что ты в действительности делаешь тут? Чего вынюхиваешь?
Но лис так и продолжал размеренно подметать хвостом землю. Вел он себя довольно неестественно: не было заметно, чтобы он дышал или моргал, а все его тело, кроме виляющего хвоста, замерло. У Чан почувствовал неладное. Он стал внимательно смотреть вокруг демона и увидел нечто похожее на тонкую тень. Та, будто черной веревкой, тянулась ровной дугой по земле прямо за спину наследника. У Чан провел взглядом вдоль тонкой тени и, услышав позади шум, без раздумий завел меч.
Времени на разворот и точный удар по демону совсем не оставалось: шаги за спиной были такими отчетливыми и близкими, что показалось, будто высокая фигура уже нависла над юношей. У Чан одним движением развернул острие меча и направил в свою сторону.
Меч действительно во что-то уперся, но дальше продвинуться не желал, как бы владелец на него ни давил. Складывалось впечатление, что демон схватил клинок. Позади послышалось еле ощутимое дыхание, а после и слишком сухие для данной ситуации слова:
– Действительно умеешь играть в подобные игры…
У Чан дернул меч обратно, и в воздухе раздался звук рвущихся тканей. Обернувшись к демону, юноша замер. Сянцзян стоял, как деревянный истукан, на том же месте, где его настиг цзянь. Рана на его груди сочилась алыми каплями, окрашивая мелкую гальку. Значит, У Чан принял верное решение стоять и выжидать появления нечестивца, вот только он и предположить не мог, что тот подставится под удар. Он считал, что демон отскочит и выкинет новый трюк, а не примет холодное оружие своей грудью. Зачем вообще так, будто намеренно, подставляться? Это попытка запугать наследника, показав на себе, что никакие увечья ему не страшны? Да и тот черный лис, сидевший в кустах, – разве это был не демон Тьмы в зверином обличье?
У Чан повернул голову в сторону животного, но оно, словно на потеху, дождавшись, когда на него взглянут, растворилось в темной дымке. Выходит, на этом облике и строилась уловка притворщика. Он создал иллюзию, которой отдал приказ сидеть и привлекать внимание, а сам поджидал момент, чтобы приблизиться к юноше.
Трюк нечестивца не мог не удивить. Даже больше – от раскрытия коварного замысла кровь в жилах У Чана закипала, а сам он почувствовал прилив сил. Многие господа из высших сословий на Севере называли наследника «горячей головой». Да и сам он после злополучной ночи на горе Хэншань начал так подумывать – именно тогда, когда вдруг ощутил в себе бешеную ярость. Но сейчас назвать его так было бы неправильно: У Чан почувствовал некое преимущество перед демоном, вот только действовать безрассудно, бросившись с мечом наперевес на противника, как это сделал бы он чуть менее года назад, теперь не желал. Для начала было неясно, почему нечестивец, будучи раненым, ничего не предпринимает. Кем бы он в итоге ни являлся – демоном, небожителем, духом, смертным или, на худой конец, арха́том[96], – получив рану, он должен был хоть что-то сделать: прикрыть, прижать ее, обмотать или использовать свои силы для исцеления. Но демон Тьмы бездействовал. Первым существом, которому У Чан нанес рану, стал Кукловод. И тот из-за маленькой царапинки был вне себя от ярости. Он вопил на весь лес, хватался за лицо, прикрывая руками порез. Любой на его месте так бы и поступил, хотя бы инстинктивно схватился бы за место, которое болит.
У Чан думал: для чего все это представление? Ведь сразу было понятно, что демон хочет лишь устроить проверку. О настоящем состязании с выяснением, кто сильнее, и речи не шло. Без сомнений, будь у демона злой умысел, он уже давно отцапал бы юноше руку или всадил ему его же клинок прямо в горло.
Но больше всего не давала У Чану покоя чудаковатость нечестивца. Слишком уж тот спокойный ко всему, холодный и безэмоциональный. Будто все, что сейчас видит У Чан, является очередной маской демона – пустышкой. Пронизывающие темноту своим сиянием, словно из черного жемчуга, волосы, ровное, без единой морщинки лицо, напоминающее безупречно отшлифованный мрамор скульптуры, губы, складывающиеся в улыбку, и прямые брови – все застыло. Все, что служит для выражения эмоций, в его теле словно одеревенело.
– Э-эй, притворщик! – обратился У Чан. – У тебя кровь, не хочешь что-то с этим сделать? Рана непохожа на обычный порез.
Сянцзян моргнул и монотонно ответил:
– Мне не больно. И не жалко. Пусть течет.
И наконец услышав это от самого нечестивца, ответ на вопрос о его чудаковатости возник в голове сам: раз ему не больно, значит, и его одеревеневшие мышцы лица не знают, как реагировать на подобное.
– А нападать? Нападать больше не хочешь? Раз так, значит, отвечай на вопросы.
Сянцзян сдержанно вздохнул.
– За сегодня ты меня успел и утомить, и удивить. Я отвечу на твои вопросы, но только на что-то новое. Уж постарайся – не в моем характере повторять дважды.
– Зачем ты за мной следишь?
Ответа не последовало.
– Хорошо, вот тебе другой вопрос: что тебя связывает с моим учителем?
– Служба.
– Что в эту службу входит?
– Его защита.
– Ты защищаешь моего учителя? – У Чан не больше минуты думал над следующим вопросом: – От кого? От кого ты его должен защищать?
– От всех неприятелей.
– Небеса! Бой с тобой был в разы интереснее, чем разговор… Ты и правда не умеешь вести хоть какие-то беседы!
У Чан в задумчивости воткнул меч в землю и следом же вздрогнул от старой привычки. С клинком отца он обращался без капли уважения, стараясь всеми силами вынудить родных лишить его этого дара. Но оружие, которое сейчас было с ним, слишком дорого его сердцу. Тем более что Сяньбай не отвернулся от нового хозяина в трудную минуту. У Чан резко вынул цзянь из земли и вернул его в белоснежные ножны.
Выглядело это со стороны так, будто ребенок тешится со своей новой игрушкой, сдувая с нее пылинки, что даже позабавило Сянцзяна. Он качнул головой, одернул одеяния на груди, прикрыв рану, и выдал:
– Знаешь, мне однажды сказали, что неприятель, интересующийся жизнью человека слишком долго, в конце концов станет доброжелателем…
У Чан отвлекся от меча и устремил взор на демона, будто признал хозяина данного выражения.
– Тебе не следует рассказывать Го Бохаю о нашем знакомстве, не стоит упоминать, чем мы с тобой занимались и о чем говорили. Если бы я желал зла твоему учителю, то с тобой с первым уже что-то случилось бы. Не советую рассказывать ему и о том, что произошло по дороге в Лунъюань. Го Бохай – человек впечатлительный, и, узнав, что ты мог пострадать, он будет сильно переживать. Погляжу, ты здоров как бык. Поэтому если не хочешь его волновать лишний раз, то воздержись от этого. Лучше поведай ему, как тебе понравилось быть в роли будущего бога. Этому он точно будет рад.
Бровь на лице У Чана вопросительно задралась.
– Откуда такому, как ты, это знать? И почему… – его осенило: – Хочешь, чтобы я утаил от своего учителя подобное – в этом твой замысел, верно? Считаешь, я стану ему врать, если он спросит?! – У Чан вспомнил про два листка, которые сейчас лежали на письменном столе, и уточнил: – Не знаю, правду ли ты мне сказал о демоне Душ, но покрывать выродка Мокуана, такого же, как и ты, я не стану! Предсказательница Му четко увидела, что вашему отродью из мира демонов что-то нужно от учителя.
Сянцзян почувствовал, как его голова начинает потихоньку пухнуть от громкоголосого наследника. Он прервал его вопросом: «Что?» – а после добавил:
– Хоть ты и не мой ученик, все же совет я тебе дам: последние, кому можно верить в этой жизни, – предсказательницы и тайновидцы. А еще гадалки, что пророчат тебе хорошую жизнь.
– Эта женщина увидела символ гармонии. Если бы не он, я бы еще долго ходил вокруг да около и не знал о тебе.
– Ох, да у тебя совсем ветер голове! При чем тут я? – Сянцзян сделал паузу, посмотрев на непонимающее лицо У Чана, и добавил: – К подобному пустозвонству можно притянуть что угодно. Подумай о Го Бохае, что изо дня в день заботится о таком тугодуме, как ты. Мне продолжать? Озвучить свои предположения, вокруг кого он днями и ночами крутится? В символе же две стороны, а значит, должно быть две противоположности.
У Чана позабавили его слова. Однако, когда Сянцзян замолчал, ему на мгновение показалось, будто бы он
