это не пошелъ, велѣлъ подавать свою тройку, надѣлъ свой дорожный полушубокъ, подпоясался кавказскимъ ремнемъ съ надѣтымъ на немъ револьверомъ и тронулся въ путь.
Въ Курумочѣ около старой церкви и мѣста закладки стояла огромная толпа народа. Съѣхались нѣсколько священниковъ съ благочиннымъ о. Николаемъ во главѣ. Среди нихъ чувствовалась замѣтная растерянность. — очевидно и до нихъ доходили разные недобрые слухи. Подъѣхалъ станов вой съ урядниками, присутствовали также два удѣльныхъ управляющихъ. Началась торжественная процессія съ хоругвями и иконами изъ старой церкви на мѣсто закладки, которое было предварительно со всѣхъ сторонъ огорожено. Взойдя на него вмѣстѣ съ духовенствомъ, я сразу же увидалъ недалеко за изгородью хорошо извѣстныхъ мнѣ Кадичева съ Ванякинымъ. Вспомнивъ предупрежденіе старшины, я, прежде чѣмъ духовенство начало службу, вышелъ на середину устроеннаго помоста и, указавъ рукой на заготовленный для водруженія на мѣстѣ закладки большой деревянный крестъ, громко, во всеуслышаніе всего собравшагося вокругъ насъ народа, заявилъ: „до меня дошли слухи, что сегодняшнему нашему великому торжеству хотятъ лихіе люди помѣшать (при этомъ я въ упоръ посмотрѣлъ на двѣ пары недобрыхъ глазъ — Кадичева и Ванякина). — Предупреждаю, что первый, кто дерзнетъ поднять свою нечестивую руку, чтобы воспрепятствовать водруженію сего честнаго креста, будетъ мною уложенъ на мѣстѣ”. При этомъ я показалъ рукой на свой револьверный кобуръ. Обратившись затѣмъ къ священникамъ, я просилъ приступить къ богослуженію. Все торжество прошло спокойно и благолѣпно, а черезъ два года на освященномъ мѣстѣ высился и красовался большой каменный храмъ, стройная колокольня котораго виднѣлась издалека съ Волжскаго простора.
Вспоминая Курумчанскую исторію, я все же долженъ оговорить, что не Есе населеніе подвѣдомственнаго мнѣ участка отличалось столь буйной страстностью и безпокойнымъ характеромъ. Курумчане были скорѣе какъ исключеніе изъ общаго состава остального, болѣе спокойнаго и покладистаго крестьянскаго люда. Ранѣе въ своихъ запискахъ я неоднократно высказывалъ свои предположенія объ общей причинѣ тѣхъ отличительныхъ свойствъ приволжскаго населенія моего участка, которыя являлись какъ бы унаслѣдованными отъ ихъ предковъ, входившихъ когда-то въ составъ вольныхъ воровскихъ дружинъ, разгуливавшихъ главнымъ образомъ на Жигулевскомъ плесѣ „Волги-матушки широкой” и существовавшихъ за счетъ своего свободнаго простора и чужого добра.
Въ общемъ же населеніе второго участка Ставропольскаго уѣзда, сплошь состоявшее изъ т. н. бывшихъ удѣльныхъ крестьянъ, отличалось привѣтливымъ характеромъ, честностью, миролюбіемъ и дѣловитой хозяйственностью. Конечно, и ихъ обычно трудовая размѣренная жизнь нарушалась исключительными событіями стихійнаго характера, вродѣ пожаровъ, эпидемій, эпизоотій и т. п. Случались также съ ними разныя несчастья и отъ преступныхъ дѣйствій отдѣльныхъ „лихихъ” лицъ. Со всѣмъ этимъ деревенскимъ зломъ н бѣдствіями приходилось посильно бороться, но борьба эта протекала при сравнительно благопріятныхъ условіяхъ — при содѣйствіи и поддержкѣ, какъ мѣстнаго земства (губернскаго и уѣзднаго), такъ и самого населенія, въ массѣ своей совѣстливаго, довѣрчиваго, склоннаго ко всему доброму и общественно-полезному.
Останавливаясь на характеристикѣ населенія, я прежде всего скажу нѣсколько словъ о религіозно-нравственномъ его настроеніи и уровнѣ.
Подавляющая часть его въ моемъ участкѣ были православные, вѣрующіе, относившіеся строго къ исполненію церковныхъ обрядностей. Ранѣе я упомянулъ, какъ щедро сельскія общества относились къ улучшенію своихъ храмовъ.
Несомнѣнно отношеніе это являлось лучшимъ доказательствомъ преданности ихъ церковно-религіозному культу. Въ церковныя попечительства тоже выбирались все дѣльные, почтенные люди.
Составъ самихъ священнослужителей былъ въ среднемъ удовлетворительный и столь любимый своими приходами, что среди нихъ даже самъ Епископъ Гурій не рѣшался устраивать обычныя свои перемѣщенія. Лишь единственный изъ нихъ былъ отправленъ „на покой” — престарѣлый о. Дроздовъ, лѣтъ около 45 священствовавшій безвыѣздно въ Старо-Бинарадской церкви. Я еще его засталъ на томъ же мѣстѣ священнической службы.
Касаясь общаго уровня нравственности населенія, могу лишь замѣтить, что наиболѣе патріархальными, строгими и чистыми нравами отличались татары, у которыхъ мѣстный ихъ мулла игралъ рѣшающую роль блюстителя и руководителя, строжайше соблюдая семейную и личную чистоту членовъ своей паствы.
За ними, въ порядкѣ послѣдовательности, шли всѣ мордовскія селенія, — обоихъ нарѣчій „мокша” и „эрзя”, и на послѣднемъ мѣстѣ стояли русскія общества. Среди послѣднихъ издавна возникла и продолжала распространяться возмутительная секта „хлыстовъ”, имѣвшая своимъ главнымъ покровителемъ и вдохновителемъ, или „Христомъ”, какъ его называли сами сектанты, богатаго самарскаго купца Прохорова.
Организація этой „Прохоровщины” была широко раскинута по губерніи. Всюду имѣлись свои „богородицы”, вокругъ которыхъ происходили въ особо приспособленныхъ для этого помѣщеніяхъ — обычно подвальныхъ — тайныя „радѣнія”. На подобныя сборища сходились „вѣрующіе” обоего пола, пѣли свои „стихи” съ восхваленіемъ и вызываніемъ „Св. Духа”, кружились, бѣсновались до самозабвенія, до тѣхъ поръ, покуда не „накатывалъ” на нихъ всѣхъ „сходившій духъ святой”.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
