Кожан сбросил на снег свой короб и прочее лишнее, оставив на плече лук в налуче, тул со стрелами и топор в деревянном чехле – за поясом сзади. Срезней у него было десять – немалое богатство для лесной жизни. Не держа своей кузницы, вилькаи, если обнаруживался недостаток стрел, выменивали их у кузнецов на дичь или шкуры. Сами в селения не ходили, пользовались гонцами из числа бортников или зелейников, что живут в лесу. Потому как вилькай – волк, ему в жилье вступать нельзя.
В душе Кожан был горд, что Волк выбрал его, но не удивлен. С самых постригов[50] он бегал среди отцовых хирдманов с деревянным мечом, а стрельбе начал обучаться с шести лет. К приходу в стаю он был лучшим лучником не только среди одногодков, но и среди тех, кто постарше. Теперь ему предстояло применить свое умение для дела жизненно важного. Он пока не думал, что принесет им успех, но чутье прирожденного вождя говорило: настоящие слава и добыча, взрослые, не мальчишеские, уже на расстоянии протянутой руки. Знай сумей схватить.
– Мы чего, будем в избы ломиться? – расспрашивали Медведя по дороге, пока скрытно, вдоль опушки, не показываясь из тени, пробирались вниз по пригорку к веси. – Они ж небось там заперлись.
– Постучим! – хмыкнул Рысь. – Они и отворят. Тук-тук, кто в избушке живет? Повернись к лесу задом…
– Да не надо ни ломиться, ни стучать! – возражал умный Крот. – Они ж там пьют, едят… эй, дядя? – он оглянулся на Долгенько. – Ваша скотина там осталась – небось под нож пошла?
– Не круши мне сердце, – вздохнул тот. – Четыре коровы, овец на каждом двое по две-три, свиньи у меня, у Жили, у Легоши…
– А пиво или медо были?
– Было кое-что…
– Ну вот, они все это уж себе в глотки запихали. Всем надо сходить отлить. Они всю ночь бегать будут по одному. Ну а как кто выйдет… тут уж мы и войдем.
Крот был из старших, то есть доживал в лесу последнюю зиму. Ростом невелик, коренаст, с узкими темными газами и жесткими темными волосами над низким лбом, он был вылитый крот.
Светловолосый Кожан с летучим, острозубым зверьком никакого сходства не имел. Но когда он появился в стае, это имя освободилось, вот Медведь его и нарек. Ему даже понравилось – он был не прочь походить на отважного и неутомимого ночного охотника, внезапно приходящего из тьмы и способного безошибочно находить дорогу в путанице ветвей.
Подошли через огороды – Долгенько провел прямо к лазу. Ограда из жердей была высокой, но не сплошной – скорее густой плетень, чтобы лесной зверь не прошел и не перепрыгнул. Сквозь нее было хорошо видно пламя двух костров в разных концах веси. Сильно пахло дымом, над весью висело облако, какое бывает, когда топят разом все печи. Не очень-то весело хазарам сейчас в избах, подумал Кожан. Топить печь, так чтобы при этом можно было находиться в доме и не гибнуть от дыма – это надо уметь, а им откуда уметь? Он еще дома слышал, бывалые люди рассказывали: степняки, всякие там печенеги, живут в круглых домах из валяной шерсти, а как такой дом поставят, то огонь разводят на полу, и дым выходит через оконце вверху, в самое небо. А печей-каменок они не кладут.
Пригнувшись, так что в темноте вилькаев и впрямь можно было принять за стаю волков, идущих след в след, они подобрались к самой загородке – к тому месту, куда подводила свежая борозда в снегу, проложенная разведчиками.
– Вот здесь, – прошептал Долгенько. – Вот эта жердь отходит.
Припав к щелям в ограде, вилькаи прислушались. Прямо перед лазом стояла низкая клеть, и заметить их изнутри могли бы, только если бы кому-то припала охота обходить зады всех дворов. Доносился легкий шум горящего костра, потрескивали ветки. Потом со стороны загона послышались какие-то протяжные звуки.
– Колдуют, что ли? – удивленно шепнул Выдра. – Волков созывают?
– Да это они никак поют! – сообразил Кожан.
– Пьяные уже! – шепнул Волк. – Это там, у лошадей. Туда сперва идем, все за мной.
Жердь со скрипом сдвинулась, открыв лаз, в который любой из худощавых вилькаев пролез бы без труда. Задвигать ее обратно не стали – вдруг что-то пойдет не так и придется отступать?
– Луки! – шепотом приказал Волк.
Луки приготовили к стрельбе, вынули и наложили стрелы. Долгенько сделал знак следовать за ним и с неожиданной ловкостью стал пробираться в дальний конец веси, перебегая от одного угла к другому, хоронясь то за поленницей, то за снеговым бугорком погреба. В руке у него был рабочий топор, хищно и холодно блестевший, если на него падал свет месяца.
Вот и последняя клеть перед пустырем. Теперь все было видно как на ладони: еще более легкая жердевая ограда – чтобы ночующие здесь овцы и козы не разбредались; в ней темные спины лошадей. Лошади жевали сено, пофыркивали, переступали ногами. У Кожана аж волосы шевельнулись на голове от изумления: даже он никогда не видел столько лошадей сразу! Даже у его отца их было десятка полтора, а здесь – вдвое больше! Да уж не сам ли их хазарский хакан засел в Жабчем Поле?
Сторожей было двое. Они сидели у огня на чурбаках, приволоченных от ближайшей поленницы, перед ними на двух щитах были разложены какие-то припасы, стояли глиняные кринки и горшок. Судя по разбросанным костям и объедкам, сидели они так уже давно. Один расположился спиной к вилькаям и что-то говорил второму, но тот едва ли его слушал – голова его клонилась, он привалился спиной к жердям ограды и, похоже, дремал.
– Твой который болтает, – шепнул Волк Лебедю. – Твой – который спит. А мы с тобой, – он коснулся локтя Кожана, – к воротам. Вы двое ждете. Стреляете, как я вернусь и дам знак. Но если они встрепенутся, что-то услышат – стреляйте, не дайте им заорать.
Уже втроем – Волк, Кожан и Долгенько – пробрались задами к воротам. Там тоже сторожили двое, но эти были не столь беспечны – расхаживали перед костром, видно, чтобы согреться. Оба завернулись в длинные плащи, и какое у них оружие, надеты ли кольчуги, было не разглядеть. Впрочем, вступать с ними в прямую схватку вилькаи не намеревались.
– Нам с тобой промазать нельзя, – шепнул Волк на ухо Кожану. – Я потому тебя сюда взял – ты парень надежный. Чтоб одной стрелой наповал – понял? И чтоб не пикнули. А как упадут – бежим к воротам и отворяем во всю
