торчит и жалеет себя, но потом начались все эти пожары, так что ему пришлось вернуться домой…
Сиплый смех Класа Кальдерена эхом разносится над скалами.
– …но ему негде было остановиться, так что он отправился в Карлскруну и провел остаток лета у бабушки с дедушкой, а они, знаешь, совсем сдали, сильно постарели, и он там должен был покрасить забор, но у него и с этим ничего не вышло, это такая, на хрен…
Папа понижает голос:
– …ну, типа, что ты будешь делать, когда твой ребенок лузер. Типа как what’s in it for us[115].
Я больше не раздумываю. Просто разворачиваюсь, потом вниз по лесенке. Дальше на причал. Отвязываю швартовы, запрыгиваю в лодку в тот самый миг, когда она отчаливает; увлекаемая волнами в бухту. «Мартина» кренится, качается, вертится вокруг своей оси, встает носом в сторону соседского дома на той стороне.
Силуэты людей почти неразличимы в сумраке, но по их движению я понимаю, что они меня заметили. Они переговариваются шепотом, кто-то просит о чем-то, кто-то не соглашается.
Яхта останавливается посреди бухты, висит на кормовом швартове – кормой она все еще крепится к буйку со стороны Кальдеренов. Я вытягиваю веревку, удлиняю швартов и продвигаюсь еще на каких-то двадцать-тридцать метров в сторону причала Гюлленхоффов.
Врезаюсь форштевнем, но не сильно, я это тысячу раз делал, папа обожает переставлять яхту с места на место, стараясь занять лучшее место в гавани.
Спускаюсь в каюту, рядом с морскими картами у папы бардачок, я отыскиваю в нем фонарик и поднимаюсь обратно на палубу. Бегу на нос и направляю свет на них.
– Эй!
Их четверо. Двое мужчин и две женщины, так мне кажется поначалу, но потом я вижу, что один из двух длинноволосых – парень. Потертые джинсы, ветровки, кроссовки. Несколько рюкзаков.
Долговязый рыжеволосый тип с коротко остриженным ежиком и длинной бородой входит в круг света, демонстрируя пустые руки.
– Нам не нужны неприятности, – произносит он. – Все охренеть как глупо вышло.
Женщина выступает вперед и становится вровень с ним. На голове у нее вязаная шерстяная шапка, а шея обмотана арафаткой.
– Мы пытались сдаться, – с жаром подхватывает она. – Дозванивались до береговой охраны, но там не отвечают.
– Какие у вас планы? – спрашиваю я и сам поражаюсь тому, насколько спокойно звучит мой голос.
Короткостриженый парень делает шаг в мою сторону. Я замечаю, что он как бы становится чуть выше, когда видит, что перед ним не какой-то взрослый норвежец, а подросток по меньшей мере лет на пять младше его.
– Просто хотим свалить отсюда.
После этого мы почти не переговариваемся. Я протягиваю им веревку, и он удерживает «Мартину», пока остальные вскарабкиваются на борт. От них пахнет дымом и застарелой грязью. Никто не называет имен, они просто усаживаются на кокпите, вплотную друг к другу, как если бы все еще прятались за сараем.
«Я слишком слаб. Слишком труслив, слишком неуклюж.
Кто-то другой должен сделать всю работу за меня».
– Ходил раньше под парусом? – спрашиваю я короткостриженого, и он кивает в ответ:
– Немного.
Один из парней отвязывает кормовой швартов от буйка, а я в это время объясняю остальным, как раскрутить стаксель. Стоя у штурвала, чувствую, как ветер захватывает яхту. И вот уже мы скользим, быстро и бесшумно, прочь из бухты, вперед в пустынный залив. Кто-то из них, не знаю, кто именно, насвистывает лейтмотив из «Звездных войн».
– В город? – спрашивает долговязый, глядя на запад, там за лесом скрываются последние лучи заходящего солнца.
Я отрицательно мотаю головой и натягиваю капитанскую фуражку:
– В море.
Воскресенье, 31 августа
Квартира была просто огромная, гораздо больше той, что в Монако, а вид с террасы даже интереснее, хоть и не на море, зато от панорамы со шпилями и небоскребами дух захватывало, все это было совсем непохоже на мамин таунхаус во Флогсте[116]. И все же я редко проводил там время, просиживая по большей части в своей комнате, папа купил мне через интернет несколько игровых приставок и привязал к ним свою банковскую карточку, так что я мог загрузить себе все, чего бы ни пожелал. Первые несколько лет с нами жила Маргит, она следила за тем, чтобы я делал уроки по вечерам, а в выходные пыталась вытащить меня в музей или в свой загородный дом, но когда я перешел в старшую школу, она съехала, и я стал почти все свободное время проводить у себя в комнате за играми. Раньше, пока жил с мамой, я много читал, в основном классику: Жюля Верна с Марком Твеном, «Робинзона Крузо», «Остров сокровищ». В гостиной во Флогсте у нас стояла многотомная энциклопедия, мама купила ее на блошином рынке, потому что книги были очень красивые, и я пролистывал их иногда по вечерам. В пентхаусе все было совершенно иначе – папа не считал книги чем-то важным.
В доме не переводилась готовая замороженная еда, которую можно было разогреть, а каждую пятницу у нас убиралась клининговая фирма. Папа приезжал и уезжал, иногда он мог провести дома несколько недель подряд, сидя на террасе или перед телевизором в большой комнате. Время от времени его тянуло поговорить о моей учебе, пошерстить вместе частные школы в Штатах или программы обмена в Австралии и Новой Зеландии, «где-нибудь, где тепло, тебе не хватает солнышка, чувак». Случалось, он делал попытки поучить со мной уроки, но не рубил ни в одном предмете, кроме английского, всякий раз пытаясь объяснить мне что-нибудь – разницу между иудаизмом и исламом, как высчитывать доли и проценты, что значит слово философия, – он начинал нервничать и переключался на какой-нибудь забавный эпизод из тех, что имели место много лет назад, и рассказывал так, словно речь шла не о нем, а о ком-то другом. В другой раз он начинал планировать наши совместные поездки в Дубай, Сингапур или Майами, с белыми тиграми, латиноамериканками в мини-бикини и бизнес-классом.
Иногда он отсутствовал по несколько недель. Якоб жил в коттедже за городом, он заглядывал ко мне проверить, все ли дома спокойно, забивал морозилку новыми красочными упаковками порционной еды и спрашивал, скользя взглядом поверх моего лица, не хочу ли я провести выходные с ним, Ханной и детьми у него дома или чтобы он на несколько дней переехал ко мне, но я всегда отвечал, что собираюсь потусить с друзьями, на что Якоб кивал и широко улыбался, потом снова кивал в сторону бара и говорил, мол, еще бы, понятно, что мне хочется, чтобы весь пентхаус был в моем распоряжении, «я-то помню, как оно
