Захара сидела за столом на кухне, словно поджидала меня. Я мало что о ней знал. Меня несколько раз водили к ней в детстве, когда я расцарапывал колено или когда у меня был жар. Перед тем, как уехать, Эдала рассказала мне, что Захара была колдуньей и могла управлять силой Мазиры. Вероятно, моя мать внимательно слушала свою дочь, когда та рассказывала об этом. Я же не верил ни единому слову.
— Пожалуйста, — сказал я, припав на одно колено у её ног. — Алмулихи падёт. Если ты можешь сделать что-то, чтобы спасти его, спасти нас, я умоляю тебя сделать это.
Мои глаза наполнились постыдными слезами. Как жалко я, должно быть, выглядел, когда понял, как много уже потерял. Эти люди не могли забрать всё, что создали мои родители. Если бы только я мог этому помешать.
Захара долго смотрела на меня.
— Пожалуйста, — сказал я, услышав крики, которые раздались из дворца.
— Я могу спасти Алмулихи, — сказала она. — Но тебе придётся заплатить.
Я кивнул. Всё что угодно.
— Что я должен отдать? Я отдам это.
— Всё, что у тебя есть.
Всё? Я думал, что она имела в виду одеяла на моей кровати, мои книги, мечи и одежду, мои ботинки, золото моего отца и соль — которая, как я понял, теперь была моей. Это была огромная цена, но оно того стоило, если я мог спасти свой дом.
— Ты можешь забрать всё.
Захара фыркнула и покачала головой.
— Нет, мальчик. Мне не нужны твои вещи. Я имела в виду всё, что у тебя есть.
Она указала на меня и на мой дом, пространство которого окружало нас.
— Если ты хочешь спасти свой дом, для начала я заберу тебя из твоего дома, а потом заберу твой дом у тебя. Я заберу твою семью, твоих друзей, твоих соседей. Ты увидишь, как они умирают. И ты запомнишь их всех. Я заберу твою гордость и честь. Ты станешь рабом, и поймёшь, что сила заключается в человеколюбии и милосердии.
Я в недоумении встал.
— Но, как же я спасу свой дом?
— Ты получишь его назад. Когда-нибудь, — она отклонилась назад на своём стуле.
Я поморщился и начал пятиться назад, решив, что оно того не стоит.
Она ударила рукой по столу.
— Мальчик, этот мир достался тебе на куске соли. Тебе пора научиться ценить то, что ты имеешь, и заработать то, чего ты так страстно хочешь.
Ужаснувшись её словам, я спросил:
— Зачем делать меня рабом, чтобы спасти мой дом?
— Потому что таковы мои условия. И я сделаю это с радостью. Когда ты освободишься от своего рабства, ты вернёшься домой, и вернёшь себе всё то, что создали твои мать и отец… — после слова «отец» она сплюнула на землю, словно у неё во рту сделалось горько, — И тогда ты будешь готов стать правителем.
— А когда меня освободят?
— Когда ты меньше всего будешь этого желать. Ищи того, на ком будет твоя метка.
Я не понимал, как она могла обещать мне все эти вещи, и как она могла всё это осуществить, но я согласился. В тот момент я был готов отдать всё. Медленно, хрустнув костями, она встала из-за стола. Она казалась теперь старше и слабее, чем я её запомнил. Она принесла мне запечатанный стеклянный сосуд. Его опоясывали золотые кольца, на которых были выгравированы символы моего дома. Внутри него бешено плескалась золотая жидкость, ударяя в крепкие стенки. Захара словно знала, что я приду. Она была готова.
— Выпей всё, — она протянула мне сосуд.
Открыв крышку с лепестками, я понюхал содержимое сосуда — океан, пыль и запах ночного жасмина. Этот запах не был неприятным. Победные крики людей раздались в саду, я услышал, как они кричали и смеялись, разрубая кусты роз, которые Надия так аккуратно подрезала утром. Если они закончили во дворце, я был уверен, что моя мать была мертва. Мне больше нечего было терять.
Захара посмотрела куда-то сквозь меня, безразличие её лица сменилось страхом, и она завизжала:
— Пей сейчас же!
Люди подходили всё ближе. Лезвия мечей заскрипели по камням, когда они начали приближаться к дому колдуньи.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я выпил жидкость. Я никогда раньше не пил ничего более прекрасного и одновременно отвратительного. Я хотел проглотить как можно больше этой жидкости, чтобы потом выплюнуть её на землю. После первых нескольких глотков, я почувствовал что-то — жидкость показалась мне живой и даже жадной. Словно голодный огонь, она потекла по моему телу и достигла пальцев рук и ног. Я не мог оторвать губ от напитка. Я не мог остановиться, хотя сейчас я отчаянного этого хотел, так как языки пламени начали поглощать меня. Но я больше не мог ничего контролировать.
Захара смотрела на меня дикими глазами. Она засмеялась, словно сумасшедшая.
— Глупый мальчик!
Дверь в её дом распахнулась, и внутрь начали забегать люди. Но она уже исчезла.
Огонь нарастал и нарастал, я начал гореть изнутри, пока, наконец, не стал невесомым, словно дым, словно горячий ветер, который дует над песками. Затем я начал двигаться быстро-быстро, и всё закружилось. А потом я уже не видел ничего.
Но я мог всё чувствовать. Я чувствовал тошнотворную радость и триумф. Я чувствовал дикий ужас и всю глубину горя. Я чувствовал боль города, который разрушился вокруг меня и радость нападавших, которые уничтожили его.
Вдруг я почувствовал, что меня куда-то тянет с такой силой, которую я никогда не испытывал ранее, и ощущение лёгкости и слепоты пропало. Я стал тяжелеть всё больше и больше, пока не почувствовал землю под ногами и не увидел мир вокруг. Хотя теперь я чувствовал себя иначе, словно меня связали самыми тяжелыми цепями. Приложив огромные усилия, я встал с колен и выпрямился. И тут же в мой череп словно вонзились когти, и в моей голове возникли ужасные, грязные мысли. Я не мог их понять — почему я их чувствовал, почему я не чувствовал их раньше, почему я мог их понять?
Огненные руки, которые управляли мной незадолго до этого, подняли мое лицо, и я увидел мужчину. Затем эти руки начали двигать моим ртом и языком, и я произнёс слова:
— Да, хозяин?
Я уставился на мужчину, которого не знал. Он сидел на троне моего отца и втыкал кинжал моей матери в деревянный подлокотник. Мы были у меня дома.
Но теперь это уже был не мой дом. Он превратился в разрушенную пустую оболочку того, чем он был раньше. Сверху больше не было крыши. Над нашими головами были только сумерки, похожие на навес.
Мне хотелось упасть на землю, мне стало так плохо от того, что я сделал и что потерял. Я чувствовал это вокруг себя — Мадинат Алмулихи погиб вместе с моей семьей. Я не знал, что случилось с моей сестрой Эдалой и братом Кассимом, но я молился о том, чтобы они выжили, хотя и был уверен, что это было не так. Если бы не невидимые цепи, которые заставляли меня стоять прямо, делали моё лицо невозмутимым и удерживали моё внимание на мужчине передо мной, я бы заплакал и убежал.
Вместо этого я стоял и ожидал приказаний, потому что те руки научили меня, что это была моя судьба.
И тогда меня поразило мощное непоколебимое чувство: жгучее желание этого мужчины — ему было нужно ещё больше смертей, ещё больше побед.
И тогда я дал ему то, чего он желал, и пустыня тоже пала.
ГЛАВА 26
Расколотые плитки засыпали пол помещения, которое когда-то было тронным залом. Здесь принимали жителей Мадината Алмулихи и отдавали приказы и поручения. Теперь от этого места остался только каркас, как и не было жителей, ищущих наставлений.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Раскаяние джинна сотрясало воздух вокруг нас, оно врезалось в невидимые стены и уходило под землю. Подобно той жидкости, которую его вынудили выпить, мне хотелось не слушать его историю, но я ошеломленно впитывала каждую отвратительную деталь, не упомянутую в наших детских историях.
