думаешь?" И что ты ей скажешь? "О карбюраторе"?! А уж когда рабом стал, и вовсе плохо пришлось — любой свободный вообще мог шкуру спустить, если уснешь раньше, чем господа. Этого рабу не прощали ни мужчины, ни женщины. Одна Кора всегда особняком стояла. И болтать не любила, и заснуть рядом с ней не страшно было. Наоборот, комфортно, даже слишком. И вот снова разговоры.
— Мирка, ты меня видела? Я сам весь в шрамах. Твой мне вообще никак не мешает, — пробурчал он недовольно, не разлепляя век. — Считай, что я его не вижу.
— Но я тебе не нравлюсь…
— Нравишься, спи.
— Тогда почему ты отказываешься, если нравлюсь? Ты же мужчина.
— Именно поэтому.
— Что?
Она поднялась на локте и нависла над ним. Даже с закрытыми глазами можно было понять, как пристально она всматривается в его лицо. Джейс тяжко вздохнул и открыл глаза.
— Что непонятного? Нормальный мужчина насильничать не станет. Ему это не нужно. Ты сюда не по своей воле пришла, так что я буду пользоваться твоей бедой?
Мирка смотрела на него с сомнением. Она-то знала, сколько женщин пострадало во время войны, и как грубо обращались на Ладатисе с рабынями. И никто не считал, что совершаемое умаляет мужественность насильника. Даже, скорее, наоборот. И пусть женщины считали это злом, а не нормой, кто на Ладатисе к ним прислушивался? Все знали, что насилие над женщинами — еще один способ ведения войны. А уж рабыней распоряжаться можно было как угодно.
И вдруг Мирке отказали не потому, что она недостаточно хороша, а потому что не хотели принуждать ее. Она посмотрела на точеное красивое лицо лежавшего рядом мужчины. Был бы свободным, конечно, ему бы даже не пришлось напрягаться, чтоб найти себе девушку. Что ему такая вот порченая рабыня? Даже будучи рабом, он стоял выше нее. Мог ведь и обидеть, никто бы особо не наказал. Но он… он, оказывается, был еще и добрым. Похоже, по-настоящему добрым. Мирка всмотрелась в его зеленые лучистые глаза, и не нашла там ни намека на ложь и похоть, которые могли бы доказать, что его слова — всего лишь гнусный обман.
— А если я сама хочу? — вдруг тихо спросила она, сама удивляясь слетевшим с языка словам.
Джейс только фыркнул и снова закрыл глаза. Не поверил. Конечно, поверить ей было сложно. Если у раба была задача, и он ее не выполнял, это грозило бедой. Задачей Мирки было ублажить его. Узнай кто, что от нее отказались, никто не стал бы разбираться, почему. Мирка была бы виноватой, и ее бы просто наказали без лишних разговоров. Джейс это знал, поэтому и не верил.
Девушка осторожно положила ладонь ему на грудь и медленно провела ею к низу живота. Трогать его было приятно. Большой, теплый, как печка, с красивым рельефом мышц и гладкой кожей. А шрамы и правда не мешали, Мирка лишь проходила по рубцам подушечками пальцев и продолжала движение. Мужчина напрягся, нахмурился. Мирка замерла. Когда более сильной реакции не последовало, она немного осмелела и положила колено ему на бедро, прижимаясь теснее к сильному горячему телу.
— Ты другой. Им всем все равно, чего я хочу, — осмелилась она. — А ты — хороший.
Ее рука скользнула ниже, к краю штанов. Большая ладонь мгновенно легла на ее руку, но боли не причинила, лишь остановила. Мирка подняла взгляд на Джейса. Он все еще не верил ей, но зелень его глаз казалась теперь нестерпимо яркой.
— Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Из-за меня, — тихо сказала она, будто бы прося его не отталкивать ее.
Он явно раздумывал, может, даже боролся с собой. Она видела тени этой борьбы на его лице, хотя сути её не могла понять. Наконец, он вздохнул. Вздох получился каким-то обреченным. Не могла знать эта подруга по несчастью, что в тот момент Джейс отпустил одну из последних путеводных нитей в этом гнилом лабиринте. Тлен и мрак, окружившее его после пленения, понемногу побеждали. И вдруг появилась возможность хоть на несколько недолгих мгновений почувствовать чисто человеческую связь, получить хоть немного тепла.
Будто бы неохотно он освободил её руку. Девушка быстро распустила завязанный узелком шнурок, служивший ремнем, и запустила ладонь ниже. К ее изумлению мужчина был уже возбужден. А ведь и виду не подал! Неужели бы сдержался, если она не настояла?! Ей было сложно такое представить, но то, что он не набросился на нее, а продолжал невозмутимо лежать, пока она мучила его болтовней, говорило само за себя.
Не тратя больше времени, Мирка перебралась ниже, стащила его холщовые штаны и принялась ласкать. Сначала он сдерживался, но скоро, к удовольствию Мирки, сдался. Каждый сладкий непроизвольный звук, срывавшийся с его губ, отзывался в ее груди маленьким триумфом. Такой большой и сильный мужчина оказался вдруг в ее власти. Это было чем-то новым, упоительным. Ее не хватали и не пытались использовать, а, наоборот, позволяли задавать свой темп и даже дразнить.
Когда она почувствовала на себе его руки, то это были ласковые, ободряющие прикосновения. Он гладил ее затылок, шею, сжимал плечи. В студеном воздухе камеры эти прикосновения разливали по телу дивное тепло. Мирка не стала его мучить. Ей впервые в жизни было приятно видеть, как финиширует мужчина. Как напрягается его тело, как сбивается дыхание, и он теряет над собой контроль. В этот момент он, казалось, принадлежал ей.
Чтобы не мешать только что получившему удовольствие мужчине, Мирка попыталась тихонько пристроиться рядышком и укрыться. Каково же было ее удивление, когда он остановил ее. Джейс уселся на койке, перетащил девушку к себе на колени и стал гладить ее бедра, ягодицы, спину, целовать шею. Заставил отклониться назад и через ткань платья мягко и уверенно ласкал ее маленькую грудь. Даже самое сильное из его прикосновений, хоть и было ощутимым, не могло оставить после себя синяка.
Забота, с которой она сталкивалась впервые, возбуждала не хуже самих ласк. Она заставляла рабыню почувствовать себя желанной, ценной. В ней пробуждалось что-то забитое и почти потерянное. Голова кружилась, и сознание плыло. Мирка даже не поняла, когда с нее стащили платье и распустили ей косу. Холода она не почувствовала. К реальности ее вернуло только ощущение
