И обращалась к оккультной империи за советами касательно того, как лучше поставить дело в ее газете, ратующей за освобождение нации. Безант утверждала, что достижение Индией политической свободы было «необходимо для реализации ею более великой задачи, когда она вознесется и засияет, открыв Священной Земле всю славу и величие Господа». Она также планировала, что ее приемный сын-бог возглавит борьбу за самоуправление. Студенты основанного ею университета, Центрального индуистского колледжа в Бенаресе, образовательного учреждения, воспитавшего не одного молодого индийского политика, стали выступать против культа поклонения Кришнамурти, входившего в их учебный план. В их понимании оккультизм как сфера незримых тайн, доступных только элите, противоречил духу демократии. Как заявлял Тилак, «Конгресс не признает верховенства над собой никаких махатм, кроме избранного большинством» (
52). Ганди, хотя его и самого незаметно обрядили в одежды данной концепции, к махатмам, как и к любым другим астральным чиновникам, относился с подозрением. «Я стремлюсь принадлежать массам. Любая скрытность служит помехой духу демократии». Тем не менее именно благодаря Безант он в 1918 году смог сказать, что «слово “самоуправление” в Индии стало звучать в каждом доме».
За этим импульсом националистической политики скрывался мощный, глубокий поток священного, который и придавал ему толчок. Весь вопрос заключался в том, что эта святость собой являла. Если религия представляла собой концепцию с полостью внутри, то Ганди как раз эту полость – место отречения – собой и заполнял, предлагая себя в жертву. Во многом подобно Фрейду Безант помещала в ее центр семью, превращая приемного сына в бога, в то время как Ганди в своих комментариях к Гите, казалось, размышлял о братоубийстве. Если Ганди сражался за сварадж, в дословном переводе «самоуправление», то Безант пользовалась термином «хоум рул», означающим «домашнее управление», описывая этой фразой государство в виде семьи, которой правит не конституция, но любовь. По ее убеждению, если Индия не станет «хозяйкой в собственном доме», оставаясь при этом частью британской короны, для обретения независимости ей понадобятся десятилетия кровопролитных конфликтов. Более того, пропагандируемый Ганди отказ от сотрудничества нарушал процесс духовного развития, сближавший Великобританию с Индией и преследовавший своей целью божественное совершенство человека. В одном из памфлетов, названном «Вместе или порознь», она взывала к миру между колонизаторами и колонизованным ими народом: «Неужели символом отношений должны быть наручники, а не обручальное кольцо?» (53) – вопрошала она. Созданный ею образ предполагал чуть ли не эротический империализм. В конце концов, как учила Сафо, Эрос представляет собой неуемное стремление к тому, что ты не можешь иметь и чем не в состоянии в полной мере обладать.
* * *
В начале 1921 года над деревней Чаури-Чаура, что в округе Горакхпур, взвился ввысь гигантский змей, а затем свернулся в небесное кольцо, напоминавшее петлю. В разговоре с историком Шахидом Амином женщина по имени Науджади Пасин, живо помнившая те события даже шестьдесят лет спустя, рассказывала о них так:
Хар-хар-хар-хар (54), все мололи и лущили чечевицу. И вдруг Бабу! Из этого самого уголка, – говорю вам, это сущая правда, – с этой самой стороны он возник и закрутился, закрутился, закрутился… Он был как пепел, как дым в небе. Люди говорили, что это спустился с гор питон.
Представители всех без исключения каст забрались на крыши домов, чтобы присмотреться поближе. На следующий день в небе появилась метла, будто чтобы вымести период бесплодия. Потом наступила очередь плуга, расчистившего облака. Вскоре открылись шлюзы, и потоком хлынули чудеса. Пшеница на поле за ночь обратилась в кунжут. Два поваленных дерева в саду прославленного юриста мистера Кишора сами посадили себя обратно в землю и вернулись к жизни. Многие видели, как из пяти разных источников поднялись столбы дыма, источавшие аромат панданового цвета. Индийская газета «Пайониар» сообщала, что, когда одна девочка взяла в руки кукурузное зернышко и дунула на него, упомянув имя Мохандаса Ганди, через мгновение зернышек стало уже четыре. А после того, как крестьянин из Базантпура, города, названного в честь Анни, пообещал поверить в Махатму, если у его дома поднимется крыша, та действительно поднялась на целых пятнадцать футов, после чего упала обратно. А ученый муж, в знак открытого презрения к Ганди-джи употреблявший в пищу морепродукты, вдруг обнаружил, что все его блюда кишат червями.
Рассказы о творимых Ганди чудесах получили широкое распространение за несколько недель до того, как Ганди приехал в Горакпур встретиться с местными активистами и произнести речь. Много лет спустя Амин собрал и классифицировал публикации о них в газетах поборников независимости. Благодаря полному неприятию капитализма божественное имя Ганди стало на удивление эффективным, когда речь заходила о возврате утраченного имущества и роста благосостояния, – коровы плодились, а украденные кошельки возвращались законным хозяевам. Несмотря на его веру в жертву, отречение и непричинение вреда, в сказаниях о его деяниях Махатма превратился в гневного, мстительного бога, что лишь лило грязь на голову правоведа, бросившего властям вызов своим призывом к отказу от сотрудничества. Когда какой-то крестьянин из Газипура оклеветал Махатму, у него тут же пали замертво жена, сыновья и братья. Другой человек, осмелившись оскорбить Ганди, вдруг обнаружил, что у него слиплись веки: сведений о том, удалось ли ему потом их открыть, не сохранилось. Во многих местах, таких как сад мистера Кишора, каждый день стали тысячами собираться окрестные жители, оставляя в виде пожертвований монеты. Потом эти рупии передавались в фонд борьбы за независимость – в виде щедрого взноса в кампанию по его финансированию.
Если раньше колонизаторы в оправдание своего присутствия непреднамеренно становились божествами, то теперь по линиям разлома апофеоза осуществлялся процесс освобождения Индии, в ходе которого заново определялось, кто человек, а кто бог, и выдвигались новые требования о возврате территорий божественности. О Ганди повсюду говорили как о новом, если не последнем, аватаре Вишну. Если раньше он выступал против оккультных махатм Безант и ее англизированного мальчика-бога, называя их уделом элит, то теперь уже боготворили его самого, пусть даже глубоко демократично. Сотни тысяч крестьян отправились в паломничество, чтобы встретить махатму, выстроившись вдоль железной дороги, по которой он ехал в Горакпур. На каждой станции, от Нанкхара до Чаури-Чауры, его приветствовали восторженные толпы – по оценкам, в каждом городе от пятнадцати до пятидесяти тысяч человек. К Ганди относились как к статуе в храме, установленной на крыше железнодорожного вагона, чтобы собравшиеся могли совершить даршан – добиться привилегии увидеть бога и показаться ему на глаза. В своих дневниках его личный секретарь Махадев Десаи вспоминал, что железнодорожные служащие не сразу открывали поезду зеленый сигнал двигаться дальше, чтобы дать всем жаждущим даршана достаточно времени. Когда
