Лодка летела вперед. Ленивый кит в одно мгновение превратился в сложную, мощную военную машину, которая словно нож разрезала волны. Вахтенные на мостике сразу почувствовали перемену — ветер засвистел громче, на стекла биноклей полетела водная пыль, а под ногами задрожала палуба. Дизели работали как сумасшедшие.
— Если будем и дальше идти с такой скоростью, то машины вылетят на палубу, — сказал квартирмейстер.
У носа лодки вырос высокий бурун, пена на нем стала светлее, и вся передняя часть субмарины поднялась вверх. Все это порождало у моряков чувство, что их не остановит даже знание того, что на каждом шагу поджидает смерть, и кому-то из них, быть может, суждено погибнуть в бою. Командир приказал идти прямо на цель, и внизу этот приказ передали по отсекам. Через несколько минут старпом доложил:
— Вижу цель!
И командир отдал приказ:
— Огонь — по усмотрению вахтенного начальника!
Сердца вахтенных на мостике стучали, словно молоты; глаза вглядывались в ночную тьму, дыхание стало прерывистым — вдохи глубже, чем выдохи, — а в те мгновения, когда казалось, что противник их заметил, они вообще переставали дышать, и по их спинам пробегала дрожь. С каждой секундой напряжение росло. Подводники ощущали необычную силу, способную превзойти все привычные пределы, сметающую все обыденные привычки, все мелкие страхи, все желания и ощущения повседневной жизни. Им казалось, что они вдруг проснулись и живут теперь настоящей жизнью, более высокой, сильной и полной.
— Отбой атаки! — дал команду Лютке. — В отсеках — оставить боевые посты. Вахтенным на мостике продолжать наблюдение.
Конвой шел противолодочным зигзагом. Его суда не казались больше единой черной массой — у каждого из них появились очертания, перед которыми поднимались невысокие белые холмы. Как всегда бывает ночью, корабли казались крупнее, чем на самом деле. Вдруг белые холмы исчезли, и плоские черные прямоугольники превратились в квадраты — конвой поменял курс.
Вахтенные выругались. Стоя у прицела, старпом отпустил ругательство и произнес:
— Эх, ну что им стоило задержаться на двадцать секунд — нет, взяли и повернули!
— Они услышали шум наших дизелей, и это им не понравилось, — предположил Тайхман.
— Я не спрашивал вашего мнения, — заявил командир, и все замолчали.
Подлодка снова пошла вперед. Светало. Надо было торопиться — когда тьма рассеется, атаковать в надводном положении станет невозможно.
Чтобы изменить курс, суда конвоя снизили скорость, и субмарина быстро заняла новое место для атаки. Незадолго до 6:00 капитан снова объявил боевую тревогу, но тут на мостике появился инженер-механик с кофейником, от которого исходил восхитительный аромат горячего кофе.
— Хотите? — спросил он.
— О чем это вы? — спросил командир.
— Хотите кофе, господин капитан-лейтенант?
— Я бы выпил чашечку, — сказал Тайхман.
— Я объявил боевую тревогу, а не перерыв на обед, — в ярости произнес командир.
Но Тайхман все-таки получил свой кофе. Ланген молча налил чашку и протянул ему. Потом он исчез. Снизу раздался его голос:
— Командиру! Лодка к бою готова.
Тем временем море разыгралось. На коротких волнах заплясали белые барашки; ветер дул в нос лодке. Бинокли передних сигнальщиков стало заливать водой, и их приходилось передавать в рубку, чтобы там их протирали. Опасность быть обнаруженными сразу же возросла, ибо сигнальщики на военных кораблях, сопровождавших конвой, стояли в укрытии — стекла их биноклей были сухими и чистыми.
Пока были видны только эсминец и три корвета. Корветы шли во главе конвоя. Эсминец ходил вокруг него кругами, словно овчарка, пасущая стадо.
Субмарина взяла курс на конвой.
— Нельзя подходить слишком близко, — сказал командир старпому. — Светает очень быстро.
— Так точно, господин капитан-лейтенант.
— Эй, вы там, наверху, если хотите горячего кофе, то поторопитесь, — крикнул снизу Ланген.
— Это что еще за «эй»? Вы можете кричать «эй» своей теще. За четыре года службы на этой лодке я не встречал еще более штатского человека, чем вы. Эдак вы еще начнете обращаться ко мне «йо-хо», когда захотите что-нибудь спросить! — прокричал командир в рубку.
Впрочем, он только делал вид, что сердится; невозмутимость Лангена поразила даже его.
— Я обращался не к вам одному, господин капитан-лейтенант. Если вы не хотите кофе, мы его сами выпьем.
И снова им не удалось сделать залп. Суда конвоя прибавили скорость, а к тому времени, когда в торпедный аппарат стрельбы были внесены поправки, пеленг цели превысил 140 градусов, и ее удаление возросло.
— Отбой боевой тревоги. Подойдем снова и ударим в подводном положении, — сказал командир.
— Так точно, господин капитан-лейтенант, — ответил старпом.
Никто уже больше не ругался. Возбуждение от предстоящего боя прошло — люди испытывали разочарование, усталость и опустошенность. Нервы их были напряжены до предела.
Когда часы показывали несколько минут десятого, лодка погрузилась.
Инженер-механик правильно распределил балласт и опустился на перископную глубину. Скорость, с которой он это сделал, поразила командира. И тут они услышали шум корабельных винтов, который быстро приближался. Подлодка располагалась точно по курсу конвоя.
Сначала над ними прошли корветы — слышно было, как на высокой ноте жужжат их быстрые винты. Потом послышалось громыхание сухогрузов. Их винты вращались медленнее и не всегда равномерно; тон был на октаву ниже, чем у корветов. Но не успели они пройти, как Лютке выстрелил.
Включили секундомеры. К каждому из них были прикованы десятки глаз. Тот, кто не мог видеть секундомер, тихонько считал. На 52-й секунде один за другим раздалось четыре взрыва. Подводники переглянулись и кивнули, словно говоря: «Да, Лютке знает свое дело».
Суда конвоя получили попадания.
— Они там, наверное, с ума сходят, — усмехнулся Ланген.
— Вы бы тоже сошли, — произнес Тайхман.
— Что там такое? — крикнул из рубки Лютке.
Ланген прокричал в ответ:
— Ну а теперь будете кофе? Он еще не остыл.
— Что-что?
— Кофе хотите?
— Слушайте, Ланген, вы меня достали со своим дурацким кофе.
— Я обращался к рулевому, господин капитан-лейтенант.
Лютке прорычал что-то, но никто не понял, что именно. Потом он спросил:
— На какой мы сейчас глубине, Ланген?
— На какой надо.
— Что?
— На какой надо, господин капитан-лейтенант. На перископной.
И он был прав. На море поднялась волна, но глубина была такой, какую и требовал командир, — 7 морских саженей. Как он ни старался, придраться было не к чему.
— Будьте внимательнее, Ланген. Я на минутку спущусь вниз. Собираюсь поднырнуть под конвой.
— Я всегда внимателен, господин капитан-лейтенант.
Винты сухогрузов вращались, как будто ничего не произошло, — ни медленнее, ни быстрее. Но шум их стал громче. То тут, то там раздавался треск ломающихся переборок. Акустик доложил, что слышит звуки тонущих кораблей.
— Глубина 30 метров. Убрать перископы, — приказал командир и покинул рубку, где остался один рулевой.
Конвой проходил у них над головой, вся эта гигантская армада. Казалось, ей не будет конца. Пока над лодкой шли сухогрузы, военные корабли не могли ее бомбить. Подводники это знали. Но сам звук вращающихся над головой винтов был неприятен и внушал тревогу. «Здорово командир придумал — поднырнуть под конвой», — думали моряки. Это было их единственным спасением, ничего другого он сделать не мог. Но моряки не хотели об этом думать, предпочитая восхищаться умом своего командира. Это придавало им бодрости. Сейчас им необходим был человек, которому они верили бы безоговорочно. Их жизнь была в руках командира, и они не могли ему не верить.
Первая бомба разорвалась без предупреждения. Раздался оглушающий грохот, словно под лодкой проснулся вулкан.
Взрыв произошел довольно далеко от лодки, но это мало утешило моряков. Лица их исказились — из них ушла вся жизнь. Это были мертвые лица, лица, вытесанные из камня. Моряки расслабились не скоро, а некоторые, главным образом люди старшего поколения, так и стояли с каменными лицами до конца атаки. Подводники глядели в пол и ждали. Кроме командира, инженера-механика, акустика и рулевого, никакого занятия ни у кого не было. И это было хуже всего.
— Они бросили бомбу просто для очистки совести, — сказал Ланген.
Но все знали, что это не так. Должно быть, их обнаружил «чистильщик» — так они называли эсминец, шедший позади конвоя. Минуту спустя раздался знакомый стук. Они ждали его, хотя в глубине души надеялись, что его не будет, что на этот раз чаша сия их минует, что он пройдет мимо них, может, из-за ошибки оператора, а может, из-за какой-нибудь технической неисправности. Эта надежда была объяснима, ибо все люди на подлодке знали, что этот невинный стук по корпусу означал их смертный приговор.
