– Помню, и?
– Я сказал, что есть вариант, при котором стороны заключают мир без того, чтобы одна сторона зависела от милости или немилости другой, а вы возразили, что это возможно, только если обе стороны обладают территорией и верховным правителем. По сути, ваши слова стали откровением, указавшим путь решения проблемы. Те, от чьего имени я говорю, не хотят зависеть от милости людей и потому решили обзавестись территорией и армией. Показать силу, чтобы договариваться на равных…
– Ах ты ж… – процедил король.
– Что же до вас, Александер, то вы не виноваты, на самом деле. У проблемы не существует иного решения, и оно было бы найдено раньше или позже. Благодаря вам это случилось раньше, и я думаю, вас за это будет мучить совесть до конца ваших дней.
К этому моменту пулеметы и фокусировочные посохи уже были направлены на Габринского – ну или на то, что выдавало себя за него. А он довольно спокойно перевел взгляд на короля.
– Боюсь, вы не правы, ваше величество. Безусловно, с вашей точки зрения выглядит, что правда на вашей стороне – но если б здесь присутствовал беспристрастный всезнающий наблюдатель, не относящийся ни к людям, ни к одержимым, то он сказал бы вам, что в происходящем ваша вина.
– Вот как? – мрачно спросил король, и в его голосе я не расслышал ничего хорошего для Габринского.
– Боюсь, что да. Вы не видите разницы между двумя… разновидностями одержимых, скажем так. А между тем, лишь одна разновидность враждебна вам. Та, которую представляю я – нет. Но вы убиваете и тех, и других, не различая. Иными словами, это вы начали войну, как бы удивительно для вас это ни звучало. Происходящее в Островске – не акт агрессии, а всего лишь ответные меры. Самооборона. Доказательство того, что мы можем за себя постоять. Но мы не хотим этой войны и готовы начать переговоры.
Король медлил, и я подумал, что это дерьмовый признак. То есть, бабахнуть в рожу приблуде я могу и так, но… Зачем мне осложнения? Надо исправлять ситуацию, в общем.
– Ваше величество, самое время провести, наконец, тест, – сказал я, – а то барон Габринский уже сам запутался, говорит он от имени одержимых или сам им является.
– Это ни к чему, – спокойно ответил барон. – Я – тот, кого вы зовете одержимыми, и признаю это. Чтобы вы не думали, что я – клиент дурдома, могу рассечь любой предмет в комнате, или что-нибудь метнуть.
Я пожал плечами и вынул из подсумка магазин, снаряженный картечью: если бабахну слонобоем, у короля могут лопнуть перепонки.
– Если так, приблуда… Обычно я убиваю таких, как ты, быстро и эффективно, но для тебя сделаю исключение. Хочешь мстить – копай две могилы, слыхал такое? Я верну тебе должок той же монетой, детально расписав тебе и всем присутствующим, почему с твоей породой бессмысленно вести какие-либо переговоры, и с каждым моим словом ты все явственнее будешь ощущать на своем затылке холодное дыхание смерти. Тут все знают, что такое «комната со свартальвом»? Ладно, поясню. У нас есть комната, в которой сидит дрессированная собака, которая умеет запоминать комбинации букв алфавита свартальвов и в соответствии с определенной комбинацией выбирать табличку с определенным номером. Помимо номера, на этой табличке начертаны письмена, являющиеся ответом на соответствующую комбинацию. Если к этой комнате подойдет свартальв, напишет на дощечке что-то на своем языке и просунет под дверь – собака распознает символы, найдет соответствующую дощечку и просунет ее обратно под дверь. Предположим, свартальв написал вопрос «какой твой любимый цвет?», а на табличке, выбранной собакой по заученному номеру, написано «синий». Получив такой ответ, свартальв подумает, что внутри комнаты находится другой свартальв или как минимум человек, владеющий языком свартальвов – а между тем, там находится неразумная собака, которая не понимает смысла символов на дощечках, она лишь заучила комбинации. – С этими словами я выщелкнул магазин с рунными зарядами, вставил магазин с картечью и продолжил свою речь: – с вами, одержимыми, то же самое. Вы мастерски копируете поведение разумных существ, но при этом не отличаетесь от обезьянки с гаечным ключом, которая сидит на двигателе машины и совершает «откручивающие» движения. Издали может показаться, что обезьянка откручивает гайку – но вблизи видно, что она едва касается ее ключом. Она неразумна и не понимает смысла совершаемых действий, просто подсмотрела, что люди так делают – и копирует.
Габринский вздохнул.
– Это сравнение было бы уместно, если б вы наблюдали меня, так сказать, «издали». Я постоянно поблизости. Участвую в совещаниях, общаюсь с окружающими. Если обезьяна неразумна, то бессмысленность ее действий становится видна вблизи. До сих пор никому не показалось, что я говорю неразумные вещи или просто имитирую разумность, и вообще, дурака не звали бы на королевские советы. Вы даже не в состоянии точно определить, кто я, без теста.
– А слова еще ничего не доказывают, – усмехнулся я, – потому что говорить могут и попугай, и сгукг. Я признаю, что ваш уровень мимикрии потрясающ, но, тем не менее, это всего лишь мимикрия. Вы умеете пользоваться доставшимся вам мозгом, воспринимать и обрабатывать информацию, ведете себя почти как человек – но не потому, что вы разумны, а потому что вам достался мозг, приспособленный для человеческого поведения.
– Если так, то какая разница, кто я? Если что-то ходит как утка, выглядит как утка, крякает, как утка – то это утка, не правда ли?
Я покачал головой.
– Если что-то кажется уткой, но затем внезапно выпускает сочащееся ядом жало – то это ни хрена не утка. Вы – не люди, и даже не разумны. Вот у вас есть мозг, в котором заложена мстительность – и вы испытали это чувство на себе. Но почему вы не сообразили, что мстительность заложена во всех людях? Потому что у вас нет абстрактного мышления. Вы говорите, что войну начали мы – но в вашу голову не укладывается то, что само ваше появление здесь сопряжено с убийством. Разумный человек способен осмыслить то, что случалось до его рождения – а вы не можете. Вы говорите, что хотите мира – и начинаете бойню. Тысячи убитых – великолепный фундамент для крепкого долгого мира! Это был сарказм, если что, потому что бойня ради мирных переговоров – это как пить за трезвость. Да, вы прочитали книги по истории и сделали вывод, что вам нужна территория, чтобы выступить равной стороной в переговорах – вроде бы, ваш теперешний мозг правильно обработал информацию. Только при этом отсутствие абстрактного мышления и разума не позволило вам осознать две важные вещи. Первая – владеть территорией надо законно, попытка отнять чужую землю есть акт агрессии и начало войны. Вторая – его величество Ян Шестой – человек, и ему тоже свойственна мстительность. Вместо мирных переговоров вам предстоит держать ответ за смерти кучи сиберийских граждан… Но не тебе лично, мразь приблудная: что-то мне подсказывает, что жить ты будешь только до теста. Ваше величество, я могу забирать так называемого барона на проверку?
На несколько секунд повисла тишина, затем король потянул за навершие своего скипетра и снял его, и я с удивлением осознал, что под набалдашником из драгоценных камней скрывается острие миниатюрного фокусировочного жезла.
– Останки проверите, – сказал Ян Шестой и выбросил вперед руку.
Незримая мощь всколыхнулась вокруг копий-жезлов – но оба пулеметчика на долю секунды опередили магов, нажав на гашетки одновременно с молнией, сорвавшейся с пальцев свартальва.
Тварь все же попыталась рвануть к окну со сверхъестественной прытью, но свинец и фосфор настигли ее на полпути, затем хлестнули струи пламени и разряды жуткой силы, от которых обуглилась плоть, треснула мраморная стена и задымился дорогой паркет. То, что ударилось по инерции в оконное стекло, оказавшееся, к слову, пуленепробиваемым, уже больше походило на подгоревший фарш, нежели на человека.
Все закончилось в считанные мгновения, и я запоздало испытал знакомое чувство омерзения, на секунду возникшее и пропавшее: все-таки это был одержимый, каким-то образом научившийся маскироваться.
