Ричмонда. Мы разделили армии на группы по три-четыре человека и обучили их наносить и парировать четыре типа ударов, в которых они и упражнялись в ходе репетиций под громкие выкрики инструкторов: “Раз, два, три. четыре”. И вот как-то раз Оливье, прыгая через ступени, спустился с башни, хлопнул меня по спине и сказал: “Очень хорошо. То, что надо. Но Уилли Уолтон должен написать музыку к этой сцене, так что нельзя ли проделать все это еще раз — только в определенном ритме?"
Тони Бушелл предупредил с самого начала, чтобы мы не ждали от сэра Лоренса быстрой реакции на наши предложения, но объяснил, что он всегда чутко схватывает хорошую идею и воспринимает сказанное, даже если внешне остается равнодушным. Его раздражало, когда люди пытались навязывать ему свои соображения. Так вот, я изучил все о Ричарде III и знал, что его любимым оружием был боевой топор, который он держал в правой руке и пускал в ход со всей силой. Пока я рассказывал об этом Оливье, он, казалось, смотрел сквозь меня, не слишком прислушиваясь. Но через два дня с энтузиазм вернулся к этому разговору: “Прекрасная идея. Добудете боевой топор”. И мы заказали его в Мадриде, но, когда доставили, это было нечто ужасное — как игрушечный томагавк. Сэр Лоренс страшно рассердился. Единственный раз я видел его вышедшим из себя».
На Эсмонда Найта, который любит называть “Ричарда III" “Трехглазым Дикки”, съемки батальных сцен не произвели большого впечатления. «Ужасной ошибкой оказались доспехи, сделанные из каучука; на крупных планах видно было, как они гнутся. Все солдаты Ричарда были в темных, почти черных латах, а люди Ричмонда — в белесых, что придавало им сходство с Железным Дровосеком из “Волшебника из страны Оз”. А потом еще эта история с лошадьми. Однажды, восседая на своей белой кобыле, Ричард-Оливье рассматривал выстроенные войска Ричмонда. Из-за деревьев к нему подъезжают три его “гауляйтера”: Кетсби, Ретклиф и Ловель, ну, вы знаете — “Вепрь на три части страну разделил, Кошке, Собаке и Крысе вручил”. Лоренс волновался, потому что уходил свет — солнце уже опускалось за горы. Он скомандовал начинать: проехать между деревьями и остановиться за ним. Мы немедленно поскакали и встали за его спиной. Но подо мной был жеребец, и, подчиняясь своим природным инстинктам, он вдруг покрыл белую кобылу Лоренса, при этом буквально навалившись на короля.
“Слезай, Нэд, чертов шутник”, — заорал он.
“Это не я, — возразил я. — Это хам жеребец”.
Потом подбежали грумы и жеребца оттащили.
Когда я упал навзничь, кто-то крикнул: ”Кастрируйте эту проклятую конягу”».
Оливье — искусный наездник. К сожалению, он не всегда работал со столь же опытными всадниками. Даже Джон Лаури, женатый на прекрасной наезднице, имевшей собственных лошадей, плохо ездил верхом. Ему велели сделать несколько пробных ездок в костюме Ловеля со свисающим сбоку мечом, чтобы посмотреть, как чуткие испанские лошади будут реагировать на всадника в пышном средневековом наряде. Пройдя небольшое расстояние шагом, лошадь перешла на энергичный галоп. В этой ситуации миссис Лаури советовала мужу натянуть поводья. Что он и сделал. Лошадь лишь припустила, перескакивая через канавы и унося на себе хрупкого на вид пятидесятисемилетнего актера, который отчаянно цеплялся за нее, спасая свою жизнь. В конце концов она остановилась как вкопанная перед широкой канавой. Лаури же продолжал движение. Он перекувырнулся через голову своего скакуна и рухнул на каменно твердую землю. В бессознательном состоянии его отвезли в лагерь на машине. “Потом я понял, в чем было дело. Один испанец объяснил мне, что у их лошадей очень чувствительные бока. Виной всему оказался свисающий меч, слегка щекотавший лошадь, и чем быстрее она бежала, тем больше пришпоривала ее щекотка. После случившегося мы все заткнули мечи за пояс, чтобы они не болтались”.
Как и при первом исполнении этой роли на сцене (1944), Оливье изображал Ричарда III параноиком с внешностью пресмыкающегося: те же жесткие, тонкие губы, прямые, черные, как смоль, волосы, нависающий нос; вечно крадущийся закоулками, походкой напоминающий паука, злобный негодяй, с вкрадчивым голосом и покалеченной двупалой рукой. Грим ежедневно отнимал у него три часа. Впрочем, давно было известно, что он усерднейший из актеров. “Меня поражала его энергия, — говорил Дуглас Уилмер, игравший лорда Дорсета. — У него был изнуряющий рабочий день; тем не менее он мог просто ненадолго присесть, на минуту закрыть глаза, а потом сразу же выйти на съемочную площадку и прекрасно сыграть длинную сцену, несмотря на тяжелейшее тройное бремя своих обязанностей продюсера, режиссера и исполнителя главной роли…
Он устроен как пылесос. Он вытянет из вас все, что ему необходимо. Мы обходили съемочную площадку “Ричарда ІІІ”, и я заметил какую-то ошибку в геральдике. Геральдика — мое хобби. “Что?” — сказал он и принялся выкачивать из меня информацию до мельчайших подробностей, как будто бурил нефтяную скважину. Он умеет попасть в цель с точностью алмазного сверла. Он очень грозен, и я знаю, что некоторые актеры его побаиваются. Я, безусловно, из их числа.
Иногда он бывает удивительно резок. Помню, как игравший Ретклифа Эсмонд Найт хотел выжать побольше из своих слов в палатке Ричарда на рассвете в день Босуортской битвы. (“Уж дважды петухи приветствовали утро громким криком. Друзья уж встали и вооружились”.) Он сказал режиссеру: «Ларри, предположим, я вложу меч в ножны, затем оглянусь сквозь откинутый полог палатки на лошадей, а уж потом произнесу эти слова”. Оливье сидел, смотрел на него и цокал языком. Потом сказал: “Нет. Просто говори свои слова и вали отсюда”».
Лоренс Нейсмит, замечательно сыгравший роль отступника лорда Стэнли, вспоминает об Оливье примерно в том же духе: “Он ни на что не жалеет сил. Так было и на съемках “Ричарда”, и не только когда стрела попала ему в ногу. То же самое и с фехтованием. Он на самом деле ждет, что вы сделаете выпад. Он сам не знает снисхождения и не ожидает пощады в ответ. Наносите удар, или он ударит вас”.
Прошло уже более тридцати лет с тех пор, как Нейсмит с Оливье мальчиками пели в хоре церкви Всех Святых. ”Во время работы над “Ричардом III” я получал письма от Ларри, его манера совсем не изменилась по сравнению со школьными годами. Письма напоминали указания театрального менеджера: “Дорогой Лаури, благодарю тебя за отличную работу, проделанную сегодня. Обрати, пожалуйста, внимание на то, что завтра я изменю такую-то строчку так-то и так-то… Твой Ларри О.”. У него всегда был командирский, по-армейски резковатый
