кем?
– С тузиком. – Папа, прищурившись, смотрит на детей и снова машет им рукой. – Прошлой ночью ты так и не вернулся на нем.
Я с удивлением смотрю на него:
– Да… он перевернулся и уплыл, мне пришлось вплавь добираться.
Он морщится:
– Хреново. Жаль, что тут все закрыто, а то могли бы новый купить. Полезная вещь.
Папа машет в последний раз и отворачивается.
– Но… – говорю я в замешательстве, теперь я в двух шагах за его спиной. – Но, значит… ты меня слышал? Ночью?
Он не отвечает и, не дожидаясь, пускается в путь, поглядывая на вымпелы, чтобы понять, с какой силой дует ветер.
* * *
Вечером мы снова сидим у Кальдеренов, на этот раз у них на веранде. Клас уже больше не такой жизнерадостный, по имеющимся прогнозам, электричества в шхерах может не быть чуть ли не неделю. Он походил по соседям и поспрашивал у них бензина, но большинство разъехалось по домам, а те, кто остался, оказались в не лучшей ситуации или уже продали горючее владельцам катеров в гавани, семейству с детьми – их парнишку-диабетика надо было отправить в больницу, так что кто-то отдал ему свои канистры; были еще чиновники, которые собрались тут на какой-то кик-офф перед началом осени, и им очень нужно было вернуться, они всю дорогу ссылались на государственную безопасность, было еще несколько ребят от бизнеса, которые не поскупились с оплатой, ну а потом бензин и кончился.
– Гюлленхоффы из соседнего дома уехали, у него-то в лодочном сарае наверняка припасена лишняя канистра, – участливо сообщает жена Кальдерена и ставит на стол еще несколько стеариновых свечей.
– Заперто там, – бурчит Кальдерен. Он покрывает кетчупом сосиску-гриль, которая, судя по вкусу, провалялась на дне морозилки несколько лет. – Я проверял.
– Но замок ведь можно сбить? – вставляет папа. – Ну то есть в случае крайней необходимости.
– Тогда уподобишься тому психу из Даларны, видели ролик? – жена улыбается. – Dirty Dennis[113], или как там его.
– Никто никуда не будет вламываться, – рявкает Кальдерен. – Даже возможность такая не обсуждается. Вот с этого все беспорядки и начинаются. Когда меня назначили в Кению, там как раз устроили похожий дурдом, одна группа людей распустила слухи, что другая ворует, убивает или насилует, им захотели отомстить и поступить так же, а через пару дней уже швыряли в горящие церкви детей.
– А как там, кстати, дела у Филипа? – безмятежно интересуется папа. – Добился чего с форхендом?
– Он получил уайлд-карт[114] на квалификационный турнир Открытого чемпионата Стокгольма, – отвечает Кальдерен. – Если турнир вообще состоится. Его поколению так не везет. Сначала им все пандемия подпортила, а теперь вот это дерьмо.
– Хотя люди многому учатся и вне матчей. Когда Якобу было лет четырнадцать-пятнадцать, он поехал в теннисный лагерь на Вермдё, ну теннис там был как теннис, но е-мое, парнишка такие скиллы там себе прокачал!
Я доедаю третью сосиску, запихиваю в рот несколько соленых крекеров, потом встаю и ухожу в дом. В туалете темно, но Гунилла и здесь зажгла несколько свечей, уютно посидеть и посрать при их мерцании. Сквозь дверь просачиваются голоса:
– …ну и через две недели звонит Монике какая-то мамаша, вся такая в негодовании, потому что ее сынок задолжал Якобу денег. И тут выяснилось, что он, короче, продал конфеты, которые я ему дал с собой, а потом на эти деньги купил у других детей еще конфет, а потом, ну понятно, продал их, снова купил и опять продал, купил…
Клас переспрашивает что-то неразборчиво.
– Нет, – отвечает папа, – но он явно упросил кого-то из вожатых поехать и купить еще конфет в магазине, а потом продал и эти тоже!
Я собираюсь спустить, но воды нет. Поворачиваю кран в раковине. Оттуда тоже вода не идет. А снаружи папа добрался до панчлайна своей истории:
– И вот когда мы через две недели приехали забирать Якоба, он восседал там как этакий конфетный король, банк и судебный пристав в одном лице! А я подумал, что, может, его приятели, ну знаете, я к ним приехал, а ко мне довольно часто… ну там автографы, ракетку подписать или не знаю… но детишки вместо этого такие: А ТЫ ЧТО ЗА ХРЕН?
Кальдерены все еще хохочут над его байкой, когда я прихожу назад на веранду.
– Вода кончилась, – говорю я.
Они с удивлением взглядывают на меня.
– Обычно тут… – начинает Клас.
– Ее отключают с десяти вечера до семи утра, – быстро подхватывает Гунилла, – мы вам, наверное, не сказали.
– Но это же только через несколько часов?
– Мы всегда по вечерам наливаем канистру воды, так ведь, Клас?
– Я собирался после ужина это сделать, – раздраженно отвечает он.
– У нас в лодке осталась пресная вода, – вставляет папа. – Андре, сгоняй вниз, наполни канистру.
Гунилла улыбается ему:
– Если что, у нас есть еще бутылка минералки, Классе, мальчику совсем необязательно…
– Андре с удовольствием сбегает…
Я киваю и начинаю спускаться по лесенке. Она узкая, установлена прямо на покатых прибрежных камнях. Штиль сменился легким ветерком, и на волнах, ударяющихся о причал, образуются теперь белые барашки; мне приходится навалиться всем весом на швартов, чтобы притянуть яхту поближе к причалу, прежде чем перебраться на нее. Лодку качает и дергает на швартовых, и мне приходится держаться за штаг, пока я перебираюсь на кокпит.
Поначалу я просто замечаю угловым зрением какую-то тень, движение. В пятидесяти метрах, по ту сторону узкой бухты, рядом с темным соседским домом. Гюлленхоффы. С причала я бы этого не увидел, такой ракурс открывается только с кокпита.
Я промерз как ледышка. Ощущение такое, словно кто-то привесил мне к яичкам утюг и завязал анус тугим узлом.
Потом я отступаю, медленно двигаюсь назад с кокпита, пересекаю палубу, снимаю кеды, чтобы меньше шуметь. Всю дорогу не спускаю глаз с другой стороны бухты, с укромного уголка между сарайчиком у пристани и скалой, который можно обозреть, по всей видимости, только с того места, где я только что стоял. Как можно тише спрыгиваю на берег, на цыпочках крадусь обратно по причалу и вверх по лестнице.
– …вообще говоря, я ему еще весной сказал: «слышь, – говорю, – вот ты подумай, как это лето через десять лет будет выглядеть в твоем резюме?» – и он сначала собрался открыть какой-то паб в Бостаде с парочкой приятелей, прикрываясь при этом моим именем, как обычно…
Я встаю за кустом сирени. На веранде колышется пламя свечей, слабый отсвет пробивается между листьями и падает на меня, но я остаюсь в тени.
– …а потом отправился в Сан-Франциско пожить у ненормальной сестрички Малин, которая по жизни только и делает, что
