— Но почему, почему, друже командир?
— Во-первых, потому, что до верховного штаба добраться сейчас не так-то легко. А во-вторых, начальство желает, чтобы вы и впредь передавали свой опыт непосредственно бойцам.
— Ну, а письма вот эти отправить как-нибудь можно?
— Постараюсь. Не унывайте, — подбодрил меня Перучица. — Может быть, в скором времени дело обернется иначе… Главное — мы теперь все вместе… Что там, на втором фронте? — обратился он к Магдичу, вышедшему из-за перегородки.
Комиссар с досадой махнул рукой:
— В Северной Франции происходит дальнейшее укрепление плацдармов на реке Одон. У Канн несколько продвинулись: взяли какой-то Ла-э-дю-Пью. В общем топчутся на месте, кое-где продвигаясь по километру в день. А в Италии и вовсе увязли на линии Римини — Ливорно. У каждой речушки торчат по месяцам.
— Что и говорить! Успехи «блестящие!» — усмехнулся Перучица. — Создается впечатление, что союзники не желают рисковать. Наверное, ожидают, чтобы за них все сделала Красная Армия.
— Зато бомбят здорово! В Риме разрушен рабочий квартал Сан Джовани. В руинах город Кассино. Теперь обещают уничтожить чуть ли не всю Северную Италию, по зонам. Совсем как у нас… Несчастный Белград! Говорят, в развалинах целые кварталы… Там и моя семья…
— Что поделаешь, война, — вздохнул Перучица.
— Разрушения по плану «Ратвик» совершаются в потрясающих масштабах, — с горечью продолжал Магдич. Он подвел нас к карте. — Вот взгляните: железнодорожная линия Загреб — Огулин, например, разобрана в ста сорока четырех местах! На линии Бихач — Сунья взорвано семь мостов. Уничтожены при этом все путевые технические сооружения. В Словении, чтоб воспрепятствовать переброске неприятельских сил против союзных войск в Италии, разрушен важный виадук — мост Лития через реку Сава на линии Любляна — Загреб. А наше положение никак не облегчается. Немцы все маневрируют. И не только на востоке Югославии, но даже здесь, в районах расположения наших войск. По долине Ибара, недалеко от нас — вот где, в частности, передвигаются немцы.
— Ничего, — сказал Перучица. — Мы этот путь закупорим. Такова директива Арсо. Я уже все продумал. Завтра еду к своему начальству и уверен, что наш план будет одобрен.
Я слушал комбрига, и на душе становилось легче. Я понимал, что именно благодаря замечательным вестям из Москвы Перучица держал себя так уверенно и спокойно.
Все работники штаба находились в возбужденном, приподнятом настроении. То один, то другой как бы про себя произносил слово «Минск». Искали на карте Румынию и, водя пальцами, указывали друг другу пути продвижения Красной Армии на юг, в направлении к Балканам. По тому напряженному вниманию, с каким командиры ловили каждое слово Перучицы, по тому, с какой быстротой и старательностью записывали те или иные фразы, было видно, что все глубоко захвачены перспективой движения навстречу Красной Армии.
— Докажем в этих последних боях, — сказал в заключение Перучица, — что мы сумеем достойным образом продержаться здесь до прихода русских.
— Что у вас тут за совещание? — неожиданно раздался басовитый голос.
Я обернулся. На пороге смежной комнаты стоял Громбац. Втянув голову в плечи и слегка покачиваясь на длинных кривых ногах, он смотрел на меня быстрыми пронизывающими глазками.
Мне стало не по себе.
— А, русский! Как вы очутились здесь? — спросил он, постучав пальцами по кобуре. — Кто вам разрешил покинуть батальон? Или вы ушли самовольно?
— Послушайте, друже Громбац, — обратился к нему Магдич. — Товарищ Загорянов прибыл сюда по нашему вызову. Мы говорим о деле, советуемся…
— Я думаю, что не следует сейчас говорить о планах, составляющих военную тайну.
— Я знаю, о чем говорю и с кем, — отрезал Перучица.
— Ну-ну! В таком случае занимайтесь тут своими делами, — примирительно сказал Громбац и ушел за перегородку.
Тяжело у меня было на сердце. Не повезло. Жаль, что верховный штаб так далеко, где-то на острове, а то бы я непременно до него добрался.
Делать было нечего. Этой же ночью я с Лаушеком отправился в обратный путь.
Перучица, прощаясь со мной, сказал:
— Я буду добиваться разрешения взять вас к себе в штаб. И при первом же удобном случае свяжу вас с советской военной миссией. Нам предстоят сейчас большие дела. Тито на острове Вис… Наверное, там разрабатываются планы решающих сражений, планы установления оперативно-тактического контакта с Красной Армией, — убежденно добавил Перучица…».
8
…Вис — самый отдаленный от материка остров из группы прибрежных далматинских островов. Скалистый, с удобной гаванью Комиса и обширной долиной, превращенной в большой аэродром, Вис являлся отличной военно-морской и авиационной базой. Потому-то союзники здесь и обосновались. Сюда же из итальянского порта Бари они переправили Тито с его генштабом. Все-таки югославская земля!
С острова Вис глава англо-американской миссии Фитцрой Маклин посылал премьер-министру Черчиллю подробнейшие отчеты о военно-политическом положении в Югославии и о своих взаимоотношениях с Тито. Он писал, что пребывание маршала на острове Вис, в нескольких часах полета от Казерты — местонахождения штаба балканской авиации в Италии, представляет прекрасную возможность для достижения непосредственного соглашения с Тито.
Однажды в летних сумерках на Висе приземлился личный самолет главнокомандующего Средиземноморским театром военных действий фельдмаршала Вильсона, который должен был доставить Тито в Италию. Ночью к аэродрому подъехало три «джипа». Маклин, горбоносый, длинный, как шест, наблюдал за посадкой. В самолет вместе с Тито сели его телохранители Бошко и Црля, Влатко Велебит, которого Маклин уже возил весной в Лондон к Черчиллю, Арсо Иованович, Ранкович, Ольга Нинчич, штабной врач и другие, сопровождавшие маршала лица. Не забыли взять и немецкую овчарку Титра.
Отлет делегации был обставлен со всей официальностью и деловитостью. В штабе были убеждены, что Тито отправляется к западным союзникам для важных переговоров о дальнейших военных операциях на Балканах.
Перелетев Адриатическое море, самолет пересек южную Италию и опустился на аэродроме Каподиччино, близ Неаполя. Здесь делегацию встретил генерал Гаммель. В роскошных автомобилях он повез Тито и его спутников в Казерту — неаполитанский Версаль, где Вильсон ждал гостей к завтраку.
В розовой столовой собралось человек шесть. Тито не отпускал от себя автоматчиков. Один из них стоял позади его кресла, другой зорко следил за входившими слугами. Тигр лежал под столом у ног маршала и тихо скулил — просил подачки.
Чувство неловкости сковывало всех. Тито украдкой совал овчарке то апельсин, то устрицу, то еще что-нибудь со стола и обменивался с Вильсоном лишь незначительными фразами. Неожиданное маленькое происшествие рассеяло сгущенную атмосферу: вошедший официант-итальянец при виде Бошко и Црля вдруг издал испуганный возглас и уронил блюдо с французскими бобами. Наверное, в его памяти молниеносно возникли образы тех грозных партизан, от которых он бежал в свое время из Черногории!
Вильсон и Тито рассмеялись. Беседа оживилась. Янтарное вино еще больше развязало языки…
В тот же день в присутствии Арсо Иовановича начались официальные военные переговоры. Речь шла о снабжении НОВЮ вооружением и способах его доставки, о технике подрывных работ, о ходе выполнения плана «Ратвик».
Прошло несколько дней. Все главные вопросы, казалось, были уже исчерпаны. В свободное время югославы осматривали все дворцы в Казерте, королевский замок с капеллой и сад с каскадами, фонтанами, статуями. Побывали в театре, где перед английскими «томми»[76] усердно паясничал Пульчинелло в черной носатой маске. Затем все переехали в Неаполь. Иованович, видя, что Тито охвачен туристическим азартом, начал настаивать на скорейшем завершении переговоров. Его тревожило положение в Югославии: седьмое наступление немцев продолжалось. Но Вильсон и Маклин изобретали различные предлоги, чтобы задержать Тито в Неаполе. Они намекали ему, что кто-то еще из важных особ хочет его видеть. Однако Тито и без того уже догадывался, ради чего, собственно, его привезли в Италию. С «важной особой» — Уинстоном Черчиллем — он еще раньше держал связь через Маклина и Велебита. Тито не разделял беспокойства Иовановича.
Пребывание в Неаполе было легким и приятным. Союзники вели себя весьма предупредительно. Они поместили югославов в лучшем отеле «Вашингтон», в квартале иностранцев. Тито не упускал здесь случая поразить окружающих своей импозантностью. Три-четыре раза в день он менял туалеты. К завтраку выходил в костюме командующего флотом, к обеду — в подчеркнуто скромной, защитного цвета тужурке с ремешком через плечо, к вечеру надевал новый маршальский мундир, весь в шитых золотом дубовых листьях и вензелях. После ужина Тито прогуливался с Тигром по Толедо — одной из самых оживленных улиц Неаполя.
