что именно она тебе придётся по вкусу.
- Ну да… Маргарита – прелесть! – признаётся Горохов. – Очень приятная и старательная женщина.
- Передам ей, она порадуется.
- Мужу её тоже передай… мою благодарность, - ехидно замечает Андрей Николаевич.
- Слушай, Горохов… Во-первых, нам нужны её дети от тебя, и её муж, слава вселенной, это понимает. А во-вторых…, - кажется, она смотрит на него с упрёком из-под своей маски, - ты иногда бываешь таким мерзким. Аж тошнит от тебя.
- Ну, зато ты у нас сладкий кактусовый мармелад, - он опять усмехается. – И, кстати, тошнит тебя не от меня, а от этих ваших игр с человеческой натурой.
Снова повисает пауза.
- Я уже заказала тебе лекарство, - наконец говорит Людмила. – Как придёт, так вышлю.
- А я тебе ещё раз напоминаю: я ещё ничего не решил и ничего тебе обещать не буду, – он достаёт таблетку и запивает её остатками сока, потом закуривает и продолжает: – Ладно, этот твой… Как там его…?
- Шубу-Ухай, – сразу оживилась она.
- Если вдруг надумаю… чтобы не искать тебя потом по ваннам… Давай адрес этого Шубу-Ухая.
Глава 42
Оказывается, он жил где-то на окраине Серова.
«По пути».
Горохов запомнил адрес и спросил у Люсички:
- И ты думаешь, он знает, как найти «выход»?
- Он знает человека, который знает, как найти «выход», - Людмила Васильевна ободрилась; то, что уполномоченный начал про это говорить, уже было для неё победой. – Тот живет где-то за рекой, Шубу отведёт тебя к нему.
- Ты знаешь этого Шубу?
- Конечно. Он хороший человек. Наш человек. Он уже много лет нам помогает и почти ничего не просит.
- Много лет…, - Андрей Николаевич смотрит на неё, - много лет… Людмила Васильевна… Или лучше звать тебя Ольга?.. А сколько тебе лет? Не вот этому твоему… телу, а тебе… Уж и не знаю, как сказать… твоему сознанию, что ли?
- Я не помню… Не знаю… Не вспоминаю об этом… Не забивай себе голову, и мне тоже, - отвечает она спокойно. – Я не считаю годы. Те годы… Это всё… это была уже не я. Когда через семь месяцев я встану из ванны, я буду опять молода, и моя жизнь начнётся снова. Новое тело… Новые заботы… Новые дела… У меня много дел. И главное дело – это реликт. Главное, но не единственное. Я уже набросала планы. Пророк уже готовит ресурсы под них. И я надеюсь, Андрей, что ты мне поможешь в их реализации.
Уполномоченный смотрит на неё: она немного скособочена, видно, ей даже непросто сидеть сейчас вот тут, но она уверена – эта умирающая, по сути, женщина уверена, – что скоро будет решать новые задачи.
- Понятно, - наконец произносит он. – Ну, а того, который знает, где появляются «выходы», ты сама хотя бы видела?
- Нет, – отвечает Людмила.
- Прекрасно… Пойди туда – не знаю куда, найди того – не знаю кого, – резюмирует он. – В общем, как обычно, всё сам, всё сам… Знаешь, Люсичка, - он качает головой, - я ничего тебе не обещаю. Поговорю с этим твоим Шубу-Ухаем… Но не более того, – он задумывается. – Шубу-ухай… Как поэтично звучит.
- Поговори хотя бы с тем, с кем он тебя познакомит, съезди за реку, мне самой интересно, что это за человек, - просит она.
- Посмотрим, - он встаёт. – Ладно, надо ехать, у меня ещё куча дел.
- Опять едешь кого-нибудь убивать? – интересуется Людмила весьма едко.
- И кто это у меня спрашивает? Не тот ли человек, для нового тела которого подготовили двух невинных людей, сидящих и ждущих своей участи?
- Они не сидят и не ждут, - отвечает ему женщина, - они давно уже в сепараторе, их уже неделю назад разложили на основу и плазму. А сейчас плазма созревает в активные белки. Ещё два дня будет зреть – и всё будет готово. А после…, - она сделала жест рукой, как будто прощалась с ним.
Горохов встаёт, берёт свой пыльник, надевает его, закидывает винтовку на плечо, флягу небрежно вешает на шею, берёт в руки шляпу и произносит с удивлением:
- Не могу понять, почему мне в Трибунале на вас на всех ещё ордера не выдают.
- Тебе лучше об этом не знать, Андрюша, - с вызовом произносит Людмила Васильевна и тоже встаёт. – Ты всё-таки сходи за реку, поговори с тем типом, о котором тебе скажет Шубу. Даже если и не станешь нам помогать, может, это тебе самому будет интересно.
- Дети придут меня провожать? – спрашивает он прежде, чем выйти из роскошной комнаты.
- Я им запретила, – говорит она.
- Ну так разреши.
- Как скажешь.
***
Двое кареглазых и седая тётка Эля-Эльвира уже ждут его около фургончика. Тут же тьютор Андрей, ещё несколько местных, ну и три бота, копошатся у ящиков. Горохов, опустив голову, курит, прислонившись к большому пластиковому контейнеру у одной из стен; он отворачивается от всех, не хочет, чтобы кто-то видел его лицо, никто, кроме сыновей… Тьютор намеревался к нему подойти, видно, хотел поговорить, но уполномоченный не был расположен к беседам. Покачал головой: не надо. И тот всё понял. За последние сутки так наговорился, что теперь на год хватит.
Что-то ему тошновато. Даже табак был сейчас не в радость. А с чего бы ему пребывать в добром расположении духа?
О чём бы он ни говорил, с кем бы он ни говорил, осознание того, что он неизлечимо болен, не покидало его. Было неразлучно с ним. И это ещё не всё. Он узнал, что у него есть сыновья – и тут неприятность. Эти сыновья не доживут и до двадцати лет. Считай, что тоже, больны. И главное… главное – есть человек, который во всём этом виноват. И в его болезни, и в ненормальности детей. И человечек этот скоро сменит свою уже протухающую шкурку, как геккон, и снова кинется в степь творить свои дела-делишки.
«Пристрелить её, что ли? А почему нет? Меня тут не тронут, ведь краснолицему позарез нужно вещество! Как они его называют, «реликт».
Тут он слышит детские голоса, бросает окурок на чистый бетон и растирает его башмаком: ничего, ботов у них тут навалом, уберут.
Двое мальчишек бегут
